— Во-первых, Эллен писала Баду, что не отстанет в учёбе из-за поездки в Колдуэлл, потому что получит все конспекты от него. Итак, Эллен была старшекурсницей, и это значит, что в программе у неё были курсы, завершающие изучение дисциплин. В любом колледже на завершающие курсы не допускают первокурсников и даже второкурсников. Если у Бада все занятия были общими с Эллен — это значит, что, предположительно, он мог быть второкурсником, но, скорей всего, третьекурсником или студентом выпускного курса.
Во-вторых, в письме Эллен есть упоминание про то, как она провела свои первые три года в Колдуэлле; очевидно, что образ её жизни резко поменялся после гибели Дороти. Она писала о том, что была "безбашенной девчонкой", и далее, думается, я запомнил слова точно, "Ты меня бы не узнал тогда". Что означает, тут уж сомневаться не приходится, что Бад ещё не мог видеть её тогда, в течение тех трёх лет. Такое можно было бы допустить, если б речь шла о крупном, по численности студентов, университете, вроде Стоддарда, но — обо всём по порядку.
В-третьих, колледж в Колдуэлле очень небольшой, одна десятая от численности Стоддарда, как, не мудрствуя лукаво, пишет Эллен. Я справился в Ежегоднике сегодня утром: в Стоддарде учится более двенадцати тысяч студентов; в Колдуэлле — едва ли восемьсот. Более того, Эллен упоминает в письме, что не хотела того, чтобы Дороти поступила в Колдуэлл, именно потому, что это такое место, где все всех знают и знают, кто чем занимается.
Итак, складываем пункты один, два и три: Бад Корлисс, который, будучи, по меньшей мере, третьекурсником, был незнаком с Эллен в начале её четвёртого курса, несмотря на тот факт, что они оба учились в одном и том же очень небольшом учебном заведении, где, насколько я понимаю, вся эта общественная активность здорово мешает учёбе. Всему этому может быть дано лишь одно-единственное объяснение, если совсем коротко, содержащееся в простом факте, факте, казавшемся незначительным в марте, но сейчас, пожалуй, наиболее важном факте, выводимом из письма Эллен: Бад Корлисс перевёлся в Колдуэлл из другого университета, он сделал это в сентябре 1950 года; это произошло в начале четвёртого курса Эллен, после гибели Дороти.
— Не вижу, что… — нахмурился Кингшип.
— И вот мы, наконец, добрались до сегодняшнего дня, 24-е декабря 1951 года, — сказал Гант, раздавив окурок в пепельнице, — когда моя мать, благослови её Господь, принесла своему блудному сыну завтрак в постель, и в том числе — "Нью-Йорк Таймс". И там, на странице светской хроники, упомянута фамилия Кингшип. Мисс Мэрион Кингшип выходит замуж за мистера Бада Корлисса. Представьте моё изумление. При этом имейте в виду, что я отличаюсь не только ненасытным любопытством и развитой склонностью к анализу, но также и особой разнузданностью ума. Для меня это выглядит так, сказал я себе, что новый сотрудник отделения продаж внутри страны решил во что бы то ни стало не оказаться дисквалифицированным, делая ставки на тотализаторе под названием "Кингшип Коппер".
— Послушаете же, мистер Гант…
— Я вообразил, — не унимался Гант, — как после гибели одной сестры он немедленно взял в оборот следующую. Возлюбленный двух дочерей Кингшипа. Двух из трёх. Совсем не дурной счёт.
И тогда моя склонность к анализу и разнузданность моего ума вдруг слились воедино, и я подумал: три из трех — это был бы ещё более успешный результат для мистера Бада Корлисса, который перевёлся в Колдуэлл в сентября 1950 года.
Кингшип поднялся, вытаращив глаза на Ганта.
— Вздорная мыслишка, — признал Гант. — До неприличия невообразимая. Но, оказывается, легко поддающаяся изъятию из области сомнений. Надо было всего лишь отложить поднос с завтраком в сторону и пройти к книжному шкафу и вытащить оттуда Гордость Стоддарда — Ежегодник за 1950 год. — Он поднял большой том с белым тиснением названия на переплёте из голубой искусственной кожи, который перед тем держал у себя на коленях. — В разделе второкурсников есть несколько интересных фотографий. Одна — Дороти Кингшип, другая — Дуайта Пауэлла, обоих сейчас нет в живых. Ни одной Гордона Ганта; не располагал пятью лишними баксами, чтобы увековечить свою физиономию для потомков. Но у многих второкурсников такие деньги нашлись, среди них… — Он открыл книгу на странице, заложенной обрывком газеты, развернул том на сто восемьдесят градусов и положил его на стол, уткнув палец в один из квадратиков похожей на шахматную доску страницы. Надпись под ним он прочитал по памяти: — Корлисс, Бёртон «Бад», Менассет, Масс., гуманитарное отделение.
Кингшип снова опустился в кресло. Посмотрел на фотографию, размером вряд ли крупнее почтовой марки. Затем посмотрел на Ганта. Тот подался из своего кресла вперёд, к столу, перевернул несколько страниц, указал на ещё один снимок. На этом была Дороти. Кингшип посмотрел и на эту фотографию также. Затем вновь поднял глаза на Ганта.
— Это показалось мне чертовски странным, — заметил Гант. — Я подумал, что вам стоило бы это знать.
— Зачем? — спросил Кингшип бесстрастно. — Куда это должно нас вывести?
— Можно задать вам один вопрос, мистер Кингшип, перед тем, как я отвечу на ваш?
— Валяйте.
— Он никогда не говорил вам, что учился в Стоддарде, не так ли?
— Никогда. Но мы никогда и не разговаривали о таких вещах, — быстро нашёлся Кингшип. — Должно быть, он говорил Мэрион. Мэрион должна знать.
— Не думаю, что это так.
— Почему это? — поинтересовался Кингшип.
— "Таймс". Информацию для заметки дала Мэрион, так ведь? Обычно даёт будущий жених.
— Ну и?
— Ну и, там нет упоминания про Стоддард. А в других заметках про свадьбы и помолвки перечислены все учебные заведения, которые посещали брачующиеся.
— Может, она просто не сочла нужным дать эти сведения.
— Может. Или, быть может, она об этом не знает. Может, и Эллен не знала тоже.
— Отлично, и что вы хотите этим сказать, мистер?
— Не надо сердиться на меня, мистер Кингшип. Факты говорят сами за себя; я их не придумал. — Гант закрыл ежегодник и положил его опять себе на колени. — Тут два варианта. Первый, Корлисс сказал Мэрион, что учился в Стоддарде, и в этом случае, предположительно, имеет место совпадение; он учился в Стоддарде, а затем перевёлся в Колдуэлл; с Дороти он мог быть знаком не более, чем со мной. — Он сделал паузу. — Или другой, он не говорил Мэрион, что учился там.
— Что означает? — перебил его Кингшип.
— Что означает, должно быть, у него были какие-то отношения с Дороти. А иначе зачем ему это скрывать? — Гант глянул на книгу у себя на коленях. — Был ведь кто-то, кто хотел избавиться от Дороти, потому что она забеременела от него…
Кингшип уставился на Ганта.
— Опять вы за своё! Кто-то убил Дороти, потом убил Эллен. Вбили себе в голову эту… эту бестолковую киношную версию и не хотите признать… — Гант лишь молчал в ответ. — Бад? — недоверчиво произнёс Кингшип. Откинулся на спинку кресла. Покачал головой, растерянно улыбаясь. — Ну, что ж, валяйте, — пробормотал Кингшип. — Это же вздор. Чистейший вздор. — Он всё качал головой. — Что вы думаете, этот парень — маньяк? — С улыбкой добавил: — Вбили себе в голову эту вздорную идею…
— Хорошо, — согласился Гант, — это вздор. На данный момент. Но если он не сказал Мэрион, что учился в Стоддарде, тогда он должен быть причастен к гибели Дороти каким-то образом. А если он был знаком с Дороти, а затем — с Эллен, а теперь — с Мэрион, тогда этот парень, непорочный, как ангел, поставил перед собой цель жениться на одной из ваших дочерей! Любой из них!
Улыбка медленно сошла с лица Кингшипа; оно перестало вообще что-либо выражать. Его руки лежали без движения на краю стола.
— Это не такой уж вздор, признаю.
Кингшип снял свои очки. Пару раз моргнув глазами, выпрямился.
— Мне нужно поговорить с Мэрион, — сказал он.
Гант выразительно посмотрел на телефон.
— Нет, — ответил Кингшип опустошённо. — У неё телефон отключен. Она уже не живёт в своей квартире, до свадьбы она остаётся у меня. — Его голос дрогнул. — После медового месяца они поселятся в квартире, которую я обставил для них, — на Саттон-Террас. Мэрион сначала не соглашалась на это, но он её уговорил. Он так благотворно подействовал на неё — теперь мы с нею гораздо лучше уживаемся, благодаря нему. — Какую-то секунду они смотрели друг другу в глаза; Гант — решительно, с вызовом, Кингшип — настороженно.
Кингшип поднялся.
— Вы знаете, где она сейчас? — спросил Гант.
— На той квартире — упаковывает вещи. — Он надел пиджак. — Должно быть, он сказал ей про Стоддард.
Когда они вышли из кабинета, мисс Ричардсон уставилась на них, оторвавшись от развёрнутого у неё в руках иллюстрированного журнала.
— На сегодня всё, мисс Ричардсон. Только уберите бумаги с моего стола.
