Когда через борт колодца перевалили тело мужчины, его губы в луче софита слабо шевельнулись.
— Тише! — шикнул Валера и приложил к ним ухо. — Сумки, говорит. Миша, захвати сумки — там что-то важное…
С женой Крахмальников и сегодня не поговорил. Просто он домой не поехал. Готовился к завтрашнему ток-шоу “Дебаты”. Они набросали с Ириной план, составили список приглашенных, наметили видеоролики. Консультанты натащили такое количество литературы о метростроительстве, что и за год не прочитать.
— Ты мне самое главное, — попросил он Долгову.
— Самое главное: метро построили с нарушением всего, что только можно. Торопились очень.
— Ясно. Да, англичане будут? Ну которые с этим агрегатом.
— Будут.
— Хорошо. Только вот Булгаков… На хрена он нам вообще нужен?
— Ну как? Поспорят с Казанцевым, — пожала плечами Долгова.
— Не поспорят. Казанцев уехал.
— Куда?
— Вообще — уехал… А что Никитин?
— Пока молчит. У него там мрак. За ним охотятся, представляете?
— Да ты что!.. Странно.
Крахмальников вспомнил слова президента о питерской катастрофе. Значит, самодеятельность тамошнего мэра. Ну ничего, мэр с Булгаковым в одной лодке, вот и будет интрига. Булгаков же наверняка бросится защищать питерского Хозяина.
И вдруг Крахмальникова как обухом по голове.
Булгакова теперь топить нельзя! Потому что коммунист Стрекалин — худшее из двух зол.
— Ирина, смонтируй-ка мне к передаче ролик про Булгакова.
— Какой ролик?
— Очень положительный, — с нажимом сказал Крахмальников. — Очень.
— Что-то случилось? — не сразу спросила Долгова.
— Да, случилось. Будем снова прятать дулю в кармане…
Блестящий черный “линкольн” мчался по ночным питерским улицам. В его просторном, жарко натопленном салоне сменились запахи известковой подземной воды от лежащей на полу мокрой одежды и отличного виски, которым десять рук растирали два обнаженных закоченевших тела.
— Надо в ближайшую больницу, — сказал Миша.
— Не стоит, — ответил слегка запыхавшийся от усилий дипломат. — Там их примет дежурный фельдшер, а у нас в консульстве — бывший судовой врач флагмана нашего Шестого флота, он многих в свое время вывел из подобного состояния. Потом, в больнице вряд ли найдется программируемая джакузи — лучшее, что может быть при переохлаждении, а у меня она есть. К утру эти люди встанут на ноги. Да и вам всем там будет спокойнее переночевать.
В этом старый дипломат ошибся — спокойно выспался лишь один Миша, приняв изрядную дозу такого же виски, каким он растерся в машине.
Пока бывший морской врач хлопотал над пострадавшими, а Дэби проявляла пленку и печатала фотографии в кодаковской, мини-лаборатории, обязательной в каждом консульстве США, мужчины сидели у камина и обсуждали перспективы дела об аварии в метро. В том, что оно будет возбуждено, никто из них не сомневался. Весь вопрос в том, кто по нему будет проходить и прозвучит ли имя мэра.
В кармане Никитина запиликал давно молчавший мобильник.
— Это Валерий Леонтьевич? Добрый вечер, точнее ночь, — раздался в трубке голос только что упомянутого Хозяина. — Надеюсь мне нет необходимости представляться.
— Да.
— Валерий Леонтьевич, прежде всего предупреждаю: если вы попытаетесь даже приблизиться к какому-нибудь записывающему устройству, мои ребята засекут это и разговор не состоится. А он очень важен для вас. Вы поняли?
— Да.
— Вот и хорошо. Я к вам с просьбой: кончайте мутить воду! Вы же коренной ленинградец. Вы, надеюсь, патриот нашего города?
— Да.
— Так зачем вы раздуваете этот скандал с метро? Зачем пачкаете грязью свой город? Ведь это позор для нас всех.
— Да.
— Конечно же были допущены ошибки. За них будем наказывать, но потом, когда разберемся как следует, а не сгоряча. Вы согласны?
— Да.
— Имейте в виду: мы закрываем ваш корпункт. Для этого есть достаточно оснований. Да и “Дайвер-ТВ" — сейчас не в лучшем положении, ну да вы в курсе…
— Да.
— Вы останетесь в Питере без работы, на Москву вам не поменяться — это почти нереально сейчас, а у вас старушка мама. Представляете перспективу? — с нажимом в голосе спросил мэр.
— Да.
— Тогда примите мой совет. Завтра в десять я собираю пресс-конференцию по катастрофе. Правда, сам я улетаю через два часа в Стокгольм, но ее проведет мой зам — Ломов. Вы уже с ним встречались.
— Да.
— Так вот, если вы внимательно выслушаете его и все подтвердите, я вам гарантирую место на питерском телевидении — информационная редакция и еще ток-шоу. Ведь неплохо, а? Вы о таком и мечтать не можете в своем “Дайвере”.
— Да.
— Да что вы все дакаете? Кто-то рядом мешает?
— Да.
— В таком случае скажите, вы согласны? Вы сделали правильный вывод?
— Да.
— Тогда всего хорошего. Не подведите.
— Очень содержательная беседа, — заметил Виктор. — Кто это был, мама?
Валерий пересказал содержание разговора.
— Та-ак, — протянул Виктор. — Значит, я безработный. А ты молодец! С помощью одних только “да” решил свою судьбу. Теперь в начальники пойдешь?
— Чего ради? Мы еще свернем им шеи.
— Но ты же сказал, что согласен.
— Мое “да” относилось к “правильному выводу”, дурень. Меня мама с детства научила не врать…
Консул, сидевший во время обоих разговоров молча, наконец подал голос:
— Что ж, придется позвонить Томсону. Надеюсь, он не в Мэдиссон-опера.
— А кто это? — спросил Валерий.
— Мой хозяин, — ответила вошедшая с пачкой снимков Дэби.
Лидер партии трудового народа “Муравей” Олег Булгаков стремительно шел по заводскому цеху в окружении телохранителей и руководителей предприятия. Он остановился возле одного из неработающих станков, улыбнулся, оживленно заговорил о чем-то, размахивая руками. Внезапно из толпы выдвинулся на первый план худощавый человек средних лет. Один из телохранителей тут же оттеснил его подальше от шефа.
Ирина Долгова посмотрела на цифры, мелькающие внизу экрана, сделала какую-то пометку в блокноте.
— Скелет уберем, — сказала она, обращаясь к монтажеру. — Оставим тридцать три секунды — один. Тридцать пять, два. Ноль восемь.
— Угу, — монтажер нажал на кнопку, начал прокручивать запись сначала. Но худощавого человека и телохранителя Булгакова на первом плане уже не было.
Пошел следующий сюжет. По экрану поплыли покрытые зеленью поля.
— Здесь что-нибудь очень лирическое, — повернулась Ирина к сидевшему за ее спиной композитору.
— Поищем, — пообещал тот.
— Минуты на полторы. — Ирина снова уткнулась в экран.
Монтаж шел полным ходом, когда Долгову вызвали к Загребельной. Ирина была раздосадована: она не любила прерывать начатое дело на середине.
Когда подошла к кабинету замдиректора, оттуда как раз выходила Савкова, редактор киноотдела, бездарь и склочница. Вид у нее был довольный.
— Что, вызвала? — поинтересовалась она у Ирины.
— Да, — сухо ответила та.
— Меня тоже, — сообщила Савкова. — Я думала, опять будет придираться, а она ничего… Ну иди, иди… Ни пуха ни пера…
— Иди к черту, — раздраженно отозвалась Ирина. И потянула на себя тяжелую дверь.
Уже по виду Галины Юрьевны было ясно, что разговор ожидается неприятный. Ирина села за приставной столик, приготовилась слушать.
— Ирина Васильевна, — по-деловому начала Загребельная. — Мы с вами люди взрослые, обойдемся уж без экивоков.
Долгова ощутила, как у нее противно засосало под ложечкой.
— Дело в том, Ирина Васильевна, — замдиректора словно нарочно растягивала слова, будто, хотела подольше помучить свою жертву. — Дело в том… Над чем вы сейчас работаете? — неожиданно спросила она.
Ирина растерялась:
— Как “над чем”? Над роликом по заказу Булгакова. Вы же сами распорядились…
— Да-да, — кивнула Загребельная. — Помню. В какой стадии материал?
— Идет монтаж.
— Ага. — Галина Юрьевна задумчиво повертела в руках “паркер”. — Я так и думала…
— — А в чем дело-то? — не выдержала Долгова. — В сроки мы укладываемся.
— Конечно. — Галину Юрьевну занимали, казалось, совершенно другие мысли. — Вообще-то я не совсем по этому поводу вас пригласила.
— Тогда по какому?
Загребельная подняла голову и холодно посмотрела в глаза Ирины.
— Ирина Васильевна, руководство телеканала “Дайвер-ТВ” не устраивает качество вашей работы. Поэтому, сокращая единицу редактора отдела, мы решили распрощаться именно с вами. К сожалению. Надеюсь, вы не останетесь в обиде, трезво оцените ситуацию — и мы расстанемся друзьями.
Ирина оторопела. Она ожидала чего угодно, только не этого.
— Но позвольте, — произнесла она, чувствуя, как предательски дрожит голос. — Позвольте… Ведь мы вчера все вопросы…
