Мужчина постарше выбрался с водительского сиденья. Одет он был в джинсы, явно дорогую розовую рубашку и твидовый пиджак, сверху – пухлая куртка. На груди болтались очки, привязанные к цепочке, лицо выбрито до болезненной выскобленности.
Приближаясь, он взмахнул рукой, и на запястье блеснули золотые часы. Тяжелый подбородок выпирал вперед, точно приветствуя новобранца.
– Макэвой?
– Сержант уголовной полиции Макэвой. Отдел борьбы с особо опасными преступлениями Управления полиции Хамберсайда. А вы, я полагаю, подполковник Эмме? Монтегю Эмме?
Мужчина усмехнулся:
– Уже нет. Во всяком случае, уже без звания. Я все еще Монтегю Эмме, но мне больше нравится Спарки. Все вокруг так меня и зовут, даже этот мальчишка Армстронг.
Эмме протянул руку, и Макэвой автоматически пожал огрубевшую, твердую ладонь. Под большим пальцем он ощутил бугристость неправильно сросшегося перелома.
Эмме сделал широкий жест в сторону дома:
– После вас.
Женщина, стоявшая в дверях, отступила в дом. Эмме демонстративно спохватился, обернулся к парню, все еще сидевшему в машине:
– Бери свое барахло, сынок. Скоро вернутся ребята, покажут, где бросить. А захочешь согреться, так сеновал и конюшни вон по той дорожке, слева.
И двинулся дальше, прежде чем Армстронг успел отреагировать.
– Новый доброволец? – спросил Макэвой.
– Возможно, – ответил Эмме. Вблизи он оказался даже выше и массивней. Прямая осанка, ступает твердо, уверенно.
– Симпатичное место, – оценил Макэвой, войдя в холл.
Женщина молча толкнула дверь в обшитой дубовыми панелями стене, улыбнулась им обоим, распахнула дверь до упора и посторонилась.
– Предлагаю поговорить в кабинете. Кстати, это моя жена, Эллен. Моя опора. Не знаю, что бы я без нее делал.
– Как и я без своей, – невольно вылетело у Макэвоя.
– Хорошая женщина что редкая драгоценность, – улыбнулся Эмме, и они обменялись понимающими взглядами – мол, им дарована мудрость прописных истин, не усвоенных большинством мужиков.
Макэвой поймал себя на мысли, что этот Эмме ему нравится.
– Так, я сейчас займусь чаем. А вы пока устраивайтесь в кабинете. Чай, правильно? На любителя кофе вы не похожи.
– Это расовый стереотип, сэр? – Макэвой улыбнулся, сглаживая резкость шутки.
Расхохотавшись, Эмме удалился. По полированному полу холла пролегла цепочка грязных следов.
Входя в кабинет, Макэвой машинально пригнулся. Дому века три, не меньше, и в прежние времена дверные проемы делались без учета будущих поколений – это Макэвой познал на собственном опыте.
Кабинет представлял собой небольшую вытянутую комнату с раздвижным окном почти во всю дальнюю стену. На старинном письменном столе – два компьютера и три телефона, стопки распечаток и рулоны наспех свернутых строительных чертежей.
В роскошной позолоченной раме рисунок тушью. Макэвой присмотрелся. Лицо это или фигура? Может, пейзаж? На первый взгляд небрежные каракули, но при внимательном разглядывании становится ясно, что каждый штрих, каждая линия неслучайны. Рисунок был красив – тревожной, хаотичной красотой; Макэвой даже пожалел, что неспособен толком понять его.
Свет из окна лился скудный, и Макэвой щелкнул старомодным металлическим выключателем. Вспыхнула лампа, и он обнаружил стену, сплошь увешанную фотографиями. На квадратных пробковых щитах теснились снимки улыбающихся мужчин в защитной форме. Макэвой подошел ближе. Сотни снимков. Сидят на танках. Показывают большие пальцы на пыльных, пропеченных солнцем дорогах. Обвешанные рюкзаками и оружием, шлемами и радиооборудованием, развалились на задних сиденьях БТРов с открытым верхом; раздетые по пояс и лоснящиеся от пота, пинают мяч на песке. Иным фотографиям не меньше тридцать лет. Усатые лица и черно-белая зернистость изображений напомнили Макэвою хронику Фолклендской войны. Он пожалел, что не изучил повнимательней военную карьеру Эммса, перед тем как просить Фисби устроить эту встречу. Хотелось бы знать, за каким чертом он вообще сюда притащился.
– А, моя стена позора, – раздался голос Эммса.
Хозяин стоял в дверях, держа в каждой руке по дымящейся кружке. Макэвой почему-то ждал подноса с чайником и изящными чашками на блюдцах, а вместо этого ему сунули кружку с логотипом супермаркета.
– Я разглядывал…
– Вот-вот, – хмыкнул Эмме. – Мальчишки и девчонки, что служили под моим началом. В основном парни, честно говоря. Тут далеко не все. Только те, чьи снимки я сумел отыскать. Эллен считает, что я спятил. Говорит, здесь должны висеть фотографии внуков, но у меня не хватает мужества убрать их со стены.
– Скучаете, должно быть.
– По службе? И да и нет. Я пробыл в строю двадцать восемь лет – достаточно, чтобы насытиться. И я все еще на плацу, так сказать. Дел по горло, особо не соскучишься.
– Вы создали компанию сразу, как только вышли в отставку, верно?
– Вроде того. По сути, обзавелся нужными знакомствами, еще готовясь уйти на пенсию. Просто все удачно сложилось. И речь не только обо мне, поймите. Сначала партнеры. Совет директоров – сразу, как мы прошли стадию учреждения. Все честь по чести, прямо и открыто. Я даже не думаю, что во мне до сих пор нуждаются. У меня есть почетная должность, меня по-прежнему просят смазывать колеса там и сям, но дела и без того идут неплохо.
– Однако добровольцы на вас? – спросил Маковой, глядя в окно. Воображение нарисовало, как Армстронг стоит там навытяжку под холодным моросящим дождем.
– Ну, это сын старого друга, – сказал Эмме, устраиваясь в кресле за столом. – Не прижился в армии. Некоторым не суждено. Потерял пару друзей во время первой экспедиции. Повстанцы открыли огонь, когда парни угощали детей конфетами; Армстронг уцелел, а друзья его остались там лежать. В сети болтался ролик. Самое худшее, что может произойти с солдатом. На Армстронге – ни царапины, но ему все равно больно. Бессмысленность, понимаете? Мне и самому ни в жизнь этого не понять, а мы зарабатываем деньги, корча из себя знатоков подобных ситуаций. Выхлопотал для него увольнительную, хочу попытаться вытащить парня. У меня тут заместитель по работе с новобранцами, привез на выходные еще пару новеньких. Сейчас они на пробежке.
– Вы не пригласили Армстронга в дом. – Макэвой внимательно посмотрел на Эммса.
– Будь ваша жена похожа на мою, вы бы не стали набивать дом солдатами, – рассмеялся Эмме, но Макэвой видел, что говорит тот серьезно.
Помолчав, Эмме вздохнул, готовясь перейти к делу.
– Итак. Вы хотели поговорить об Энн.
Макэвой сел на стул, стараясь не смотреть в лицо этому дружелюбному вояке. Вся затея вдруг показалась ему нелепой. Ему нечего сказать этому человеку. Во всяком случае, ничего такого, к чему он вынужден будет отнестись всерьез, что оправдало бы поездку в эту глухомань.
– Мистер Эмме…
– Спарки, – поправил тот.
– Спарки?
– Ладно, расскажу. Когда я был совсем молоденьким офицером, мне в руки попалось одно чудесное приспособление, экономящее время. Я спешил на свидание и решил высушить волосы, сидя в ванне. Уронил этот хренов фен в воду и минут пять плясал, как рыба на песке, пока кто-то из друзей не выдернул чертову штуковину из розетки. Чуть не поджарился. И с тех пор известен как Спарки[21].
– Ух ты, – искренне посочувствовал Макэвой. – Мистер Фисби наверняка сообщил вам, что я расследую обстоятельства гибели Дафны Коттон. Вы слышали об этом деле?
– Скверная история, – покачал головой Эмме. – Бедная девочка.
– Да.
Макэвой выдержал паузу, а потом решил выложить все начистоту.
– Я был там, когда это случилось. Слышал крики. Опоздал на какие-то секунды. Убийца сбил меня с ног.
Эмме молча слушал.
– После этого убийства я занимался рядом других инцидентов. Связь между ними не то чтобы очевидна, но напрашивается.
– Вот как?
– Все жертвы – те, кто выжил в тагедиях, случившихся в прошлом. Чудом выжившие. Рыбак с траулера был единственным из всей команды, кто спасся во время кораблекрушения. Его тело нашли недавно в спасательной шлюпке у побережья Исландии. Парень, по вине которого заживо сгорели жена и дети, сам был сожжен в палате Королевской больницы Гулля. Женщина, только чудом не ставшая жертвой серийного убийцы, подверглась точно такому же нападению в Гримсби. И я не хочу, чтобы Энн Монтроуз стала следующей.
Эмме неторопливо пил чай, смотрел на фотографии на стене. Наконец заговорил:
– Понимаю, к чему вы клоните, но я слыхал, что кого-то уже арестовали, верно? Какой-то писатель. Разобижен на весь мир и все такое.
– Все правильно. Рассу Чандлеру предъявлено обвинение.
Улыбка медленно растеклась по лицу Эммса:
– Вас это не убедило?
– Я считаю, что в деле еще много неясного.
