Горячая ванна и еще две таблетки ибупрофена помогли, но слегка закружилась голова. Микс сел в автобус на Вестбурн-гроув и вышел у рынка купить еды. На рынке всегда людно, особенно у прилавков, но по субботам тебя подхватывает толпа и несет по течению. Микс купил жареную картощку, курицу-гриль, хлеб, печенье и гроздь бананов — единственную «здоровую пищу», как ее именовали газеты. Еще немного — и он не смог бы нести пакет, так сильно болела спина.
Решив просмотреть объявления о вакансиях, чтобы продержаться до открытия собственного дела, он купил «Ивнинг Стандарт» и направился к Нотгинг-Хиллу поискать аптеку — купить еще ибупрофена, чтобы уснуть. У аптеки на тротуаре сидел нищий, перед ним стояла коробка из-под печенья, но ни собаки, чтобы разжалобить прохожих, ни таблички, гласящей, что он слепой, бездомный или является отцом пятерых детей, не было. Микс никогда не подавал милостыню, да и в коробке уже лежало десятка два монеток, но что-то заставило его посмотреть на нищего. Словно в том было что-то знакомое, притягивающее к себе взгляд. Микс обнаружил, что смотрит в лицо Реджи Кристи. Это он — плотно сжатые челюсти, узкие губы, крупный нос и холодные глаза за стеклами очков.
Микс быстро вошел в аптеку и купил анальгетик. Будь там другой выход, он бы им воспользовался, но пришлось возвращаться тем же путем. Нищий исчез. Микс перешел дорогу и стал дожидаться автобуса, чтоб поехать домой. Ни намека на Реджи. А был ли он? Может, показалось? Или это результат стресса? Думать о том, что призрак Реджи преследует его, было невыносимо жутко.
Гвендолин повсюду искала стринги, которые называла не иначе как «вещь». Решив, что спрятала их в «надежное место», она перерыла дом, заглянув в духовку и за словари, стоящие на книжных полках. Даже расстегнула молнию на животе игрушечного спаниеля, подаренного матерью на двадцать пять лет. Но стрингов нигде не было. Гвендолин пребывала в недоумении и расстройстве — как она сможет задавать жильцу вопросы без той вещи, которая является доказательством ее слов?
Письмо от Стивена Ривза так и не пришло. Теперь она была уверена, что он написал ей, но письмо просто затерялось. Иначе это не объяснить. Но прежде чем написать еще одно письмо, следует поговорить с жильцом. Может, он намеренно или по ошибке его взял. Гвендолин начинало казаться, что многие ее проблемы так или иначе связаны с Селлини. Загадочные явления и неудачи редко случались в ее жизни до того, как в доме поселился он. Возможно, он заразил ее и пневмонией.
Она перехватит его, когда он станет спускаться вниз. Или когда войдет в дом. Проблема в том, что после болезни она мгновенно засыпала и опасалась проспать его появление. А подняться по пятидесяти двум ступенькам наверх в ее теперешнем состоянии сложно, хотя она никому бы в этом не призналась. И ни за что не сказала бы Куини и Олив о том, как трудно было подняться в спальню и переодеться. После этого сил хватило только на то, чтобы умыться.
Сомнений в том, что жилец пришел домой поздним утром, не было. Гвендолин была почти уверена, что слышала шаги на лестнице. Но спускался ли он вниз? Трудно сказать, ведь она периодически засыпала. Около пяти пришла Олив, но не предложила подняться и посмотреть, дома ли Селлини. Она не больна, подумала Гвендолин, просто слишком толстая, чтобы бегать по ступенькам.
— Можешь позвонить ему, — предложила она.
— Звонить человеку, который живет с тобой в одном доме! — воскликнула шокированная Гвендолин. — О tempora, о mores!
— Я не понимаю, что это значит, дорогая, — сказала Олив, — скажи по-английски.
— Это значит «о времена, о нравы». Это моя реакция на твои слова о том, что надо позвонить человеку, живущему этажом выше.
Олив решила, что Гвендолин расстраивает этот разговор, и предложила приготовить еду. Категорический отказ подруги эффекта не возымел, Олив принесла с собой все, что требуется.
— Олив, только не говори слово «еда», — слабо произнесла Гвендолин, — пожалуйста, только не «еда». Обед или ужин, раз уж на то пошло.
Когда Олив ушла, старуха стала готовиться ко сну. Ей потребовался час, чтобы подняться наверх и переодеться в ночную сорочку. В доме было тихо, тише обычного, как ей показалось, и совсем не жарко. По радио передали прогноз погоды, обещающий прекрасный день, больше двадцати градусов тепла, а ночь — довольно прохладную для этого времени года. Ветер ожидался западный, а значит, теплый, но через щели в окнах тянуло холодом. В ее комнате было два окна, в одном была только темнота и серые ветви деревьев. Фонарь на улице не горел — видимо, разбили хулиганы. В садике, видневшемся из второго окна, от ветра гнулись кусты и раскачивались ветви деревьев.
Чуть раньше слышалось гоготание гусей мистера Сингха, но к ночи они замолчали. В продуваемом насквозь саду не было ничего живого, только Отто сидел на стене в желтоватом свете и пожирал свою добычу — Гвендолин могла только догадываться, что он ужинает голубем, пойманным на платане. Она набросила на плечи толстый шерстяной кардиган, легла в кровать и уснула, так и не постелив белье.
С тех пор как умерла бабушка, воскресенье для Микса ничего не значило. Бледное подобие субботы, неприятное и раздражающее, потому что многие магазины закрыты, улицы пустынны, а мужчины уезжают на пикник с подругами или женами. Впрочем, в этот день он решил вновь заняться отношениями с Нериссой. Он еще не привык обходиться без машины и, как и вчера, вышел из дома в полдесятого, собираясь поехать на Кэмпден-Хилл. Но, вспомнив, что машины нет, выругался. Большие дозы ибупрофена сняли боли в спине, и Микс решил пройтись.
Утренний ветер был прохладным. Приближалась осень. Привыкнув к теплой кабине автомобиля, он надел футболку и продрог по дороге. Приблизившись к дому Нериссы, он увидел припаркованный перед домом «ягуар» и воспрял духом. Он забыл конверт или проспект от благотворительного общества в качестве предлога, чтобы войти, и ему оставалось только ждать, положившись на удачу.
Вскоре он совсем замерз, руки покрылись мурашками. Чтобы согреться, Микс пробежался вниз по улице и поднялся с другой стороны площади. Он запыхался, но не согрелся. И тут, к своему ужасу, он увидел, как «ягуар» выезжает со стоянки. Он упустил ее.
Нерисса проехала мимо и, хотя он помахал ей, не заметила его. Она смотрела прямо перед собой и не улыбнулась в ответ. Миксу ничего не оставалось делать, кроме как вернуться домой, просмотреть газету и написать заявки по двум вакансиям.
Квартирант жил в ее доме около четырех месяцев, и они иногда не встречались неделю. Да и желания видеть его тоже не возникало. Они разговаривали, только если сталкивались случайно, и то недолго. Он был не в ее вкусе и, без сомнения, недолюбливал ее так же, как и она его. Тем страннее казалось Гвендолин желание встретиться с ним сейчас. Было важно отловить его в это воскресенье и выяснить все насчет той вещи и письма. Кроме того, по словам Олив и Куини, он не кормил Отто в ее отсутствие. Ее собственное равнодушие к коту во внимание не принималось. Это было обязанностью Селлини — кормить кота. Он обещал. Кроме того, она была уверена, что Отто никогда не съел бы цесарок и голубя, будь он сыт.
Кстати, о цесарках. Гвендолин вспомнила, что мистер Сингх обещал прийти в одиннадцать часов. Впрочем, она была уверена, что он опоздает — в современном мире все опаздывают. Каково же было ее удивление, когда ровно в одиннадцать раздался звонок в дверь. Поднявшись на ноги, она пошатнулась и была вынуждена схватиться за спинку дивана, чтобы не упасть. Ей потребовалось несколько минут, чтобы дойти до дверей. Звонок раздался снова.
— Иду, иду, — проворчала она для порядка.
Сосед оказался красивым мужчиной с седыми усиками, выше и бледнее, чем она предполагала, и вместо восточного халата пришел во фланелевых брюках, спортивном пиджаке, розовой рубашке и сером галстуке. Единственным несоответствием, на взгляд Гвендолин, был его белоснежный тюрбан.
Он последовал за ней в гостиную, подстраиваясь под ее медленный шаг.
— У вас прекрасный дом, — сказал он.
Гвендолин кивнула. Потому она и живет здесь.
Она присела и предложила мужчине сделать то же самое. Сиддхартха Сингх воспользовался предложением, но не спеша. Он осматривался, разглядывая каждый угол, облупившиеся стены и потрескавшийся потолок, шаткие оконные рамы, древние батареи, стоящие здесь годов с двадцатых, и стопку ковров, побитых молью и, возможно, поеденных мышами. В последний раз он видел такую разруху много лет назад, в трущобах Калькутты.
— Если вы пришли поговорить о ваших птицах, — начала Гвендолин, — я не знаю, чем могу вам…
— Простите, мадам, — вежливо перебил мистер Сингх, — простите, но птицы — в прошлом. Этот эпизод ушел в историю, так сказать. Я пережил потерю и начал с чистого листа. Кстати, возможно, вы, как истинная англичанка, сможете объяснить мне, почему говорят «с листа»? Может, это связано с тем, как в лесу мы поднимаем листья и открываем, что под ними?
