— А когда Джесси написала это завещание?
Джек не понимал, к чему она клонит.
— Примерно год тому назад.
— Так это прежде, чем она пришла к тебе и попросила выступить ее адвокатом?
— Да. Наверное, она написала завещание, узнав, что больна.
— Зачем она так сделала, как думаешь?
— Что сделала?
— Написала завещание именно тогда.
— Ну, вероятно, это было частью ее плана. Чтобы все поверили: она смертельно больна, ей пришлось оставить завещание.
— Так ты считаешь, она и вправду думала, что умрет?
Джек призадумался, потом ответил:
— Нет. Она же сама сказала мне, что это был обман.
— А она, случайно, не говорила тебе, чья это была затея? Ее или доктора Марша?
— Разве это важно? Мне кажется, они действовали вместе.
— Если вместе, то почему именно твое имя возникло в этом счете?
— Потому, что действовали они очень умно. Только круглые дураки сообщники поставили бы свои имена в общем банковском счете.
В комнате снова воцарилось молчание. Через несколько секунд Синди опять потянулась к выключателю и снова остановилась.
— Скажи, только честно. Ты веришь в то, что Джесси была убита из-за того, что обманула инвесторов?
— Думаю, да. Или они убили ее, или она покончила с собой из страха перед ними.
— Кстати. Не дай Бог, конечно, но если тебе придется рассказывать перед жюри присяжных о том, что Джесси решилась на обман, как ты это докажешь?
— Я видел, как они с доктором Маршем держались за руки в лифте. Позже она сама мне призналась.
— Все — слова. Лишь голословные утверждения, будто ты видел, как они держались за руки в лифте и что потом она тебе призналась. Где доказательства?
В животе у него заныло. С таким сложным перекрестным допросом он еще не сталкивался.
— Да, сам понимаю, — тихо ответил он, не сводя глаз с затылка жены.
— Это меня и беспокоит.
— Тебе не о чем беспокоиться.
— Зато тебе есть о чем.
— Возможно.
И вот наконец она перевернулась на другой бок, посмотрела ему прямо в глаза, нежно прикоснулась к руке.
— Никакого романа у вас с Джесси никогда не было. О ребенке ты ничего не знал. Как не знал и о совместном банковском счете на Багамах. Ты не знал, что она оставила тебе деньги по завещанию. И потом вдруг она оказывается у нас в ванной, лежит там мертвая, голая, вся в крови. И единственным доказательством, что ее убил кто-то другой, являются твои показания. Ты будешь говорить присяжным о том, что она призналась тебе в мошенничестве, что ты, как ее адвокат, ничего не знал об этом до конца процесса. Я никогда не давала советов ни тебе, ни Розе, но достаточно узнала за годы нашей совместной жизни, чтобы понять — избежать предъявления обвинения тебе будет очень и очень трудно.
— Ты права, Синди.
— Я не для того говорю все это, чтобы ты раздражался. Просто хочу, чтобы ты понял. Тебе поверят только в том случае, если жюри присяжных будет состоять из двенадцати Синди Свайтек. Только в этом случае они поверят тебе. Только если захотят поверить!
Он нежно погладил ее по щеке, но она не откликнулась на ласку.
— Мне жаль, — пробормотал Джек.
— Мне тоже. — Она перевернулась на другой бок и выключила лампу.
Они лежали рядом в темноте. Джеку не хотелось заканчивать разговор на этой ноте, но никак не удавалось подобрать нужных слов.
— Джек? — тихо окликнула его Синди.
— Да?
— А что чувствует человек, когда убивает другого?
Он решил, что она говорит об Эстебане, не о Джесси. И ему очень не хотелось говорить на эту тему.
— Наверное, это просто ужасное, жуткое ощущение.
— Говорят, что стоит убить раз — и дальше убивать уже проще. Думаешь, это правда?
— Нет.
— Честно?
— Ну, если ты нормальное человеческое существо, если у тебя есть совесть, то отнимать жизнь у другого человека при любых обстоятельствах нелегко.
— Я не спрашиваю, легко или нет. Меня интересует, легче ли.
— Не думаю. Ну разве что в целях самообороны.
Она промолчала. Видно, оценивала его ответ. А возможно, оценивала его самого. Потом потянулась к выключателю, и спальня вновь озарилась мягким светом.
— Спокойной ночи, Джек.
— Спокойной ночи, — ответил он, удивился, но не стал спрашивать жену о причине, побудившей включить свет.
В комнате воцарилась тишина.
Юрий вышел на охоту за «мухами». Происходила она на ипподроме под названием Гольфстрим-Парк. Он не делал ставок — он искал людей, занятых отмыванием денег.
Впрочем, Юрий любил скачки, а в зимние месяцы средоточием игорных страстей во Флориде становился именно Гольфстрим-Парк. Главная беговая дорожка длиной в милю огибала изумительное синее озеро, при одном взгляде на которое, особенно в жаркие дни, сразу становилось прохладнее. Замечательно красивое место. В течение шестидесяти лет здесь ежегодно проводили скачки на приз Кубка заводчиков и Флоридского дерби. Недалеко располагались более десятка казино, предоставляющие возможность проиграть деньги, выигранные на бегах. Причем широкие возможности — рулетка, бинго, блэкджек, игорные автоматы, пасти которых заглатывали последнюю мелочь. Попытать счастья ежедневно съезжались заядлые игроки из Палм-Бич, Форт-Лодердейл и Майами. Райское место для азартных людей, и Юрий его обожал.
Но ненавидел, когда его обдирали как липку. Особенно свои, так называемые «мухи».
— Можно тебя на минутку, Педро?
Педро был новеньким — парнем лет двадцати с хвостиком и вовсе не таким красавцем, каким себя воображал. Он стоял у писсуара в туалете, располагавшемся прямо под главными трибунами. Бетонный пол устилали использованные билетики. Мужчины были в туалете одни.
Он поднял глаза на Юрия и спросил:
— Это ты мне?
— Да. Поди сюда. Есть один крутой выигрышный билет.
Педро спустил воду, застегнул ширинку и улыбнулся. Работа его как раз и состояла в том, чтоб скупать выигрышные билеты на грязные деньги. Старый как мир трюк по отмыванию денег. Берешь грязные бабки, вырученные на продаже дури, идешь и покупаешь только что выигравший билет, потом в кассу, за бабками, — и вот тебе, пожалуйста, денежки вполне законные. Нет, конечно, с них еще надо заплатить налог, но все лучше, чем объяснять федералам, откуда у тебя вдруг появились чемоданы с наличными. За один день Педро удавалось отмывать таким образом до десяти тысяч долларов. Он был «мухой», вечно крутился у беговых дорожек, как вьются и крутятся слепни вокруг лошадиного зада.
— Угадал три номера во втором забеге, — сказал ему Юрий. — Две тысячи двести баксов.
Педро мыл руки над раковиной. И заговорил с отражением Юрия в зеркале.
— Даю две штуки баксов.
— За вычетом комиссионных?
— Само собой. И все равно ты в прибыли. Если отнесешь этот самый билетик кассиру, заплатишь шестьсот долларов подоходного налога. Продашь его мне, быстренько получишь сразу две штуки чистеньких всего за две сотни долларов.
— Вот что я скажу тебе, Педро. Всякий раз, когда я проделывал это прежде, билет шел по номиналу. За билет, выигравший две двести, получал от «мухи» ровно две штуки двести баксов.
— Должно быть, ты давненько ничего не выигрывал. Я работаю здесь вот уже два месяца, и именно по этой схеме.
— Неужто?
— Да.
— И как идет бизнес?
— Просто отлично.
— И что твой босс говорит на эту тему?
— А вот это не твоего ума дело.
— Думаю, он очень удивится, узнав, что ты с каждой сделки оставляешь себе десять процентов комиссионных.
— Это тебя не касается. Так будешь продавать билет или нет?
Юрий ухватил Педро за шиворот и изо всей силы стукнул головой о раковину. На белом фаянсе расплылось алое пятно. Педро взвыл и рухнул на пол — лицо окровавленное, из-под верхней губы торчит осколок сломанного зуба.
— Какого… черта? — задыхаясь, пробормотал он.
Юрий ухватил его за волосы и заглянул прямо в глаза.
— Два месяца, говоришь? За пятьдесят дней скачек успевал наваривать за день по штуке баксов! У тебя два дня, приятель. На третий — ты подносишь своему боссу пятьдесят штук на блюдечке с золотой каемочкой. Смоешься — найду, тогда потеряешь не только зубы.
Дверь в туалет отворилась. Вошли двое мужчин и замерли увидев кровь в раковине и распростертого на полу Педро.
Юрий прошел мимо них к выходу, бросив на ходу:
— Все в порядке. Парень поскользнулся.
Притворил за собой дверь и спокойно зашагал к холлу, расположенному под трибунами. Группа проигравших наблюдала по телевизору повтор третьего забега. Те, кому повезло, выстроились в очередь у кассы. У другого окошка толпились желающие делать ставки на следующий забег. Юрий купил мороженое и возвратился в ложу у линии финиша. Место у него было очень удобное, под навесом, но на открытом воздухе: отсюда прекрасно просматривались выходящие из-за поворота последние девятьсот пятьдесят два фута беговой дорожки.
