— Мне придется немного отклониться от пути, — сказал Олаф.
— Причина? — спросил Эдуард.
Бернардо ответил из-за двери, за которой он оказался, очевидно, когда мы с Олафом начали наш танец.
— Больничное отделение неотложки. Она сломала его запястье.
Эдуард и я оба посмотрели на Олафа и его запястье. Оно не находилось под странным углом, так что перелом не был тяжелым, но он держал его на месте, немного жестче прижимая к своему боку.
— Оно сломано? — спросил Эдуард.
— Да, — ответил он.
— Насколько тяжело? — спросил Эдуард.
— Не особо.
— Ты сможешь пользоваться пистолетом?
— Вот почему мы все тренируем и левую руку, да? — спросил Олаф. Что означало — «нет».
— Блядь, — выругалась я.
— Ты же не собиралась ломать его запястье, правда? — спросил Эдуард, глядя на меня.
Я отрицательно покачала головой.
— Я видел в лесу, насколько ты быстра. Думаю, что ты даже не осознаешь этого. На твоем месте, я был бы осторожней в том, как бить людей, — взгляд на его лице меня не обрадовал. Я не могла его винить. «Я только что вывела из строя одного, из его резерва, и одного из наших самых опасных маршалов. И сделала это не нарочно». Я жила, тренировалась, спарринговалась, охотилась и убивала вместе с оборотнями и вампирами. «Когда я в последний раз работала с кем-то, кто являлся человеком?» Я не могла вспомнить. «Дерьмо».
— Я отвезу его в госпиталь, — сказал Бернардо, — но что мы запишем в документах?
— Скажем им, что это была любовная ссора, — сказал Олаф.
— Только через мой труп, — вырвалось у меня.
— В конечном счете, — сказал он.
— Не будь больным уебком, Олаф, — огрызнулась я.
— Я знаю — кто я, Анита, — ответил он. — Это ты продолжаешь борьбу за истину.
— И в чем же заключается истина? — спросила я.
— Не делай этого, — предостерег Эдуард, и я не была уверена к кому конкретно он обращается.
— Ты охотишься и убиваешь, так же как и я, как все мы. Нет никого в этой комнате, кто не был бы убийцей.
— Ага, скажи мне, что-нибудь чего я еще не знаю. — И мой голос выказал правдивость этого.
Я получила удовлетворение от удивления Олафа. — Что же тогда отличает тебя от меня?
— Я не наслаждаюсь, убивая, ты — наслаждаешься.
— Если это единственное отличие между нами, то мы должны встречаться.
Я отрицательно покачала головой. — Забери его в больницу, Бернардо, наложи ему гипс, дай таблетку, зафиксируй его, просто убери его отсюда.
Бернардо посмотрел на Эдуарда. Тот кивнул и сказал: — Сделай это. Позвони мне из госпиталя и дай знать насколько все плохо.
Бернардо ушел, качая головой.
— За мной должок, Анита, — сказал Олаф.
— Это угроза? — спросила я.
— Конечно, — сказал Эдуард. — Сейчас ты уберешься на хрен отсюда. Ты, — он указал на меня — прекрати с ним разговаривать.
Мы сделали, как сказал Эдуард. Вопрос заключался в том, «как долго я смогу работать с Олафом не разговаривая с ним, и что он имел в виду под должком за запястье? Могла ли я, наконец, заставить его перестать думать обо мне как о своей подружке и жертве, или же у нас началась странная конкуренция?» Любой вариант был бы хреновым. Несколько вариантов должны были давать хоть один правильный ответ, но некоторые люди приводят только к неверным. Некоторые люди, как подделанный тест, на котором вы сможете лишь провалиться. Так или иначе, я шла на провал с Олафом, где одному из нас было суждено умереть. «Здорово», Арлекин пытался меня поймать, Мамочка Тьма хотела уничтожить мою душу и завладеть телом, а теперь один из наших людей хотел — либо отыметь меня, либо убить, или и то и другое. «Может ли быть еще хуже? Подождите, я не спрашиваю это, я знаю ответ». И ответ всегда «да». Всегда может стать хуже. «Прямо сейчас Арлекин не поймал меня, Мамочка Тьма не овладела, и мы с Олафом по-прежнему живы не заебашив друг друга». Когда я смотрю на все с этой позиции, день перестает быть таким уж дрянным.
Переводчики: Бляшка, Светуська, Stinky, Kejlin, Sunriel
Вычитка: Светуська
Мы вышли на охоту за плохими парнями, вставшими на нашем пути, с силовой поддержкой, прибывшей из дома, чтобы прикрывать наши спины, а затем у нас обоих зазвонили телефоны. Нас вызвали в офис, объяснять свои действия. Меня никогда раньше не вызывали к начальству, чтобы отчитываться. Когда я спросила у Эдуарда, было ли у него это также впервые, он только кивнул. Вообще-то мы собирались проигнорировать звонки, но прибыло несколько офицеров полиции на служебных автомобилях с приказом сопроводить нас к «пункту назначения».
— Кого ты взбесил, пока я была без сознания? — спросила я у Эдуарда.
— Насколько я знаю — я никому ничего не делал.
— Я была в отключке, поэтому это точно не я.
Он пожал плечами и мы сели в его внедорожник, чтобы следовать за милыми офицерами, переговорить с нашим вышестоящим начальником. Технически, мы могли бы отказаться, но это поставило бы офицеров в действительно неловкое положение. Мы планировали оставить моих «домашних мальчиков» снаружи, пока мы с Эдуардом пойдем поговорить с другими маршалами, а мои ребята могут поселиться в свои комнаты в отеле. Но ребята в форме получили приказы доставить маршалов Форрестера и Блейка и нелегальный резерв. После такого заявления, догадаться по какому поводу нас вызывают, не составляло труда.
Вышестоящим, на нас настучал Маршал Рэборн. Это не его ордер, поэтому и не его дело. Но только то, что это не ордер Рэборна, еще не означает, что он не был занозой в заднице. Он навел достаточно шороху, чтобы нас вернули в местный участок «на ковер» вместо того, чтобы выслеживать убийц. Мы торчали в коридоре, словно детки из высшей школы, ожидающие своей очереди, чтобы получить нагоняй от директора. Это была колоссальная трата времени и ресурсов. Наступит ночь, выйдут вампиры, а мы обречены играть в ведомственную политику. «Зашибись».
— Ты не можешь просто позволить ей привести груду наемных мышц и сказать, что они представляют Службу Маршалов, — сказал Рэборн. Он разговаривал со своим непосредственным начальником, маршалом Ритой Кларк. Она была высокой женщиной, но не превышала ста восьмидесяти сантиметров роста Рэборна. Однако, была в лучшей форме; в ее фигуре не было ни капли лишнего жира. Ее каштановые волосы были длиной чуть выше плеч с небрежной копной завитков, которые были менее похожи на прическу, а больше свободно спадали этим утром. Солнце придало ей коричневатый загар, и проявило морщинки вокруг ее глаз и губ, но они шли ей, как будто каждая улыбка или смешок, которые когда-либо появлялись на ее лице, отпечатались на нем, поэтому вы просто знали, что она скорее смеется, чем хмурится. Но взгляд ее серых глаз давал понять, что, хотя, она и предпочитала смеяться, она не делает этого. То, что она была боссом Рэборна, было плюсом. Единственная вещь, которая мне нравилась в службе маршалов это то, что в подразделениях было больше женщин, чем в любом другом по обеспечению правопорядка в стране. Эта служба была одной из первых, позволивших примкнуть к ним женскому полу. И это нравилось мне еще больше.
— Маршал Форрестер озвучил их имена нам прежде, чем приземлился резерв маршала Блейк. По всем ним мы провели проверку. У них нет судимостей и технически по новому закону это, в любом случае, не имело бы значения, — сказала она.
— Это должно иметь значение, — сказал Рэборн, снова поднявшись на ноги, расхаживая по ее офису, который был намного больше, чем его, что он мог в нем даже расхаживать, если был осторожен.
— Может быть, — ответила она, глядя, как он меряет шагами кабинет, — но судя по тому, что гласит закон, это не имеет значения.
Она переводила взгляд с взбешенного, нервного Рэборна на меня и Эдуарда, сидящего на стуле напротив ее стола. Эдуард выдал ей улыбку старины Тэда. У меня было спокойное умиротворенное лицо. Если бы я была боссом, кто бы мне больше понравился: разъяренный мужчина, расхаживающий из угла в угол, того и гляди, собирающийся стать проблемой, или двое спокойных, улыбчивых человека, которые выглядят вполне разумными. Я знала, что бы выбрала я, и, смотря в серьезные серые глаза Маршала Кларк, могу поспорить, что она со мной согласилась бы.
Рэборн подошел к ее столу, оперся на него руками, почти нависая над ней. Я приметила, как сузились ее глаза, от чего четче прорезались морщинки от улыбки. «Если бы кто на меня так глянул и этот кто-то мог к чертям собачьим испортить мой день, то я бы отвалила».
— Да взгляните на них, они же отморозки, а то и хуже. То, что они еще не были признаны виновными в преступлениях, еще не значит, что они не виновны.
Я поборола желание выглянуть в холл, где ошивалось мое подкрепление. Я знала, как они выглядят, и слово «невинные» было совсем не тем словом, которое бы я применила для их описания.