Мария устроилась в кресле и разгладила свою простую коричневую юбку.
Ханна не знала, с чего начать, поэтому достала из сумочки свидетельство о рождении и не спеша развернула его, пытаясь придумать, что сказать. После дюжины ударов сердца, она все еще не могла найти правильные слова, поэтому она протянула бумагу Марии без комментариев.
Мария вздохнула.
— Я знала, что это было ошибкой, когда делала это.
— Зачем вы его подписали? Что случилось? Я просто… мне просто нужно знать.
Мария провела пальцем по именам. Сначала по имени Ханны. Потом ее отца. Потом Дороти.
— Они попросили меня подписать его. Умоляли меня, на самом деле. Они сказали, что так будет лучше для тебя, и я поверила. Твоя мать ушла. Твой отец любил тебя. И я знала, что Дороти тоже тебя полюбит. Прости, если я ошиблась.
— Нет. Ты не ошиблась. Она действительно любила меня.
Губы Марии сжались.
— Она умерла?
— Нет. Мой отец умер шесть лет назад. Моя мать — Дороти — страдает слабоумием. И я ничего об этом не знала еще несколько дней назад. Медицинские записи… Там было несоответствие.
— Мне очень жаль, — сказала Мария.
— Ты знаешь, куда ушла моя мать? Моя настоящая мать?
Она покачала головой еще до того, как Ханна закончила свой вопрос.
— В последний раз я видела ее на родах. Месяц спустя они сказали, что она сбежала. На самом деле, я не была удивлена.
— Почему?
Мария плотно сжала губы, ее глаза потемнели от печали.
— Я… — слог прозвучал как болезненное карканье, поэтому Ханна откашлялась и попыталась снова. — Пожалуйста. Я знаю, что это было не очень хорошее место. Вы расскажете мне, что случилось? Что случилось со всеми ними? Кажется, больше никто не знает.
Напряженность в плечах Марии не сулила ничего хорошего, поэтому Ханна попыталась еще раз.
— Я знаю, что я для вас чужая. Вы ничего обо мне не знаете. Но обещаю, я здесь не для того, чтобы доставлять вам неприятности. Мне просто нужна правда, какой бы она ни была. Пожалуйста.
Мария вздохнула и, казалось, съежилась еще больше.
— Каждый ребенок заслуживает того, чтобы знать, откуда он родом, — сказала она, но тут же перекрестилась, словно это было проклятие. — Кто-то должен тебе это сказать.
Ханне пришлось сдержаться, чтобы не протянуть женщине руку в знак благодарности.
— Спасибо.
— Поначалу это было неплохое место, — сказала Мария. — Я попробовала несколько проповедей. Я была воспитана католичкой, но даже тогда чувствовала себя немного потерянной. Мир менялся так быстро. Но я присутствовал только дюжину раз, если это так. Твой отец был хорошим человеком, и его проповеди были интересными, но мне не нравились проповеди Джейкоба Смита.
— Я слышала, он был… суров.
— Так оно и было. И я не видела никаких признаков дьявола в Биг-Суре. Для меня это было похоже на нагнетание страха. Манипуляция. Как бы то ни было, Джейкоб попросил меня о помощи, и я ее оказала. Твоя мать была почти готова родить Рейчел, и кто-то сказал им, что я помогала своей матери с женщинами.
Ее губы изогнулись в слабой улыбке.
— Тогда было не так много законов, или, по крайней мере, никто не следил за их соблюдением. Моя мать была акушеркой для женщин, которые нуждались в помощи. Я кое-чему у нее научилась. Сейчас я, конечно, сидела бы в тюрьме. Никакого формального обучения. Никаких лицензий у меня не было.
— Значит, вы помогли родиться Рэйчел и Бекки?
— Я так и сделала. Дороти была здорова. Казалось, все в порядке. Но потом она больше не забеременела.
— Ох. Разве это было так уж важно?
Губы Марии скривились.
— Так оно и было. Джейкоб начал проповедовать новый вид христианства. Говорить людям, что они должны жить, как святые люди Библии. Плодитесь и размножайтесь. Населите землю богобоязненными христианами.
Это не было для Ханны таким шоком, как могло бы быть, когда она впервые начала этот поиск.
— Я слышала, что он завел… э-э… любовницу.
— Это он сделал. Но потом он женился на ней. А потом еще на одной. Не по закону, конечно, но были церемонии.
— Он женился более, чем на двух девушках? Что думала его жена по этому поводу?
— Честно говоря, я думаю, ей нравилось руководить этими новыми женами. Может быть, это также удерживало Джейкоба подальше от ее постели.
Ханна содрогнулась, и это содрогание превратилась в гримасу, когда она зажмурилась.
— А мой отец?
— Честно говоря, твой отец с этим не согласился.
Ее глаза распахнулись.
— О, слава Богу.
— Я видела напряжение, когда принимала роды. Было еще несколько супружеских пар, часть стаи, и кто-то всегда был беременный. Твоему отцу, похоже, было не по себе. Несчастный. Но потом отец обратил его.
— Как обратил?
— Джейкоб сказал, что ему было видение от Бога, что Рейн готова выйти замуж и что она предназначена для Питера. Точно так же, как в Библии, когда жена Авраама не могла родить детей. Питеру пришлось жениться, чтобы стадо росло. Это был его долг перед Богом.
— И мой отец купился на это?
Мария покачала головой.
— Я не знаю. Но Джейкоб сказал, что отдаст Рейн одному из других мужчин, и, возможно, Питер думал, что он, по крайней мере, будет добрым мужем. И он был таковым.
— А как же Дороти? А Рейн? Они согласились с этим?
— Я не уверена, что у них был выбор. Джейкоб переселил Рейн в большой дом и провел церемонию бракосочетания, и Рейн переехала в комнату к Питеру и Дороти.
— Господи! Они жили все вместе?
— Там было не так уж много места. Там было много детей и так много кроватей.
У Ханны закружилась голова. Ее родители, консервативные, скромные родители со Среднего Запада, поселили в своей спальне другую женщину. Еще одну жену.
— Это безумие, — прошептала она.
— Я знаю.
— Вы не понимаете. Я выросла в Айове. В маленьком городке. Мои родители были… они были такими обычными. Добрыми. Тихими. Никаких неприятностей.
Мария потянулась, чтобы сжать ее руку.
— Если ты живешь с сумасшедшим достаточно долго, я думаю, все начинает казаться нормальным. Он так запутал их, что они не могли отличить добро от зла.
Она так сильно сжала руку Марии, что заставила себя отпустить ее, чтобы не причинить боль пожилой женщине.
— Ну, думаю, я знаю, что произошло дальше.
— Да. Девять месяцев спустя родилась ты.
— Боже мой! — она сложила руки вместе, притворяясь, что они не дрожат. — Я думала, что я — дитя любви. Я думала, что пришла сюда, чтобы узнать дикую, романтичную историю.
— Я уверена, что Рейн любила тебя.
— Но она ушла.
— Наверное, она испугалась. Была сбита с толку.
— Вы знаете, куда она ушла?
— Нет. Мне жаль. Через месяц я пришла проведать одну из беременных, и Питер сказал, что она сбежала.
— Вот так просто.
— Ханна, — тихо сказала Мария. — Она убежала не для того, чтобы бросить тебя. Я в этом уверена. Она жила в жестокой, странной ситуации, и она была слишком молода, чтобы справиться с чем-либо из этого. Особенно, со всеми этими гормонами, сотрясающими ее тело. Она испугалась и убежала. Это все.
— Сколько ей было лет?
— Ей было восемнадцать, когда ты родилась.
Кровь одним махом покинула голову Ханны. Только что она видела и слышала, а в следующее мгновение ее уши наполнились помехами, зрение покраснело, макушка гудела, злясь на недостаток кислорода.
— Когда я родилась? — прошептала она.
— Семнадцать, когда они поженились.
Ее отец… ее женатый, взрослый отец перевез подростка в свой дом. В свою комнату. В свою кровать. Он занимался сексом с испорченной девочкой-подростком в одной комнате со своей женой.
Рейн была потерянным ребенком. Должно быть, так оно и было. Возможно, отвергнутая одной семьей, а затем управляемая и доминируемая другой, Рейн вовсе не был свободная духом. Над ней надругались.
— Ты должна понять, — сказала Мария. — Все эти девушки были молоды. И мальчики тоже. О, у них были бороды, наркотики и гитары, но им было семнадцать, восемнадцать, девятнадцать. Жить на улице. Найти свой путь. Семнадцатилетняя была намного старше большинства девушек, которые добирались сюда автостопом.
