В продолжение всей эдгаровской церемонии я оставался в приподнятом настроении. Награды вручала Американская ассоциация писателей детективного жанра. Люди, которые сочиняют триллеры, образуют довольно странную группу, говорят на непонятном для большинства языке. Постороннему трудно объяснять, что такое писательское ремесло. С тех пор как исчезли литературные салоны, у нас нет времени и места для общения, мы залезли в собственные раковины и встречаемся только на таких вот сборищах. Билл и его коллеги заняли один стол. Они были явно довольны, что я оказался в числе награжденных керамическим бюстом доброго старого Эдгара Аллана По (он до сих пор стоит на моем письменном столе, напоминая и о моем безумии, и о моем успехе). Я впервые получил премию, и, признаться, мне была приятна и сама церемония, и компания моих коллег.
На следующий день было назначено несколько моих интервью. Уже в первом я рассказал о себе все, что мог. Следующей оказалась устрашающего вида дама с металлическим голосом и среднезападным произношением. Звеня, как цимбалина, она без обиняков обрушила на меня первый вопрос:
— Вы читали «Сексуальную анархию» Элен Шоуолтер?
— Нет, к сожалению, не пришлось.
— Прочитайте, вы очень много узнаете о себе самом.
— Правда? Каким образом?
— Она бьет в самую точку. Например, ее глава о Стивенсоне — она могла быть написана и про вас. Вы когда-нибудь замечали, что все ваши герои — холостяки средних лет, и женщина для них просто рабыня?
— Понимаете, я стараюсь быть точным, а большинство шпионов — люди одинокие. Такая у них работа. Но я непременно загляну в книгу, которую вы рекомендуете. Люблю узнать о себе новое.
Она буквально заговорила меня, тараторя о «сексуальных гетто», в которые заключают своих героинь почти все писатели-мужчины.
— Начал Хемингуэй, и до сих пор эта традиция тянется.
— В самом деле? Интересная мысль.
— Перечитайте собственные книги!
— Как ни странно, закончив роман, я редко к нему возвращаюсь.
— А зря!
Я попытался как-то отвлечь ее, предложил чаю.
— Прошу прощения за откровенность, но вы подсознательно загоняете женщину на кухню — отсюда ассоциации с едой, с домашними делами.
— Вообще-то я собирался позвать горничную, — сказал я со всей вежливостью, на какую только был способен. — Я не имел в виду, что это должны сделать вы. Даже подсознательно. — Но шуток она не понимала.
— В моем классе это называется «кухонной порнографией».
— В каком классе? — удивился я.
— Я читаю курс по антифеминистским тенденциям в современном романе в Куинс-колледже. Вы здесь надолго? Приезжайте прочесть лекцию.
— Я бы с удовольствием, но, увы, я завтра уезжаю.
— Жаль. Ну что ж, очень приятно было с вами побеседовать. Я многое о вас узнала, — зловеще добавила она, подхватив свой саквояж и сунув в него так и не понадобившийся магнитофон. Я не питал особых иллюзий относительно того, что она обо мне напишет.
Последним интервьюером оказался вкрадчивый молодой человек, пришедший без предупреждения.
— Прошу прощения, что побеспокоил вас в конце дня. Наш редактор неожиданно свалил на меня это дело.
— Ничего страшного. Вы откуда?
— Из нового литературного журнала «В фокусе». Он недавно выходит, но мы расширяемся и рады знакомству с приезжими знаменитостями.
Он опустился в кресло, и я невольно отметил, что он одет слишком хорошо для сотрудника малоизвестного журнала.
— Я как раз хотел выпить. Присоединитесь ко мне?
— Спасибо, отличная мысль.
— Должен добавить, спасибо моему издателю.
Пока я наполнял его бокал, он внимательно разглядывал моего Эдгара.
— А впридачу к этой штуке деньги дают?
— Нет. Ваше здоровье!
— Ваше!
— Спасибо, оно мне очень пригодится.
— Безусловно. Мы привлекаем внимание читателей не столько к самим книгам — будучи снобами, мы не верим, что они с ними знакомы… вам же тоже, наверно, противно читать всякие вонючие опусы, в которых докапываются до тайного смысла последней книжки Даниэля Стила и все такое? Нас больше интересует, как вы совмещаете вашу работу и частную жизнь. Кстати, я не делаю никаких заметок; если рядом скрипит перо, вряд ли разговор получится непринужденным. Но у меня хорошая память.
Первые минут десять он задавал очень благожелательные вопросы. Мне показалось, что, в отличие от словоохотливой дамы, он не навязывал мне своего мнения. Но стоило ему допить свой бокал, как разговор принял совсем другой оборот.
— Вы много путешествуете, — сказал он, — чего не скажешь о других.
— Правда?
— Так мне кажется. Современные американские писатели, как правило, пускают где-нибудь корни и все время сидят на одном месте. Первая послевоенная кампания не в счет — они попали в Европу с армией.
— Возможно, вы и правы. Но что в этом плохого? Толстой тоже не путешествовал, но от этого талант его не стал меньше. Я путешествую потому, что действие в моих книгах происходит в разных экзотических местах.
— Например, в Москве? — неожиданно спросил он.
— Я не назвал бы Москву экзотической в полном смысле этого слова.
— Может быть, пример неудачный. А как насчет Венеции? — Он как-то странно улыбнулся, почти не пошевелив губами. — Я сам там не был, но говорят, это не очень полезно для здоровья.
— В зависимости от того, в какое время туда ехать, — сказал я.
— Или когда оттуда уезжать. — Он пристально посмотрел на меня, согнав с лица улыбку. — Но я уверен, вы — человек разумный и такой бывалый путешественник — сумеете о себе позаботиться. Очень важно беречь здоровье. — Он отдернул манжету и посмотрел на свои золотые часы. — Наверно, вы устали за день. Не стану вам докучать. Рад был побеседовать.
— Взаимно.
— И куда же вы теперь?
— Домой, — ответил я.
— Да, лучше места не найти. Там у вас никаких проблем не будет.
Я проводил его до двери и, как только он ушел, позвонил Биллу.
Его не было на работе, и мой разговор переключили на отдел рекламы.
— Вам что-нибудь известно о журнале под названием «В фокусе»?
— В чем?
— «В фокусе».
— Никогда не слыхали.
— У меня только что был интервьюер оттуда, — сказал я.
— Что за наглость! Они не значились в списке. Дайте-ка я проверю.
— Не надо, не беспокойтесь, это не так важно.
— А как прошло все остальное?
— О’кей. Не окажете ли вы мне одну любезность? Я пытался дозвониться до Билла, но его сейчас нет. Передайте ему, что мне необходимо уехать сегодня вечером.
— О, очень жаль. Непременно передам. Вы возвращаетесь в Лондон?
— Да, снова за работу.
— Желаю приятного путешествия. Очень рады были с вами познакомиться.
Я повесил трубку и стал собираться. Не рискуя заказывать билет на самолет из отеля, я решил поехать прямо в аэропорт Кеннеди. Приехал как раз вовремя, чтобы попасть на красноглазую «Дельту», вылетавшую в Финикс с остановкой в Далласе. На первом этапе полета сильно трясло, ночью это было особенно тревожно, поэтому, когда мы приземлились в Форт-Уорте, я вздохнул с облегчением. Среди ночи аэропорты всегда напоминают комнаты ожидания в больницах: множество усталых людей спит в жестких креслах, их судьбы — в чьих-то чужих руках, и поделать с этим ничего нельзя. К тому же кажется, что все часы идут слишком медленно. В моем самолете обнаружились технические неполадки, и мы часа два сидели в аэропорту. Коротая время до вылета, я пошел в комнату отдыха и побрился. За мною потянулось еще несколько человек.
В Финиксе, когда мы приземлились, было около девяноста градусов.[72] Как только я оказался вне действия кондиционеров, меня обволокло теплым влажным воздухом. Как и большинство аэропортов, Скай-Харбор был расширен, перестроен и модернизирован. Финикс по сравнению с Нью-Йорком оказался поразительно чистым, а небо над ним — безоблачным и без смога, что выгодно отличало его от Лос-Анджелеса. Я подошел к бюро фирмы «Хертц», чтобы взять напрокат машину. Даже в этот час девушка за прилавком была необычайно приветлива; она предложила мне новый фирменный «тандерберд», который, как она сказала, прошел всего девяносто миль. Я полез за своими кредитными карточками, но в кармане пиджака было пусто. Я обшарил все остальные карманы, проверил бумажник с деньгами. Ничего. Заглянул в дорожную сумку в надежде, что выложил их туда и забыл. Снова ничего. Я был в панике, потому что вместе с ними хранилось и мое водительское удостоверение.
— Простите, пожалуйста, — сказал я девушке, похоже, я потерял кредитные карточки. Но у меня есть деньги.
— Мы не принимаем наличные, сэр.
— Даже если я заплачу больше?
— Нет, сэр.
Так я и знал. В Америке наличные любят все меньше и меньше: если у тебя нет пластика, ты человек подозрительный.
