— Я Даниэль Паниагуа.
Она приблизила к нему лицо, чтобы обменяться поцелуями.
— Enchantée,[17] — сказала она. Собралась поцеловать его в третий раз и улыбнулась, увидев, как Даниэль отстранился после второго поцелуя.
— Простите, — неловко извинился он. — В Испании целуются дважды.
— Во Франции все перепутано. В Париже целуются дважды. Но кое-где в провинции — даже четырежды, вот я и выбрала золотую середину.
— В следующий раз учту, — пообещал Даниэль, покоренный юмором француженки. Решив сказать ей что-нибудь приятное, он добавил: — Как вы научились так хорошо говорить по-испански?
— У меня был жених-каталонец, — ответила она, — он говорил с забавным акцентом на смеси французского и итальянского. К тому же мне вообще легко даются языки, наверное, благодаря музыкальному слуху я без труда улавливаю произношение.
— Вы прекрасно играли. Продолжайте, пожалуйста.
— Нет-нет, — сказала она, чуть порозовев от похвалы. — Я просто коротала время. Пока пианист отдыхал, я взяла на себя смелость немного поиграть со скуки. Где мы сядем?
Отойдя от бара, они направились к креслам, стоявшим под большим стеклянным куполом, и сели в стороне.
— Как будем говорить, на «ты» или на «вы»? — спросила она.
— На «ты», если можно.
— Странно, ведь ты обращался ко мне на «вы».
— Все-таки на «ты». Прежде всего я хочу сказать, что глубоко скорблю по поводу смерти твоего отца. Я не имел удовольствия знать его лично, но восхищался его профессиональными знаниями.
— Спасибо, — поблагодарила девушка. — Я очень надеюсь, что человека, который его убил, скоро найдут.
Они долго молчали, как бы в память о погибшем, а когда он наконец сформулировал первый вопрос, зазвонил его мобильник. Даниэль извинился перед собеседницей и, увидев, что звонит Алисия, его невеста, отошел на пару метров.
— Можно, я перезвоню тебе немного погодя? — спросил Даниэль.
— Да, но не тяни. Ты где?
— В отеле «Палас». Ты хорошо слышишь? Я позвоню тебе вечером, чтобы, так сказать, сгладить шероховатости.
— В отеле «Палас»? Что ты там делаешь?
— Беседую с одним человеком.
— С кем? Можешь сказать?
— С Софи Лучани, дочерью Томаса.
Алисия ничего не сказала, но наступившая пауза ясно показала Даниэлю, что происходящее ей не по душе. Она ревновала.
— А как твои дела? — произнесла она наконец, стараясь, чтобы он по голосу не догадался о ее настроении.
— С головой ушел в расследование преступления. Поэтому не позвонил тебе раньше.
— Ты помнишь последний вечер в ресторане?
— Да, я вел себя как дурак. Думаю, ты была права, в последнее время я действительно не уделял тебе достаточно внимания.
— Очень тебе признательна, но я звоню не затем, чтобы говорить о наших отношениях или о своей беременности.
— Да? — удивился Даниэль.
— Нет, я хочу сказать одну вещь, которая может быть тебе интересна. Я звоню, потому что, кажется, я догадалась, чему соответствуют числа на голове Томаса.
— Фантастика, — отозвался он, делая вид, что новость вызывает у него восторг. На самом деле он сомневался, что его невеста могла опередить шифровальщиков из полиции. — Я перезвоню тебе после беседы.
— Ты мне не веришь?
Даниэль взглянул на Софи, которая закурила сигарету, чтобы скрасить ожидание, и понял, что разговор пора заканчивать.
— Я позвоню тебе потом. Чао.
Он отключил телефон, чтобы больше не прерывать беседу, затем вернулся, сел рядом с дочерью Томаса и извинился.
— Мне кажется, я уже сказал тебе это по телефону, когда мы договаривались о встрече, но так как я не знаю, с чего начать, то повторю. Я музыковед, специализируюсь по Бетховену.
— A-а, как приятель Чарли Брауна, как же его звали?
— Шредер. Но я не играю на фортепьяно, а ограничиваюсь тем, что изучаю музыку Бетховена и благоговею перед его творчеством.
— Я тоже занимаюсь музыкой, — ответила она, обворожительно улыбнувшись, и Даниэль почувствовал, что тает.
— Как пианистка?
— Нет, я музыкальный терапевт.
— Я что-то слышал о музыкотерапии, но не понимаю, что это такое. Разве можно вылечить тяжелую болезнь с помощью музыки?
— Нет, но можно помочь больным сохранять бодрость духа, а это в свою очередь отражается на их иммунной системе и бывает жизненно важно, скажем, чтобы задержать рост опухоли.
— Ты работаешь в больницах?
— Иногда. Но на это не проживешь, и у меня есть еще и частные пациенты.
— Учишь их играть на каком-нибудь инструменте?
— Это зависит от потребностей самого больного. Музыкотерапией можно лечить множество заболеваний, не только депрессии. От наркомании до расстройств пищеварения или стресса. Иногда я предлагаю больным петь или ставлю музыку определенного типа.
— Вроде «Гипнопедии», которую ты только что играла?
— К примеру. Но я не ограничиваю себя каким-то одним композитором или одной эпохой. Это может быть и пьеса для органа Леона Баттисты Альберти, и опера Альбана Берга.
— Композиторы, которых ты назвала, весьма своеобразны. Оба были одержимы нумерологией.
— Я знаю, поэтому они мне нравятся. Меня захватывает связь музыки и чисел, этому научил меня отец.
— Но если свести все к чистой математике, разве не пропадет магия музыки?
— А что такое ноты, как не числа? Нота ля, служащая для настройки инструментов, ля третьей октавы, разве не потому называется четыреста сорок, что с такой частотой колеблется струна или столб воздуха? Музыкальный размер обозначается с помощью дроби: четыре четвертых, три восьмых. Длительность нот по отношению друг к другу выражается в числовых величинах. Даже в названиях произведений есть числа: Прелюдия номер пять, Симфония номер сорок один. Другое дело, что есть люди, которые считают, что в числах нет поэзии, но мне это кажется глупостью.
Даниэль согласился и перешел прямо к делу.
— Полицейские на днях показали мне татуировку, — сказала Софи, когда Паниагуа рассказал ей предысторию. — Но они не знали, что ноты соответствуют числам. А вообще-то тут нет ничего странного. Такие вещи приводили отца в восторг.
Перед диваном, на котором они сидели, стоял низкий стеклянный столик, с которого официант забыл убрать подставку под бокал. Софи принялась легкими толчками передвигать ее по столу, словно кошка, играющая клубком.
Даниэль показал Софи ряд из восьми чисел. Она посмотрела на них и сказала, что это ей ни о чем не говорит.
— Хотя подожди минутку, — добавила она.
Открыв сумку, Софи достала маленький диск Альберти, подаренный ей отцом.
— Знаешь, что это?
— Разумеется, — ответил Паниагуа, не в силах оторвать от него глаз. — Первый раз вижу такой старинный. Он подлинный?
— По-моему, да. Кое-кто из моих друзей считает, что папа подарил мне диск Альберти, потому что в какой-то момент ему могло понадобиться послать мне шифрованное сообщение. Давай посмотрим, можно ли составить текст из этих чисел.
Некоторое время они возились с устройством и числами в азбуке Морзе, но так ничего и не добились. В конце концов Софи спросила:
— И что, по-твоему, зашифровано в сообщении?
— Место, где твой отец спрятал оригинальную рукопись Десятой симфонии Бетховена.
Дочь Томаса не приняла теорию Даниэля, и, чтобы ее убедить, ему пришлось прочесть импровизированную лекцию о композиторской манере Бетховена.
— Такты, на которые опирался твой отец, известны всем исследователям Бетховена. Они не представляют собой законченной музыкальной мысли, это лишь части головоломки, решить которую под силу было только гению из Бонна. Это не то же самое, что закончить «Турандот» Пуччини, оперу, в которой оставалось лишь дописать финал, и с этим благополучно справился Франко Альфано. Здесь нужно из нескольких основных набросков создать целую симфонию. Ты знаешь, что такое сонатная форма?
Паниагуа упомянул наиболее типичную для классицизма музыкальную форму, которая характеризуется драматическим расположением музыкального материала. Слово «соната» многозначное, и непосвященные часто смешивают два понятия: помимо музыкальной формы этим термином обозначают инструментальное произведение, в отличие от кантаты, произведения вокального.
— Разумеется, я знаю, что такое сонатная форма. К чему ты клонишь?
— Мне нравится воображать сонатную форму в виде музыкальной драмы: там есть персонажи, то есть темы, с которыми мы знакомимся в начале произведения. Затем с этими персонажами что-то происходит в развитии тем. И наконец, в заключение, все благополучно разрешается. Ты позволишь?
Даниэль взял подставку, которой играла Софи, при этом их руки мимолетно соприкоснулись. Потом он достал из кармана пиджака фломастер и начал рисовать.
— Бетховен обычно создавал свои музыкальные темы, то есть своих персонажей, на основе небольших мотивов, вот таких небольших коробочек:
