Сейчас, оглядываясь на тот вечер, не могу представить свое тогдашнее состояние. Наверно, я помешался. Во всяком случае, утратил способность размышлять. Я ведь не только собирался нарушить закон, но и попросту забыл священные правила своей профессии
Мне следовало бы первым делом позвонить Альфреду Бауму и сообщить, что случилось. И уж конечно, врываться в дом, где полно незаконно проживающих в Париже арабов, чтобы совершить скорый суд над кем-то из них, было чистым безумием и беззаконием. Я не верю в праведность народного гнева. И не сторонник концепции "Око за око". Вообще я совсем не кровожадный человек. А тут стоял и стискивал ствол револьвера, будто руку единственного друга. И притом рассудок мой был ясен, как никогда, и дьявольски изобретателен. В таком состоянии, полагаю, люди и совершают убийства. Итак, я пересек безлюдную улицу и пнул ногой обшарпанную дверь — она отворилась с грохотом.
Никто в доме, по счастью, этого не услышал: арабы люди шумные, ложатся поздно, радио включают на полную катушку — из тускло освещенных коридоров неслись заунывные восточные мелодии, все разные — настоящая какофония. Я счел это добрым знаком и с силой постучал в первую же дверь. Открыла толстая сонная девица в красном халате.
— Где живет Махмуд Бен Рифка?
— Connais pas — не знаю.
Я вытащил из кармана стофранковую банкноту и помахал ею, ухватив за уголок:
— Знаешь-знаешь.
— Он жуткая дрянь, — сказала девица, — Второй этаж, комната слева. Ее пальцы скомкали банкноту, дверь захлопнулась. Я тут же заколотил в неё снова, и она немедленно распахнулась.
— Раз он такая дрянь, помоги мне. Он мне деньги должен. Услышит мой голос — не откроет ни за что.
— Мне-то какое дело?
На свет появилась следующая стофранковая банкнота.
— Тебе он откроет. Скажешь, приятель разыскивает.
Толстуха перевела взгляд с денег на мою физиономию, в ней боролись жадность и осторожность.
— Он, если узнает, отметелит меня. Матери моей так врезал по лицу нос сломал. Из-за пятнадцати франков, представляешь?
— Я ему сам врежу. Увидишь.
— Это ты-то? — девица смерила меня взглядом, в котором читалось, что я в подметки не гожусь Махмуду Бен Рифке.
— Ладно уж, тебе могу сказать — я из полиции, — на сонном лице проступил страх.
— У нас с матерью бумаги в порядке. Вид на жительство есть. Сейчас покажу.
— Да не надо пока, — сказал я. — Вы мне не нужны. Меня Бен Рифка интересует. Хотя, если не поможешь мне…
— Откуда мне знать, что ты и правда из полиции? — эти восточные красавицы не так уж глупы, как кажутся. Я пошел напролом:
— Читать умеешь?
Она отрицательно покачала головой.
— Видишь, вот документ — раз уж ты такая придирчивая.
У меня оказалась при себе официального вида бумага — на бланке с печатью и подписью. Это было предписание для меня, которое Изабел получила в мое отсутствие. Никому оно было не нужно, но я вечно таскаю в карманах всякую ерунду. Теперь бумажонка пригодилась.
— Ты его арестуешь? И он не вернется?
— Через неделю красавчик будет гулять по улицам Касабланки.
Фраза возымела действие.
— Так ему и надо! Ублюдок чертов.
Вторая банкнота перекочевала в карман халата. Девица затопала вверх по лестнице, я за ней. Этажом выше мы остановились у двери, за которой звучала громкая музыка — бесконечные, однообразные переливы.
— Послушай, — сказал я, — мне плевать, что ты ему наплетешь, лишь бы он открыл. А ты тут же смывайся. Беги вниз. Бегом беги, понятно? И запрись у себя.
Она застучала в дверь кулаком. Музыку чуть прикрутили, мужской голос отозвался по-арабски. Моя спутница ответила — я понятия не имел, о чем речь. Кто её знает, может, расовая солидарность превысит желание отомстить?
Они довольно долго переговаривались через дверь. Наконец, мужчина, видимо, решил сам разобраться, в чем дело. Звякнул в замочной скважине ключ, девицу как ветром сдуло. Я вознес молитву, чтобы дверь не оказалась на цепочке, и молитва была услышана. Дверь отворилась внутрь и выглянул хозяин — его трудно было рассмотреть в тусклом свете лампочки без абажура, свисавшей с потолка. Похоже, он там один.
Я втиснулся в комнату и выхватил револьвер. Глаза мужчины уставились на оружие. Тут я увидел и второго — на низком диване за столом, на котором стояли чайные чашки.
— Сядь рядом с ним! — крикнул я. Открывший дверь медленно двинулся в глубь комнаты. Тот, что сидел, приподнялся ему навстречу.
— Еще шевельнешься — стреляю без предупреждения. Кто ты? Имя!
— Салек. Али Салек.
— Значит, Бен Рифка — ты?
В ответ глухое ворчание. Бен Рифка, успевший сесть на диван, подался вперед, будто собираясь взять чашку.
— Не двигаться!
Оба застыли на диване. Первым заговорил Бен Рифка:
— Чего тебе надо от нас? Кто ты такой?
— Сам прекрасно знаешь. Ты давно за мной охотишься.
— Да не знаю я тебя. Псих, ворвался сюда, угрожаешь. А мы простые рабочие.
Левой рукой я дотянулся до проигрывателя и усилил звук до отказа жест, отлично знакомый людям их профессии. В глазах Салеха мелькнул ужас.
— Я не привидение, не думайте. Ваша бомба сработала, только меня-то в машине не было. Вы убили мою девушку, а она никому не причинила зла, ей бы ещё жить и жить… Теперь читайте свои молитвы.
Я не узнавал собственного голоса — будто кто-то другой произносил слова. Так, видно, случается, когда стресс больше, чем ты можешь вынести, В жизни бы не подумал, что вступлю в разговор с двумя небритыми парнями в драных джинсах — выходцами из Северной Африки, из самых грязных её кварталов. Безмозглые, злобные — они всего-навсего орудие в руках приличных с виду господ, не желающих марать руки грязной работой.
— Прошу, не стреляй, — глухо произнес Бен Рифка, — Можем договориться. Чего ты хочешь? Я тебе расскажу все. Договориться всегда можно…
— Ничего нет такого, что ты знаешь, а я бы не знал. Хочу только убедиться — кто отдал приказ?
— Жюль, человек Шавана.
— Сколько вам заплатили?
— Пять тысяч вперед. И потом ещё пять обещали.
— Ну, их вам уже не получить. Молитесь, я сказал.
Музыка сотрясает стены, могут прийти соседи. Я обхватил левой рукой запястье правой и выстрелил сначала в лицо Бен Рифки, потом в лицо Салека. Тела их обмякли, привалились друг к другу. Я прикрутил звук и вышел, притворив за собой дверь. Никто не встретился мне на лестнице. Очутившись на улице Сан-Дени, я внезапно снова заплакал.
Баум принес откуда-то кофейник и налил мне черного кофе в чашку, на дне которой горкой был насыпан сахарный песок. Кофе оказался крепким, обжигающе горячим. Было шесть тридцать пять утра, за окнами — холод и мрак. Всю ночь валил снег, так он и лежал, не тая. Снегопад одарил город непривычной, мягкой тишиной — чистое белое одеяло приглушило городской шум. Был канун Рождества, Париж ещё спал в преддверии праздника. А в мрачных коридорах и скучных с виду кабинетах штаб-квартиры ДСТ царило оживление: Баум, воспользовавшись отсутствием Вавра, как бы в пику начальству вызвал на этот час чуть ли не половину персонала.
— Мне очень жаль, — пухлая рука сочувственно похлопала меня по колену. — Вы были с ней близкими друзьями, да? Жуткий день был у вас вчера!
— Газетчики меня чуть с ума не свели, но я им даже благодарен. Я на них зло сорвал, легче стало. Хоть как-то отвлекся…
Он кивнул понимающе.
— Продолжаем действовать, как собирались — это ведь работа. — Он закурил, пытаясь скрыть неловкость, — В моем распоряжении шесть машин, в каждой по двое сотрудников. Посмотрим, кого из этого списка мы застанем дома.
На листке девять имен: Альбер Шаван, Симянский, он же Радеску, Морис Бланк, Махмуд Бен Рифка, Махмуд Бен Баллем, Али Салек, Жюль Робертон, Жан-Франсуа Раве, Люк Делануа.
Бен Баллем это тот, кого я застрелил в доме Бонтанов и не решился признаться в этом Бауму. И о двух других вчерашних тоже не сказал.
— Раве — самозванец, который выдал себя за меня, — объяснил Баум. Бланк — один из тех, кто вас избивал. Делануа — малый из автошколы Марсо, а вот эти трое — из общества "Луна"…
Честно сказать, мне хотелось провалиться сквозь землю — я утаил правду от того, кто оказался настоящим другом. Но признаться я не мог и продолжал сидеть, стараясь согреть озябшие руки о чашку.
— Операция началась, с минуты на минуту узнаем, каков улов. Во всех машинах есть рации. Шарло? — он поднял телефонную трубку, — Бонжур, старина. Есть новости? Пятерых взяли? А остальные где?
Баум помолчал, прижав ухо к трубке, потом сказал:
— Двоих арабов нашли убитыми, где третий — неизвестно.
— Кого ещё не хватает?
— Робертона! — Баум хватил кулаком по столу, заорал в трубку: — Merde! Пусть Жоливе идет сюда немедленно, как только вернется. Так я и знал! повернулся он ко мне. — Этот тип ускользнул! Убитые арабы — это скорее всего какая-нибудь местная разборка.
