– Да, да, мистер Кроуз, она сама сочиняет музыку, – он глубокомысленно улыбался, глядя в глаза ошарашенному инспектору.
– И это, в самом деле, никакой не фокус?
– Хотите, попробуйте сами, – Смит с готовностью протёр мундштук своим не первой свежести носовым платком.
Однако Кроуз предпочёл в сложившейся ситуации поверить ему на слово, предоставив послушнику удивить его ещё раз. Сомнений не оставалось – чудесная флейта опять выдала новую музыкальную фразу, не смотря на то, что пальцы Лемюэля Смита, – полицейский внимательно следил за этим, – проделывали одно и ту же простую последовательность движений, закрывая все пять дырочек от мундштука до выходного отверстия.
– Невероятно. Но для чего наместник подарил Вам такую необычную флейту, мистер Смит?
– Этого я не знаю, – простодушно сознался коммивояжер, – укладывая подарок обратно в саквояж. – Единственное, что он сказал, благословляя меня в путь: «Помни: то, что ты берёшься разыскать, может быть найдено только чистыми помыслами сердца». В доказательство своих слов, Лемюэль Смит повторил эту фразу на одном из горных диалектов китайского так, как она некогда прозвучала из уст наместника.
Кроузу несказанно повезло. Английский фрагмент № 2 там, где Ся Бо повествовал о наблюдениях великого Сунь-Лу за игроками в «Камень – Ножницы – Бумагу» занимал ровно две страницы бухгалтерской книги. Таким образом, данный лист, исписанный с двух сторон, можно было просто аккуратно вырвать из рукописи. Об Универсальных Принципах Выигрыша Ся Бо писал с начала следующего листа. Конечно, в таком случае, вынужденно создавался определённый смысловой разрыв китайских фрагментов, о значении которого ему оставалось только догадываться. Но полицейского больше всего интересовали именно Универсальные Принципы Выигрыша, которых его, по неизвестным причинам, лишила наложившая на себя руки Ляо.
Едва только Смит упаковал свою волшебную флейту, Джозеф Кроуз раскрыл перед ним текст, с указанием того фрагмента, который следовало перевести. Своими пометками инспектор захватил неизвестный ему китайский отрывок немного до того места, где предположительно располагались «Принципы», и немного после. Всё это он постарался представить так, чтобы у послушника не возникло ни малейших подозрений в произвольности сделанного им в пользу данного фрагмента выбора. Ну, будто бы ему просто захотелось окончательно убедиться в профессиональной компетентности нового переводчика.
– Ты знаешь, дружище, по всей видимости, придётся всё-таки признать, что я погорячился насчёт Гальтона с его дактилоскопическими новшествами, – с какой-то неясной озабоченностью высказался коллега Томпсон, шелестя за столом бумагами.
– Боже мой! Что я слышу? – развеселился Кроуз. – Старина Томпсон откатал пальчики сотни, другой китайцев и убедился, что папиллярные узоры у них у всех разные?
– Ты не больно-то радуйся, Джозеф, – осадил его коллега Томпсон. – Похоже, я прибавлю тебе головной боли. Это касается дела о предполагаемом самоубийстве нашей переводчицы, которое, если мне не изменяет память, расследуешь именно ты, – он не глядя, ткнул в направлении Кроуза дымящейся сигарой.
– А что такое? – напрягся инспектор.
– А то, – устало пояснил коллега Томпсон, продолжая перебирать свои бумаги, – что на ноже я вообще не обнаружил никаких отпечатков.
– На том самом странном ноже, которым…
– Да, да, на том, которым она, якобы, перерезала себе горло.
– Что же ты молчал?! Я уже полчаса в кабинете! А ты вместо того, чтобы сообщить мне важную новость, пасьянсы из документов раскладываешь!
– Я не пасьянсы раскладываю, – обиделся коллега Томпсон, – я в отличие от вас, молодых, прежде, чем нестись сломя голову неизвестно куда и зачем, думаю! – он указал пальцем на свой выпуклый, нависший над припухшими глазами лоб.
– И о чём же ты думал? – стараясь успокоиться, спросил Кроуз.
– О том, зачем девчонке понадобилось сводить папиллярные узоры.
– Ты шутишь! – Джозеф Кроуз рванул галстук.
– Вовсе нет. Сходи к доктору Кинсли, он делал вскрытие и при осмотре тела обнаружил, что ладони рук и пальцы у трупа сильно обожжены, предположительно кислотой.
– Чёрт возьми! Почему я об этом узнаю последним?!
– Ты должен был обнаружить это сам! – крикнул коллега Томпсон, когда за Кроузом уже захлопывалась входная дверь. – Молодёжь! – мотнул головой старый сыщик и, не вынимая сигары изо рта, застучал двумя толстенными пальцами по клавишам печатной машинки «Адлер-рояль».
Доктор Кинсли сообщил Джозефу Кроузу, что вскрытие тела девушки удалось провести только накануне вечером, а до этого она несколько дней пролежала в новеньком адсорбционном холодильнике полицейского морга.
– Говорите, сводила кислотой?
– Я сказал: «сведены кислотой», – педантично поправил инспектора патологоанатом.
– Ну, да, разумеется, – согласился тот. – Можно взглянуть?
– Извольте, – доктор Кинсли не спеша подошёл к леденящему душу металлическому шкафу и привычным движением выдвинул наружу нижнюю полку.
Когда морозный туман рассеялся, Джозеф Кроуз увидел лежащую под простынёй, белоснежную, заиндевевшую Ляо (Кинсли обнажил мёртвое тело наполовину).
– Вот, полюбопытствуйте, – доктор не без труда развернул правую ладонь девушки для обозрения, – это очень было похоже на сильный, кислотный ожёг. Сейчас, по прошествии времени, конечно, картина поражения несколько изменилась.
Ладони переводчицы показались Кроузу будто бы изъеденными какой-то страшной смертельной болезнью, на них явственно виднелись плавные жёлто-фиолетовые разводы и тёмно-серые, почти чёрные бугроватые «оспины».
«Странно, как я не обратил внимания», – сокрушённо думал он. Но потом вспомнил, что руки мёртвой Ляо покоились на бёдрах, а кисти были собраны в кулак.
– Благодарю Вас, доктор Кинсли. Больше ничего?
– Ничего, что могло бы относиться к причине смерти, – доктор сбросил пенсне, и чуть откину голову назад, посмотрел на инспектора.
– И всё же? – Джозеф Кроуз, уже готовый ко всему, снова насторожился.
– Шестой палец на левой ноге. Причуды морфологии.
Инспектор какое-то время ещё соображал, можно ли «пришить к делу» шестой палец левой ноги Ляо. Но вскоре пришёл к тому же выводу, что и патологоанатом – к убийству или самоубийству это никак не может иметь непосредственного отношения. Попрощавшись с доктором Кинсли, Джозеф Кроуз решил не возвращаться сразу в свой служебный кабинет, а сначала немного прогуляться по аллеям недавно разбитого в центре города английского парка и всё спокойно обдумать.
Картина, нужно сказать, складывалась и в самом деле престранная. Если Ляо покончила с собой, то зачем ей нужно было в день самоубийства сводить, да ещё таким жестоким образом папиллярные узоры? Где, в таком случае, находились остатки кислоты? Никаких намёков на неё он не обнаружил. А Хорн?! Сержант Хорн со своим собачьим нюхом? Он ведь должен был непременно что-то учуять!
Джозеф Кроуз усилием воли заставил себя не побежать сразу бегом в сторону управления полиции, а продолжить с виду размеренное движение по алее между свободно расставленными молодыми кипарисами и ещё невысокими развесистыми эвкалиптами.
«Спокойно, соберись, – уговаривал себя инспектор. – Значит, действительно, Лемюэль Смит девчонку не убивал, его отпечатков нет на ноже, это уже хорошо. Однако ведь можно было совершить убийство в перчатках, или тщательно протереть рукоятку после того, как… В таком случае, убийца должен быть осведомлён о дактилоскопическом методе идентификации. Это почти невозможно, если учесть, что Томпсон ещё только неделю назад… Томпсон неделю назад сам об этом знал только понаслышке. Но, если Ляо сводила папиллярные узоры, она, следовательно, имела представление о дактилоскопии. А если её заставили сделать это? Нет, убийца бы просто протёр рукоятку и вложил орудие убийства в руки девушке. Только ведь нож валялся на циновке прямо перед ней. И совсем не похоже на то, что она его после смерти просто «обронила»».
Он вспомнил спокойную, почти непринуждённую позу «Сукхасаны», в которой девушку запечатлела смерть. Нет, никто её не убивал, она всё делала сама. Только зачем? Нестыковка отрывков текста, ритуальное самоубийство, а теперь ещё сведение папиллярных узоров. «Что ты хотела сказать мне, Ляо?» – эти слова Джозеф Кроуз незаметно для себя произнёс вслух. И рыжий, высокий джентльмен в белоснежном теннисном костюме, двигавшийся навстречу, недоверчиво покосился в его сторону.
– Сэр, многие, даже очень едкие кислоты бесцветны и не обладают запахом, – высокий, худощавый сержант Хорн терпеливо объяснял молодому лейтенанту, почему его удивительный нос ничем не может помочь следствию.
Инспектору стало неловко. Как сказал бы коллега Томпсон, услышь он этот разговор: «Ты должен был это знать сам!»
