спасением дома Гримма. В особенно засушливом августе они не хотели получить неконтролируемый пожар. Они хорошо поработали над тем, чтобы подмочить крыши и кустарник, сдержать пламя, так что в пепел превратился только дом Гримма. Хоуз припарковал свой кабриолет «Понтиак», а затем прошёл по овальной подъездной дорожке к ещё тлеющей развалине. Гримм стоял на крыльце, выложенном плиткой, перед обугленными столбами и проёмом той двери, которая когда-то была парадной. На нём были белые брюки и темно-синяя спортивная рубашка с короткими рукавами. Его руки были засунуты в задние карманы, а сам он смотрел в то место, где была дверная рама, словно надеясь найти за ней хоть какое-то подобие дома. Услышав приближение Хоуза, он резко обернулся. На его лице появилось страдальческое и отрешённое выражение.
«О, привет», — сказал он.
«Дом был застрахован?», — спросил Хоуз.
«Что? О, да. Да, дом был застрахован.»
«За сколько?»
«Триста тысяч.» Он повернулся, чтобы снова посмотреть на развалины. «Я вложил в это место много труда», — сказал он. «Это не то, что склад. На складе были только деньги, куча деревянного хлама, который представлял собой деньги. Здесь всё по-другому. Здесь я жил.»
«Когда это случилось?»
«Пожарные приняли вызов в одиннадцать двадцать.»
«Кто им звонил?»
«Мужчина из соседнего дома. Он готовился ко сну, выглянул из окна наверху и увидел пламя. Он сразу же позвонил в пожарную службу.»
«Как его зовут?»
«Джордж Ароновиц.»
«Что ж, давайте осмотримся», — сказал Хоуз.
«Нет», — сказал Гримм и покачал головой. «Нет, я не хочу. Я подожду вас здесь.»
Ограбленная квартира — это посягательство на себя, и нет ничего более жалкого, чем выражение лица жертвы ограбления. Он стоит посреди вторжения в частную жизнь, одежда разбросана, с личными вещами обращались небрежно и торопливо, а сам он в состоянии беспомощной ярости и детской беззащитности. Чувство уязвимости, хрупкости, даже смертности, исходит от стен его разорённой крепости, и в этот момент он чувствует, что он сам, его личность, больше не в безопасности от бесцеремонного, умышленного нарушения со стороны совершенно незнакомых людей. Убийство, конечно же, является высшей кражей. Оно лишает человека не только имущества, но и самой жизни. Поджог стоит на втором месте.
В наблюдении за ревущим пламенем есть несомненный азарт, возможно, это возврат к тем временам, когда неандерталец ударял кремнями по золе и отпрыгивал назад, удивляясь тому, что у него чудесным образом получилось. А может быть, дело в чём-то более глубоком, в чём-то злом и тёмном, что заставляет человека реагировать на бесконтрольно бушующий огонь, в чём-то, что перекликается с его внутренним стремлением к такой же бурной, неудержимой свободе — быть способным бросить вызов, мятежно реветь и приковывать к себе полное и благоговейное внимание, наводить ужас, править с неоспоримой властью и, наконец, торжествовать! Неудивительно, что некоторые поджигатели наблюдают за своей «работой» в полном экстазе, эрекция выпирает из штанов, эякуляция заглушает их собственные жаркие страсти, когда шланги не в состоянии погасить бушующее пламя. В пожаре есть возбуждение, и даже голые обезьяны реагируют на оной стандартно. Но нет никакого волнения в последствиях. Пожарный не борется с огнём, он борется с тем, что горит. Он обливает водой, опрыскивает углекислым газом, рубит топором, делает всё возможное, чтобы уничтожить вещь, потому что огонь — это всего лишь паразит, питающийся вещью, и если пожарный сможет уничтожить вещь, он сможет уничтожить и огонь. В обломках дома Роджера Гримма было много уничтоженных вещей. Они лежали в дымящемся хаосе, как расчленённые трупы на поле боя, — частичные напоминания о том, какими они должны были быть, когда обладали собственной жизнью.
Словно археолог, мысленно восстанавливающий глиняный кувшин по ручке или горлышку, Хоуз осторожно копался в развалинах, находя обугленные, запёкшиеся и оплавленные остатки того, что когда-то было диваном, проигрывателем, зубной щёткой, бокалом для мартини. Во время пожара в доме не было ни одной живой души, только вещи, которые когда-то жили, а теперь были мертвы. Он понимал, почему у Гримма не было сил копаться в этой неживой рухляди. Он старательно искал хоть какие-то следы устройства, с которого начался пожар, но ничего не нашёл. Полиция Логана, предупреждённая о вероятности поджога, несомненно, проведёт тщательный поиск и, возможно, найдёт больше, чем он. Хоуз в этом сомневался. Он вышел на улицу, коротко переговорил с Гриммом, сказал ему, что они свяжутся, а затем отправился в соседний дом Ароновица.
Горничная сообщила Хоузу, что мистер Ароновиц ушёл на работу в девять утра, и с ним можно связаться в его офисе в городе. Она дала Хоузу номер его рабочего телефона и предложила позвонить туда. Она не стала сообщать название или адрес фирмы, в которой он работал. Хоуз сел в машину, доехал до ближайшей телефонной будки и набрал номер, который дала ему горничная. Голос автоответчика сказал: «Блейк, Филдс и Хендерсон, доброе утро.»
«Доброе утро», — сказал Хоуз. «Джорджа Ароновица, пожалуйста.»
«Момент», — сказал голос.
Хоуз ждал. На линии раздался другой голос.
«Отдел искусств.»
«Мистер Ароновица, пожалуйста.»
«Занято, можете подождать?»
Хоуз ждал.
«Дозвонились», — сказал голос, и почти сразу же на линии появился третий голос.
«Офис мистера Ароновица.»
«Могу я поговорить с ним, пожалуйста?», — сказал Хоуз.
«Могу я узнать, кто звонит?»
«Детектив Хоуз, 87-й участок.»
«Да, сэр, одну минуту.»
Хоуз стал ждать.
Джордж Ароновиц был на середине фразы, когда его наконец соединили.
«…чтобы этот альтернативно одарённый вернулся к двенадцати часам дня, иначе его задница будет перебинтована. Так ему и передайте», — сказал он. «Да, алло?»
«Мистер Ароновиц?»
«Да?»
«Это детектив Хоуз, я расследую пожар у Гримма, и я хотел бы узнать, не могли бы вы уделить мне несколько минут…»
«Да?», — сказал он.
«Могу я зайти к вам сегодня?»
«Разве мы не можем обсудить это по телефону?»
«Я бы предпочёл поговорить с вами лично.»
«За кого вы себя выдаёте?»
«Детектив Хоуз.»
«Откуда вы? Из полиции Логана?»
«Нет, я из 87-го участка. Прямо здесь, в городе.»
«Чертовщина какая-то, не правда ли?», — сказал Ароновиц. «Сгорел дотла.
Дайте-ка я посмотрю своё расписание. Как, вы сказали, вас зовут?»
«Детектив Хоуз.»
«Детектив Хорс?»
«Хоуз. Х-о-у-з.»
«Как скоро вы сможете приехать? У меня обед в двенадцать тридцать.»
«Где вы?»
«933 Уилсон. Четырнадцатый этаж.»
«Я сейчас в Логане, дайте мне сорок минут», — сказал Хоуз.
«До встречи», — сказал Ароновиц и повесил трубку.
Детектив Энди Паркер сидел в одних трусах и пил пиво на кухне своей квартиры, он должен был находиться в отпуске, и он был не очень рад видеть Стива Кареллу. Карелла, который никогда не был очень рад видеть Паркера, даже при самых благоприятных обстоятельствах, не был особенно рад видеть его сейчас, в одних трусах. Паркер выглядел как неряха, даже когда был полностью одет. В трусах, сидя за лакированным столом и почёсывая яйца одной рукой, а другой поднося к губам бутылку пива, он вряд ли выглядел кандидатом в «Джентльмены квартала» (GQ, ежемесячный мужской
