Антонио Аламо - Ватикан

— Разумеется, нет, — сухо и словно не придавая этому особого значения, ответил Хакер, хотя брат Гаспар почувствовал его раздражение и сознавал, что рано или поздно тем или иным способом кардинал найдет способ поквитаться за нанесенное оскорбление. — Как подвигается пастырское послание? — спросил Хакер, посмотрев на часы.

Брат Гаспар сделал жест, дававший понять, что работа даже еще не начата.

— Весь в ожидании рекомендаций Священной конгрегации, — сказал он.

Хакер выслушал эти слова с легким одобрением, сопровождавшимся не менее неуловимой улыбкой.

Всего лишь три столика в зале были заняты: один — двумя супружескими парами; другой — старым и седым священником в компании чернокожего юноши-семинариста и наконец третий — группой веселых старцев. Все они, само собой, узнали его высокопреосвященство Джозефа Хакера и выразили нечто вроде прочувствованного почтения его персоне.

— Вы так простудитесь, — сказал его высокопреосвященство. — Сестра, — добавил он, приподнимая указательный палец, — не найдется ли у вас полотенца для этого монаха? А то он, чего доброго, скончается от воспаления легких. Сделайте милость, вытритесь, иначе мне будет казаться, что я ужинаю со святым Франциском Ассизским.

Брат Гаспар встал как сомнамбула и позволил монахине отвести себя в уборную. Жар и лихорадочный озноб уже взяли его в свои клещи.

Вновь усевшись за стол, он обратил внимание, что свет в зале притушен и сестры — каждая из которых представляла свою расу и была облачена в соответствующий наряд — зажгли свечи и расположились в стратегически важных пунктах, словно ожидая чего-то; чувствовалось, что Хакер и остальные присутствовавшие тоже пребывают в состоянии церемониального ожидания. На тарелке перед братом Гаспаром лежал лазурно-голубой листок бумаги с черной каемкой по краям и изображениями полевых цветов и падучих звезд. Монах взял его: это были слова гимна в честь Богоматери Лурдской. Он заметил, что принимавшая его монахиня-индианка нажала кнопку «воспроизведение» на кассетном магнитофоне, и с первыми же звуками музыки монахини, двигаясь с величайшей осторожностью, закружились в не совсем складном танце под раздающееся с пленки пение:

Сестры преклоняли колена, возводили глаза и поднимали свечи к небесам, а затем вставали, вращали свечи перед лицами клиентов или выделывали па, значение которых было не совсем понятно, и возвращались в молитвенную позу — точь-в-точь святая Тереза, освещенная тонким лучом света, в изображении Бернини. Однако ужинавшие следили за загадочными движениями с величайшим вниманием, а некоторые даже — как, например, старик священник и семинарист — присоединялись к сестрам, вполголоса им подпевая, иначе их пение неизбежно бы стихло без соответствующей технической поддержки.

Настаиваю: координация движений танцующих оставляла желать много лучшего, и, по правде говоря, они не совсем четко соблюдали ритм. Они выглядели немного скованными, деревянными, как будто им не хватило нескольких часов репетиций. Они смотрели на клиентов, а затем искоса переглядывались, улыбались и казались немного пристыженными, как школьницы на выпускном балу. Брат Гаспар пребывал в некоторой растерянности, хотя изо всех сил старался казаться невозмутимым. Последнюю часть гимна они пропели, взявшись за руки, и кокетливо прошлись между столиками, улыбаясь глазами, словно только что разыграли своих клиентов. Бедняга Гаспар глазам своим не верил.

Когда представление закончилось, он увидел, что все вокруг, включая Хакера, аплодируют, и Гаспар последовал общему примеру; монахини приветствовали публику с непритворной робостью, снова зажгли свет, и ресторан обрел свой обычный вид.

— Вы еще никогда не видели эту комедию? — спросил кардинал.

Гаспар отрицательно покачал головой.

Очень скоро подали салат из авокадо для Гаспара и суп — кардиналу. В эти первые мгновения тяжкий груз молчания лег на обоих, по крайней мере на Гаспара; однако, памятуя совет его высокопреосвященства Эммануэля Маламы, он держался осторожно и не торопился с выводами. Кроме того, монах считал, что ему не подобает заговаривать первым: ведь разве не Хакер вызвал его на эту встречу и разве поводом для нее не служило содержание порученного ему пастырского послания? Поэтому брат Гаспар с нетерпением ожидал, что его высокопреосвященство заговорит первым, а сам помалкивал.

Когда убрали посуду, его высокопреосвященство неопределенным жестом указал на ужинавших за одним из столиков и наклонился к бедняге Гаспару, словно намереваясь сделать ему доверительное признание.

— Посмотрите вон на тех, за тем столиком. Кто они?

Брат Гаспар посмотрел: это были две молодые супружеские пары, и по одежде их можно было принять за туристов, очарованных пребыванием в таком средоточии духовной жизни.

— А что такое? — спросил заинтригованный монах.

— Кто они?

— То есть?

— Американцы? Или ирландцы? — Хакер с необычной пристальностью всматривался в молодые пары и явно прислушивался, стараясь определить акцент, с которым они говорили. — А вам как кажется? Да, похожи на американцев, — в конце концов авторитетно заявил он. — Ах, американцы! Как мне их жаль!

— Почему? — спросил брат Гаспар.

— Какие у них некрасивые женщины! Поглядите на эту, с черным ежиком. Ну и пугало! Сочувствую ее молодому супругу, — сказал Хакер и с улыбкой добавил: — Она могла бы быть в числе ваших клиенток, правда? Да, она вполне может сойти за одержимую. А вам как кажется? Что вы все молчите? Вы ведь у нас специалист, брат Гаспар. Не разочаровывайте нас, давайте рискните, выскажите свое мнение! Как вам кажется, она одержима? Разве не похоже, что у нее вот-вот выступит пена изо рта и она начнет изрыгать гвозди? — Это, кстати говоря, было дословной ссылкой на одно место из книги брата Гаспара. — Потому что иногда одержимые изрыгают гвозди. Разве не так, брат Гаспар? — И он снова неохотно и натянуто рассмеялся. — Какая чушь! — сказал он в конце концов. — Разве такое бывает?

И снова оба замолчали. Доминиканец не знал, что думать, кроме того, что своими циничными замечаниями его высокопреосвященство заставлял его дорого расплачиваться за проявленную непунктуальность, и, несмотря ни на что, не мог не оценить присущий Хакеру особый магнетизм и опустошающую внутреннюю силу. Так или иначе, самым поразительным в его высокопреосвященстве было изначально присущее ему неотвязное одиночество. Они сидели рядом, и однако брат Гаспар чувствовал, что его здесь как бы и нет. Да, кардинал смотрел на него, но без всякого любопытства, словно наизусть знал его душу и мог безошибочно предсказать все его слова и мысли; да, он выслушивал доминиканца, но без всяческого доверия, хотя и не давал почувствовать своей недоверчивости, из чего следовало, что с него достаточно беспрекословного подчинения. Он витал где-то так далеко, что становилось понятно: никто ничего не значил ни для этого человека, ни для его Церкви. Или, по крайней мере, так казалось бедняге Гаспару.

— Превосходное бургундское, — сказал он, чтобы хоть что-нибудь сказать.

И снова воцарилось молчание, и брат Гаспар понял, что — была не была — он должен сделать что-то, чтобы разрядить обстановку.

— Позвольте поздравить вас с выбором такого вина, — сказал он, но даже эта лесть не возымела действия.

Им подали второе: отбивную с кровью, на которую кардинал все равно посмотрел скептически, и лангуста, который своими размерами превосходил все мыслимые пределы — точь-в-точь инопланетянин, плавающий в розовом соусе. Брат Гаспар налил вина сначала Хакеру, потом себе.

— Заказать еще, ваше высокопреосвященство?

Хакер согласился, что, впрочем, внешне никак не выразилось: он только чуть приподнял ладонь над столом и взглядом попросил принести еще вина, которое и было им тут же подано. К счастью, салат благотворно подействовал на желудок брата Гаспара, и он уже изготовился попробовать впечатляющего моллюска.

— Впервые в жизни пробую лангустов, ваше высокопреосвященство, — сказал он. — Вам, человеку светскому, это, наверное, покажется невероятным. Даже не знаю, как к нему приступить. Откуда начинать? А это что? — добавил он, потрясая чем-то похожим на клещи, положенные на тарелку. — Это что, действительно нужно? Я ведь только собираюсь его съесть, а не оперировать. Разве эта штуковина не похожа на хирургический инструмент? Посмотрим, откуда же все-таки начать, — сказал он и шутовски попробовал отщипнуть кусочек морского обитателя. — Я правильно делаю? Думаю, он съедобный. А сколько у него всяких усиков и отростков! Это нормально? Да, воистину удивительное это создание — лангуст. Я всегда говорю: Бог проявляет себя даже в своей мельчайшей твари.