Дальше все произошло очень быстро. Они били друг друга, я дергала Лику, мол, валим, но она начала зачем-то кричать: «Перестаньте, Олег, что вы делаете!» — и бросилась их разнимать, пытаясь оттащить Олега от снова лежавшего на полу тельняшечного. Он отшвырнул ее от себя, Лика полетела спиной на дверь, в комнату, та с грохотом распахнулась, и она пролетела еще дальше, куда-то на палас в комнате Олега. Он продолжал бить тельняшечного. Я хотела подойти к Лике, но не успела сделать ни шага, успела только подумать, что нужно валить отсюда, когда она уже вскочила и с разбега бросилась обратно на Олега всем своим весом. Олег поскользнулся, потерял равновесие и упал, ударившись головой о столешницу кухни. Раздался чавкающий хруст.
На секунду в доме стало очень тихо. Олег лежал, прислонившись к шкафчику, его голова была вывернута под странным, неестественным углом. «У человека может быть вообще голова под таким углом? — подумала я. — Никогда такого не видела». Впрочем, через секунду до меня дошло.
— Что... Что... Я не... Я не...
Лика замерла посреди кухни. Было очень тихо, и мы все смотрели на молчащего Олега и его вывернутую голову. Мужик в тельняшке вытирал кровь из носа. «Теперь он не тельняшечный, а кроваво-тельняшечный», — подумала я. Лика будто окаменела и превратилась в статую. Мужик подполз к Олегу и похлопал его по щеке. Тот не шевелился. Похлопал еще.
— Ты что? — сказал тельняшечный. — Олег, ты что? Ты что с моим другом сделала? Ты что, убила его?!
Он встал на ноги и, покачиваясь, пошел к Лике, а она по-прежнему стояла и не шевелилась, чуть сгорбившись, не отрывая взгляд от остекленевших распахнутых глаз Олега. Мужик в тельняшке схватил ее за плечи и встряхнул, ударил по лицу, начал орать что-то бессвязное про друга, но она совсем не реагировала, будто снова погрузилась в кому. Он схватил ее за плечи и толкнул к холодильнику. Она удивленно посмотрела на него. Он ударил ее по лицу, и еще раз, и еще, а потом схватил за шею и начал душить.
Надо было что-то делать, я отлепилась от двери, прошла через кухню и попыталась оттащить этого урода от Лики за плечи, но он только отшвырнул меня. Я упала рядом с трупом Олега, посмотрела в его мертвые пустые глаза, впрочем, такими же пустыми они были и при жизни, не сказать, что что-то сильно изменилось. Я встала и попробовала оттащить тельняшечного еще раз, он снова толкнул меня.
На столешнице был большой нож, я взяла его, подошла к мужику, продолжающему душить несчастную, не сопротивляющуюся, уже багровую Лику, и воткнула нож ему в спину. Он вошел с некоторым усилием, но вышел на удивление легко, густо хлюпнув, не как хлюпает вода, прокладывающая себе дорогу в засорившейся канализации, а как хлюпает кроссовка, которую вытаскиваешь из грязи.
— Ты... — сказал мужик в тельняшке.
Он повернулся ко мне и удивленно посмотрел на нож в руке, нахмурив брови, будто не понимая, как он здесь оказался и что происходит. Расправил плечи, потянулся рукой к ране на спине. Лика сползла на пол и обхватила шею руками.
Я ударила его еще раз, и еще раз, и снова. Он закричал. Он пытался отбиваться, но с координацией у него были большие проблемы, видимо, он был слишком пьян. Я била его в грудь и в живот, с каждым ударом чувствуя, как моя накопившаяся злость выходит, как воздух из шарика, как проходит боль в голове, как становится легче дышать, как сил становится все больше и больше.
Не знаю, с какого удара я его убила, с восьмого или с десятого, помню, еще подумала: «В кино показывают, как человека один раз ударишь ножом — и он сразу падает замертво, врут, видимо». Когда он наконец упал и затих, стали отчетливо слышны всхлипывания бедной Лики, которая закрывала уши руками, плакала и раскачивалась из стороны в сторону. Я положила нож на столешницу.
В деревне было тихо. Прокуренная кухня была вся в крови, на полу растекалась лужа от тельняшечного, Олег молча сидел с вывернутой головой. Хотелось бы сказать, что я была в шоке, но на самом деле не была. Не думаю, что стоит лить слезы и падать в обморок из-за того, что в мире стало на двух уродов меньше. Впервые за эти дни в Шижне я почувствовала себя в безопасности. Все было кончено, больше никто не мог нам угрожать.
Я подошла к телу Олега, похлопала по карманам. Ключи были в нагрудном, слава богу, не пришлось лезть ему в штаны. Немного повозившись, я смогла отстегнуть пуговицу и достала ключи. Положила себе в карман. Пошла в его комнату. В доме напротив загорелся свет, в окне показался силуэт Анны. Я замерла и посмотрела прямо на нее, а она будто смотрела на меня, хотя в комнате было темно и видеть меня она не могла. Свет погас, из дома так никто и не вышел. Я зашла в комнату к Саньку, его там не было, на секунду я испугалась, что он сбежал, но потом заметила, что под кроватью что-то есть. Нагнулась, посмотрела под кровать, Саня вздрогнул и, зажав рот рукой, пополз дальше к стене.
— Тихо-тихо, — сказала я, — там дяди подрались, ничего страшного, уже успокоились все. Не бойся.
Мальчик молчал и смотрел на меня огромными глазами. «Как он похож на Олега, — подумала я. — Как получается, что из таких маленьких, вполне симпатичных мальчиков вырастают такие ублюдки?»
— Не бойся, — повторила я и вышла из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.
Я бы уехала сразу, но Лика была совсем невменяемой, мне пришлось отвести ее в комнату и дождаться, пока она придет в себя.
22
— ...И после пожара Тамарка ко мне и переехала. Вот и живем с ней с тех пор, ссоримся иногда, но в целом нормально. Она в Москву несколько раз в год уезжает на съемки, ей платят за них, у нее деньги есть. Продукты покупает, иногда внукам подарки, иногда все деньги на гадалок спускает. Сколько раз я ей говорила завязывать с этим — нет, все верит, что рано или поздно какая-нибудь гадалка окажется настоящей ясновидящей и расскажет, где дочь искать.
— А где сейчас Тамара? — спросил Гриша.
— Она в Москве была на съемках пару недель назад, потом мне написала сообщение, что к Анне поедет, видимо, у нее сейчас гостит.
— Анна — это старуха такая высокая и седая, со строгим лицом? — уточнил мальчик.
— Ну да, она самая. Тоже из Шижни бабка, чопорная такая, будто не из той же занюханной деревни, а из двора английской королевы. На людей свысока смотрит. С Тамаркой бы раньше здороваться не стала, не то что говорить, а после пожара спелись они. Обе твердили, что видели девчонок того бизнесмена и что это точно они пожар устроили. На этой почве и подружились. Общий враг, как оказалось, объединяет, даже если он воображаемый. Пару лет еще вместе ходили по всем инстанциям, скандалили, требовали им докладывать, как поиски идут. Остальные шижненские разъехались кто куда, плюнули и продолжили жить дальше, а эти две все успокоиться не могли.
Анна эта та еще истеричка. Она мне пару недель назад звонила, психовала, сказала, что Тамарке звонит-звонит, та трубку не берет, а ей срочно знать надо. Спрашивала, как звали сына какого-то там мужика из Шижни, представляете. Что там мальчик был, сын алкаша местного, сгоревшего при пожаре, и могу ли я поискать газеты старые у Тамарки, посмотреть, нет ли там фотографий этого алкаша и не написано ли, как звали его сына. Нервничала так, горячилась. Почти тридцать лет прошло, она все успокоиться не может.
— А зачем она это спрашивала? Что за мальчик? — заинтересовалась Анка.
— А я знаю? Я даже того алкаша толком не помню, откуда мне про его сына что-то знать. Я сто лет назад из Шижни уехала и живу спокойно, а не пережевываю воспоминания целыми днями. Так ей и сказала. Она разозлилась и трубку бросила.
— Мы видели, как Тамара в деревню к Анне приезжала, она уже уехала оттуда, — сказал Гриша. — Мы думали, она дома.
— Уехала, значит, от Анны? Давно?
— Неделю назад где-то.
— Понятно, запила снова, значит. Ей на съемках денег опять дали, видимо, пропивает сейчас. Вот за что мне все это... Последние два года не пила ведь... Говорила я ей: нужно жить дальше и успокоиться, — нет, она снова поперлась к подруге этой, видимо, та ее накрутила, и она снова сорвалась. Погодите. А вы откуда знаете, что Тамара уже от Анны уехала? Вы в деревне той были, что ли?
