Книгу я окончил практически в то самое время, когда Лина родила нашу вторую дочь, Матильду. Роды прошли гладко. Лина вернулась домой уже спустя два дня, а за Ироникой все это время присматривал ее дед. Когда мы с обеими дочерьми оказались наконец дома, у меня создалось такое впечатление, что атмосфера как будто очистилась. Мы снова стали единой семьей. Я сдал роман на редактуру и теперь мог всецело посвятить себя девочкам, а Лина рассчитывала получить девятимесячный послеродовой отпуск, во время которого мы смогли бы вовсю наслаждаться жизнью.
Все были рады и счастливы вплоть до самого дня выхода книги.
Насыщенный событиями день так меня утомил, что следующим утром лишь настойчивые телефонные звонки, гулко отдававшиеся в стенах моего гостиничного номера в «Мариеборге», заставили меня наконец очнуться. Ночью я умудрился сбросить одеяло и теперь чувствовал себя слегка замерзшим.
— Это Финн, — донеслось с противоположного конца телефонного провода.
— Который час? — с трудом выдавил я.
— Порядок, — успокоил Финн. — На ярмарку ты успеваешь. Я только хотел убедиться, что ты у себя.
Я ответил нечленораздельным мычанием.
— Просто вчера все так закрутилось, — продолжал Финн. — Вот я и подумал, что нелишним было бы…
— Все отлично, Финн, — перебил я его. — Уже собираюсь. — Не дожидаясь его ответа, я бросил трубку.
Была еще только суббота.
Мне казалось, что я нахожусь в городе уже несколько месяцев, и перспектива того, что сегодня снова придется сидеть и часами подписывать книги, представлялась такой же заманчивой, как писателю-дебютанту первое чтение своих опусов на публике. Сделав над собой усилие, я потащился в ванную.
Из зеркала на меня смотрела бледная, как у мертвеца, физиономия с темными кругами вокруг глаз. С левой стороны груди под самым соском красовался огромный, почти черный синяк, отзывавшийся резкой болью при каждом глубоком вздохе. Поежившись, я забрался под душ. Хоть я и включил горячую воду на максимум, тепло не торопилось возвращаться в мое тело. Казалось, ночные приключения поселили во мне некий холод, прочно укоренившийся внутри за время сна. Стремясь прогнать внезапно нахлынувшие воспоминания о Марии, я попытался сосредоточиться на ежедневном утреннем ритуале. Привычные процедуры бритья и причесывания помогли мне отвлечься.
За завтраком я ограничился чашечкой кофе и булочкой, которые проглотил, не глядя, одновременно листая утреннюю газету. Просматривая раздел новостей, я нервничал. Мне все время мерещилось, что, перевернув страницу, я увижу портрет Вернера. И вместе с тем я был абсолютно убежден, что, когда его труп будет обнаружен, я узнаю об этом гораздо раньше, чем газеты.
— Так ты завтра уезжаешь? — спросил Фердинан, когда я проходил мимо его стойки.
Я внезапно засомневался. Хотелось как можно скорее покинуть город, однако у меня еще оставалось дело, справиться с которым, находясь в летнем домике в Рогелайе, было невозможно.
— Может, придется задержаться на несколько дней, — ответил я.
Фердинан просиял:
— Что, небось какая-то женщина, а?
Я отрицательно покачал головой:
— Нет, не угадал. Просто нужно навестить еще парочку друзей.
— Тогда, если захочешь, сможешь перебраться в свой обычный номер, — сказал Фердинан и улыбнулся.
Сердце едва не выпрыгнуло у меня из груди. От одной только мысли о том, чтобы снова очутиться в этой комнате, меня чуть не стошнило. Я был совершенно убежден, что Фердинану никогда больше не удастся сдать этот номер.
— Это вовсе не обязательно, — сказал я и попытался улыбнуться в ответ. — Я уже начал привыкать к люксовым апартаментам.
— О’кей, — отозвался Фердинан. — Если передумаешь — скажешь.
Поблагодарив его, я вышел из гостиницы и сел в поджидавшее меня такси.
Я попросил водителя отвезти меня в «Форум», однако стоило нам тронуться с места, как у меня появились сомнения. Неужели я смогу сидеть и подписывать книги так, будто ничего не произошло? Не должен ли я вместо этого поскорее обратиться в полицию? Может, стоит все же сделать то, что я и так слишком долго откладывал, пытаясь спасти вышедшую из-под контроля ситуацию? Мысленно я проклинал себя. Если бы я с самого начала связался с полицией, все могло бы сложиться совсем по-другому. Теперь же, хотя у меня и был конкретный след — номер восемьдесят семь в гостинице «БункИнн», — я не мог сообщить о нем властям, не упоминая Марию, а как раз этого мне бы очень не хотелось делать.
От подобных рассуждений я все больше и больше впадал в уныние. Мне было ясно лишь одно: по всей видимости, придется самому распутывать дело. И речь при этом идет вовсе не о каком-то там крутом факте автобиографии и не о заготовке к очередному детективному роману. Нет, это — вопрос жизни и смерти.
Все выглядело чрезвычайно плохо. Единственными зацепками были слова шлюхи, название гостиницы и номер комнаты. С другой стороны, впервые со дня обнаружения тела Моны Вайс я понимал, что мне удалось засечь убийцу. Хотя он и был чертовски предусмотрительным, однако не просчитал, что я смогу отыскать Марию. Если он не следил за мной прошлой ночью, то сейчас и не догадывается, что я дышу ему в затылок.
Постепенно у меня начал вырисовываться некий план действий. Я не питал иллюзий по поводу того, что сумею физически справиться с убийцей — это было бы слишком рискованно. Быть может, мне удастся отыскать какие-нибудь улики в номере «БункИнн» — что-нибудь, что полностью изобличало бы преступника и что я мог бы подкинуть в комнату с трупом Вернера. В этом случае сам я не был бы напрямую замешан в деле. Просто и бесхитростно. Однако для этого требовалось как можно скорее проникнуть в номер восемьдесят семь отеля «БункИнн». Когда сто вторая комната в «Мариеборге» освободится, будет уже поздно.
Когда мы почти подъехали к «Форуму», я сказал шоферу, что передумал, и попросил доставить меня к Центральному вокзалу. Финн и охотники за автографами смогут и подождать.
Гостиница «БункИнн» находилась рядом с Центральным вокзалом, однако предварительно мне было необходимо кое-что купить. По словам Марии, у нанявшего ее человека — убийцы Вернера — были борода, шляпа и темные очки. Борода у меня имелась, однако шляпа и черные очки отсутствовали. Эту проблему я быстро решил, заглянув в магазинчик веселых розыгрышей. Разумеется, я не мог знать, какой формы была его шляпа и как именно выглядели очки, но опыт подсказывал мне, что на такие мелочи люди обычно не обращают внимания. В том числе и те, кто стоит за гостиничной стойкой, мимо которой за день проходит уйма народу, и в особенности на Вестербро, где главным достоинством администратора отеля считается короткая память.
Нацепив свой нехитрый маскарадный костюм, я направился к гостинице. Меня не покидало странное чувство: казалось, что прохожие постоянно смотрят на меня и догадываются, что я пытаюсь изменить свою внешность. То есть, переодевшись, я только лишний раз привлекаю к себе всеобщее внимание. Из-за этого я засуетился, что только усугубило ситуацию.
Отель оказался гораздо меньше, чем я думал. Здание, в котором он помещался, выходило на улицу узким торцом, а стойка администратора была величиной с парковочный аппарат. Темно-красный палас на полу и коричневые обои отнюдь не способствовали поднятию настроения. За стойкой из искусственного красного дерева и черного мрамора сидел бледный, худой юноша в джинсах и клетчатой ковбойке. Его полуприкрытые тяжелыми веками глаза за толстыми стеклами очков в стальной оправе никак не отреагировали на мое появление.
— Номер восемьдесят семь, — сказал я самым спокойным тоном, на какой только был способен в данный момент.
Молодой человек повернулся к ящику с картами-ключами, который был расположен у него за спиной, и отыскал восемьдесят седьмой номер.
— Ты ведь тот писатель, да? — спросил он, снова поворачиваясь ко мне.
Я словно окаменел, не в силах ответить.
— Ну да, Джонни рассказывал мне, что ты заселился в его смену во вторник. Мы с ним тут вдвоем работаем. Я учусь, так что…
— А что он еще тебе рассказывал? — перебил его я.
— Ну, что ты назвался писателем и поэтому просил тебя не беспокоить… — Парень ухмыльнулся и подмигнул: — Не волнуйся, к тебе никто не заходил.
Я кивнул:
— Прекрасно, продолжайте в том же духе.
— Тогда захвати с собой пару чистых полотенец и комплект свежего белья, — сказал администратор и полез под стойку. — Раз уж ты так не хочешь, чтобы мы заходили и прибирались. — В голосе его прозвучали нотки обиды. — А грязное белье просто выброси за дверь — я потом унесу.
Я принял у него из рук стопку белья и полотенец и начал подниматься по лестнице. Она жутко скрипела. Выцветший до розового цвета палас местами был протерт до дыр. Обои почти совсем отслоились от стен и держались лишь за счет гвоздей, на которых висели классические гостиничные репродукции. Такая девушка, как Мария, прекрасно вписалась бы в здешний интерьер, в отличие от интерьера «Мариеборга».
