— Но мой отец. Как он мог это сделать?
— Он считал, что это правильно. Читая обо всех этих мужчинах в Библии с женами и служанками… Он позволил себе поверить в это. И она была хорошенькой девушкой. Доброй. Одинокой. Я уверена, он думал, что ей будет лучше с ним, чем возвращаться на улицы Сан-Франциско.
— Ну, очевидно, она так не думала. Она ушла. Бросил меня.
— Да.
— Хорошо, — выплюнула Ханна. — Хорошо для нее. Она заслуживала лучшего. Она заслуживала жизни любовницы, подруги и человека, а не какой-то молодой шлюхи, которую он мог бы затащить в свою постель!
— Ханна, — Мария снова взяла ее за руку, и на этот раз Ханна крепко сжала ее.
— Не могу поверить, что это сделал мой отец. Как он мог…
Но как могла Ханна? Она так отчаянно хотела быть чем-то большим, чем думала, что она собой представляет, что ее взволновала мысль о том, что ее отец влюбится в другую женщину. Предал Дороти каким-то фантастически романтичным способом только для того, чтобы Ханна могла знать, что ее происхождение было более волшебным, чем кукурузные поля Айовы.
Но Дороти не только обманули. Она была вынуждена стать свидетелем этого. Смотреть. Позволять это. Однажды у нее был брак и две прекрасные дочери, а на следующий день она была вынуждена делиться своей любовью и притворяться, что такова Божья воля.
Мария переместилась на диван и села рядом с Ханной.
— Ш-ш-ш, — прошептала она, проводя рукой по спине Ханны теплыми кругами.
Ханна плакала и не могла остановиться. Она не могла представить себя семнадцатилетней и окруженной взрослыми мужчинами, говорящими ей, какой будет ее дальнейшая жизнь.
Бедная Рейн. Неудивительно, что она не хотела Ханну. Ребенок, рожденный как напоминание о чем-то ужасном.
— Мне очень жаль, — сказала Мария. — Мне не следовало говорить тебе.
— Нет, — она сделала глубокий вдох и тут же всхлипнула. — Нет… я… мне нужно было знать.
— Они совершали ошибки. Все они. Но они думали, что делают это во славу Божью.
— Во славу психбольного!
— У твоего отца было доброе сердце. Я обещаю. Даже несмотря на все это.
Она покачала головой, но не могла примирить свое отрицание с мужчиной, которого любила. Он всегда был ее опорой, все эти годы она боролась с матерью, боролась со всеми. Он всегда был спокойным, уравновешенным и хорошим.
И Дороти тоже любила ее, по-своему тихо. Она любила Ханну, хотя даже просто смотреть на ребенка этой другой женщины, должно быть, было больно.
Наконец ей удалось сделать вдох, который не закончился всхлипом.
— А свидетельство о рождении?
— Когда твоя мать уехала на месяц, они убедили меня, что она не вернется. И что тебе нужна твоя семья. Так будет проще, говорили они. Никаких вопросов. Никаких осложнений. Дороти хотела вырастить тебя, и она была отличной мамой, и я позволила уговорить себя. Но мне не следовало этого делать. Мне жаль.
По какой-то причине ее извинения заставили Ханну снова заплакать. Может быть, потому, что она говорила так, как будто она это имела в виду, и Ханна просто хотела, чтобы кто-то чувствовал себя плохо из-за того, что с ней случилось. Она покачала головой и обняла Марию.
— Вы не должны извиняться.
— Я должна. Она могла вернуться.
Ханна заставила себя отпустить бедную женщину.
— Но она этого не сделала.
— Нет. Насколько я знаю, нет. Вскоре после того, как я подписала твое свидетельство о рождении, твоя семья уехала. Твой отец наконец-то понял, что все это было так неправильно. Я не уверена, что его так разозлило, но он забрал вас всех и ушел. Тогда и другие начали уходить.
— В самом деле? Это ведь хорошо, правда?
— Да. Дезертирство твоего отца, казалось, разрушило контроль Джейкоба над своей паствой. К сентябрю их осталось совсем немного. Его жена и две его молодые женщины, у одной из которых был сын. Один молодой человек тоже остался, но его мозг был изрядно выжжен ЛСД. Вот и все.
— Куда они все делись?
— Я понятия не имею. Я слышала, на юг перебрались. Это мог быть Лос-Анджелес. Или в пустыню. Это все, что я знаю.
Ханна кивнула.
— Вы знали, как зовут Рейн? Ее фамилию?
— Нет, прости.
— Я не могу себе представить, что я когда-нибудь найду ее. Ее настоящее имя не могло быть Рейн.
Мария не ответила, но в этом и не было необходимости. На этом все и закончилось. Ханна не получила приз в виде новой матери или новой семьи, но у нее было какое-то объяснение, хотя и чертовски душераздирающее.
— Большое вам спасибо за то, что сказали мне правду, — сказала она. — И не волнуйтесь. Я никому больше не расскажу о вашей роли в этой истории. Вы сделали то, что считали лучшим на тот момент времени.
— Возможно, все так и делали, — сказала Мария.
Но это было неправдой. Если ее дед был сумасшедшим, то ее отец не сделал всего, что мог. Ему следовало бы знать лучше. Надо было сделать лучше.
— Я бы никогда не получила ответов без вас. Я не знаю, как вас отблагодарить. Но я позволю вам вернуться к своему дню.
Ханна встала.
— Вы здесь что-то вроде легенды. Я слышала, что ваши булочки с травами потрясающие.
Мария улыбнулась и легко поднялась на ноги, несмотря на свой возраст.
— Позволь мне принести тебе немного.
— О, я не то имела в виду…
— Больше ни слова. Самое меньшее, что я могу сделать, это предложить тебе немного хлеба. Просто дай мне минутку.
Она поспешила на кухню, которая была видна через узкий дверной проем. Ханна позволила своим глазам блуждать, позволяя осознать конец ее путешествия. Но этого не произойдет. Ее разум уже задавался вопросом об этих тестах ДНК. Даже если бы у нее не было имени, она могла бы установить связь с семьей. Возможно, в конце концов, она даже найдет свою мать. Но захочет ли Рейн вспоминать такое ужасное время своей жизни? Причинила бы Ханна ей боль, если бы она снова появилась?
Фотографии детей в рамках, украшавшие комнату, ничуть не успокоили нервы Ханны. Они все выглядели такими счастливыми. Такими любимыми и желанными. Смеющиеся, спящие, улыбающиеся в камеру. Каждый из них принадлежал именно тому месту, где он был.
Ханна побрела к полке, потирая шею в безнадежной попытке ослабить напряжение там. Когда ее взгляд впервые упал на маленькую фотографию в центре полки, Ханна подумала, что этот мужчина всего лишь напоминает ей кого-то. Его руки были обвиты вокруг двух женщин, которые разделяли его черные волосы и карие глаза, хотя его лицо было более худым. И на висках у него было не так много серебра, как сейчас.
Ее веки слегка затрепетали от шока. Ее сердце сильно забилось. Она позволила своему взгляду пробежаться по другим фотографиям, но его не было ни на одной из них. Она подошла к стене рядом с дверью и просмотрела эти фотографии. И вот он снова был там. Держащий на руках маленькую девочку в футболке принцессы и тиаре, рядом с ними на столе стоял праздничный торт.
— Я также добавила несколько булочек халапеньо, — сказала Мария, вернувшись с белым бумажным пакетом.
Она встала рядом с Ханной и проследила за ее взглядом к фотографии.
— Габриэль был прав, отправив тебя сюда. Я сказала ему, что не могу говорить с тобой, но я была трусихой. Он сделал правильный выбор.
Ханна заставила себя кивнуть. Да. Конечно. Все было прекрасно.
— Иногда ребенок знает лучше, чем мать. Скажите ему, что я не сержусь.
— Я так и сделаю, — пробормотала она. — Конечно.
Мария вложила сумку в руки Ханны.
— Vaya con Dios, querida (прим.: с исп. Иди с Богом, дорогая).
— Спасибо, — автоматически сказала Ханна.
Она почувствовала, как Мария снова обняла ее, и, должно быть, обняла в ответ, но Ханна была слишком потрясена, чтобы понимать, что делает. Она вышла из дома, подошла к своей машине, открыла дверцу, села за руль. Но она не осмелилась поехать.
Мария была матерью Габриэля.
Прошлой ночью это странное выражение на его лице, когда она показала ему свидетельство о рождении, не было смущением или раздражением; это был обман.
