– Он интересуется, приведете ли вы с собой фотографа?
– Нет. Я не…
– Впрочем, это не имеет значения. В наборе информационных материалов вы найдете массу его цветных фото, – закончил Данте и, отбросив со лба шевелюру, протянул для прощания руку.
Ласситер почувствовал угрызения совести. Молодой человек был к нему так внимателен. Кроме того, Ласситера несколько беспокоила легкость, с которой проходила операция.
– Простите, в какое время? – переспросил он, доставая блокнот с таким видом, словно у него имелась масса иных обязательств.
– Утром в одиннадцать тридцать. И не здесь. Отец делла Торре будет в церкви, в своем офисе. А теперь позвольте мне набросать вам небольшую схему, как найти церковь.
Возвращаясь в отель, Ласситер вдруг почувствовал такую усталость, что готов был уснуть. Он бы так и сделал, будь такси оборудовано мягкими подвесками. Но поскольку ни о чем подобном здешние водители даже не слышали, ему оставалось только сидеть на заднем сиденье, вцепившись руками в кожаную петлю над дверью, пока машина, трясясь и подскакивая, неслась мимо Театро Сан-Карло в сторону порта. Одной из причин усталости была необходимость лгать, выдавая себя за другого. Ложь всегда изматывала. Но больше всего Джо выбивала из колеи мысль, что невозможно находиться сразу в двух местах. Убийца Кэти остался в Америке, в то время как все ответы на загадку приходилось искать здесь, в Европе. Они были погребены в средневековой трясине политики «Умбра Домини» и в прошлом Гримальди.
У Ласситера начало зарождаться смутное подозрение, что вовсе не Кэти была целью Гримальди. Истинной целью являлся Брэндон. Кэти погибла, сражаясь за жизнь своего ребенка, а сам Брэндон был убит. Его горло почти ритуально разрезали от уха до уха, а после того как Гримальди учинил поджог, именно тело Брэндона извлекли из могилы и кремировали вторично. Итак, Брэндон. А не Кэти.
И сделал это не Гримальди, который в то время лежал в больнице. Кто-то другой не пожалел сил, чтобы эксгумировать трупик ребенка и сжечь его дотла. Следовательно, Гримальди – лишь часть более широкого заговора. И это практически сводит на нет теорию Риордана о том, что Гримальди… (Как он тогда сказал? Чокнутый, кажется…) Иными словами, человек, в поступках которого глупо искать логику. Ее там просто нет. Но насколько Ласситер знал, сумасшедшие в заговор не вступают. Они действуют. И действуют в одиночку.
От подобных мыслей у него разболелась голова. Если рассматривать убийство в свете теории заговора, то оно становится еще более необъяснимым и труднораскрываемым. И какое отношение к преступлению имеет «Умбра Домини»? Сомнений нет – именно «Умбра» платила Гримальди.
Окна его номера в маленьком отеле выходили на порт Санта-Лючия. Стоя на балконе с телефонным аппаратом в одной руке и с трубкой в другой, Ласситер позвонил Бепи узнать, могут ли они вместе поужинать завтра вечером. Ожидая ответа и слушая гудки, Ласситер смотрел, как солнце заходит в Средиземное море. Подобно погружающейся в ванну женщине, оно медленно коснулось поверхности воды и начало неторопливо исчезать в глубине.
В Риме никто не отвечал. Ласситер набрал номер пейджера Бепи и указал телефон отеля, чтобы итальянец мог позвонить ему сам, как только получит сигнал. Все. На сегодня никаких дел больше не осталось. Вдруг Джо вспомнил о папке с информационными материалами.
Собрание листовок представляло «Умбра Домини» милейшей и добросердечнейшей организацией – своего рода клубом для тех, кто ищет душевного покоя. В папке нашелся список дочерних обществ, включая и благотворительные. Среди последних Ласситер сразу увидел «Salve Caelo». Все противоречивые вопросы сводились на нет, а об экстремистских взглядах «Умбра» не упоминалось вообще.
Основное внимание в материалах уделялось добрым делам организации и постоянному росту количества ее членов. В папке лежали многочисленные фотографии большеглазых детишек, сидящих за партами или играющих около приходских школ, существующих на средства «Умбра Домини», снимки молодых людей, собирающих мусор в парках, опекающих престарелых или помогающих служить мессу, фото реставрированных церковных зданий, изображения миссионеров в африканских дебрях и, наконец, фотография счастливых мусульман, с радостными улыбками работающих в огороде «лагеря беженцев» в Боснии. Лагерь, естественно, принадлежал организации Эглоффа.
Стоящего за этими добрыми делами человека представляли несколько глянцевых цветных фотографий размером восемь на десять дюймов. «Если портреты точно передают образ, – подумал Ласситер, – то Сильвио делла Торре следует сниматься в кино». Священник был обладателем столь обожаемого женщинами всех возрастов мальчишеского лица с высокими скулами, выразительнейших глаз потрясающего голубого цвета, сардонической улыбки и иссиня-черной вьющейся шевелюры.
Кроме фотографий и пресс-релизов, Ласситер нашел несколько газетных статей о полезной деятельности «Умбра Домини» и пару восторженных заметок о самом делла Торре. В обеих заметках отмечалась удивительная способность священника к изучению языков (если верить одной, он говорил на шести, а если другой, то – на девяти языках), а также его успехи в кикбоксинге. В одной даже говорилось: «Отец делла Торре справится с любым противником. Берегись, Жан-Клод! Бах!»
И наконец, в папке обнаружилось некое «миссионерское послание», весьма вкрадчивое по тону. В послании ни слова не было об обрядовых противоречиях, «исламском империализме» или необходимости клеймить гомосексуалистов. Упор делался на роль «семейных ценностей», значение христианской культуры и «незыблемость важнейших догматов католицизма».
Содержащиеся в подборке материалы подействовали на Ласситера не хуже патентованного снотворного, и он погрузился в сон, сидя в кресле.
Проснувшись, Ласситер почувствовал себя несколько лучше, но настроение вновь упало, когда он вошел в расположенное рядом с гостиницей кафе, чтобы выпить капуччино. Из дребезжащего динамика неслись идиотически-радостные каденции в исполнении европопсы. Ласситер никогда не мог понять, что люди находят в этой пародии на музыку. Хорошо хоть кофе ему подали весьма приличный.
Церковь Святого Евфимия оказалась маленькой и очень старой. Земля под храмом осела, и он покосился настолько, что ни одна из стен не была отвесной. Сооружение с обеих сторон стискивали современные здания, и искривленный вид церкви создавал впечатление, будто соседи стараются вытолкнуть ее из своего ряда, а старушка сопротивляется из последних сил.
Короткая дорожка вела к огромным арочным вратам, скрепленным металлическими полосами. Двери были настолько почтенного возраста, что дерево, из которого их когда-то соорудили, стало ребристым и напоминало стиральную доску – более мягкая древесина между слоями камбия давным-давно выветрилась. Ласситер видел эти двери на фотографии из информационной подборки. Правда, там створки были распахнуты, и из темной церкви выступали счастливые жених и невеста. Под снимком имелась надпись, утверждавшая, что двери были сооружены в восьмом веке. Ласситер прикоснулся к неровной поверхности, оказавшейся твердой как камень.
Но сейчас двери были закрыты. Ни ручек, ни дверного молотка, только огромная замочная скважина древнего вида. Ласситер двинулся вокруг здания в поисках второго входа и вскоре его обнаружил. Прежде чем постучать, он на минуту задержался, чтобы повторить в уме свою легенду: Джек Делани, Си-эн-эн, «Новые направления в католицизме».
Лидер «Умбра Домини» лично ответил на стук. На священнике были темно-серая водолазка, коричневые брюки и мокасины. В жизни он выглядел еще привлекательнее – неужели такое возможно?! – чем на фотографиях. Но в отличие от киноактеров, которых вспоминал Ласситер, делла Торре оказался гораздо крупнее. Его отличало атлетическое сложение, а ростом он даже превосходил своего гостя. Он совершенно не отвечал сложившемуся в представлении Ласситера стереотипу священнослужителя – облаченного в сутану, убеленного сединой шестидесятилетнего старца с мудрым взглядом.
– Вы, наверное, Джек Делани, – с улыбкой произнес священник. – Данте предупредил меня о вашем приходе. Прошу вас, входите. – В его безупречном английском не было и намека на акцент.
– Благодарю вас.
Они прошли в элегантно, однако без всяких излишеств обставленный кабинет. Ласситер сел в красное кожаное кресло, а делла Торре занял место напротив за большим деревянным столом библиотечного типа. Вспомнив слова Мазины о том, с каким искусством делла Торре освещает церковную службу, Ласситер обратил внимание на изощренную систему светильников под потолком и на то, как свет падает на точеное лицо руководителя «Умбра Домини».
– Итак, насколько я понимаю, вы готовите материал для Си-эн-эн.
