— Спасибо за предупреждение.
— Даже если первой тебя возьмет полиция, все равно до суда не доживешь, — логично говорит Прайс. — Ты даже и не узнаешь, что произошло. Извини, что причинил тебе боль, — говорит он, — но я сказал им, что ты не представляешь угрозы. Они хотели, чтобы я шесть лет назад сделал с тобой еще что похуже.
— Расскажите мне о сделке.
Вставая и чуть двинув бедром, Прайс откатывает стул назад. Это освобождает пространство вокруг рук.
— Я в жизни не сделал ребенку больно, — с гордостью говорит Прайс.
— В школе рухнула лестница.
— А-а-а-а. — Несколько секунд Прайс думает и, кажется, принимает решение. Задумчиво поскребывая подбородок, он говорит: — Слушай, брось это дело. Что ты скажешь сотне, нет, двум с половиной сотням…
Прайс двигается так стремительно, что пуля Уэнделла свистит там, где его уже нет. Прайс падает за стол, а Уэнделл прыгает влево, но тренировки маловато. Да, Уэнделл стреляет и перемещается, но он не профессионал и к тому же возбужден. Он слышит треск фаянса на книжных полках. Затем раздается выстрел и что-то сильно ударяет Уэнделла в правое бедро, отбрасывая назад и опрокидывая, но он продолжает вести огонь. Боль разрастается, и он видит в окне отражение Прайса.
Прайс перекатывается по ковру, и звучит еще один выстрел.
Уэнделл стоит на коленях и щелкает курком — патроны кончились.
Он знает, что пропал, и в то же мгновение понимает, что здесь и умрет. Слишком он медлителен. Но через мгновение Уэнделл осознает, что выстрелов нет.
Прайс лежит на ковре возле собачьей игрушки.
Уэнделл слышит булькающий звук, напоминающий бурление воды в рыбьем садке.
И тогда он слышит, как Прайс говорит, и голос его пронизан болью:
— Чертов рикошет.
Двигаться тяжело. Оттолкнувшись от пола, Уэнделл поднимается. Вскрикивает и роняет пистолет. На стене кровь. Он замирает на какое-то время от головокружения, но потом справляется с ним. Под брюками по ногам стекает теплая жидкость.
Прайс косится на врача, лежа на полу посреди пропитанных кровью бумаг.
— Как со скалы скользишь, сука. Срикошетило от пола. Смешно.
Изо рта вырывается поток крови. Прайс заходится в кашле и начинает дрожать. Тело подергивается, а затем обмякает.
Уэнделл наклоняется к нему и видит, что Прайс не дышит.
«Парни в комнатах „Скорой помощи“», — вспоминает он слова Прайса, но Уэнделл вовсе не намерен туда идти.
Внезапно его начинает разбирать смех — вспоминается строка из книги «Кроун паблишерс» «Твоя крупная сделка»: «Ждите неприятных сюрпризов».
«Что ж, — думает Уэнделл, — болит сильно, однако в прошлый раз я мог передвигаться. Крови много, но это не значит, что рана серьезная. Я всегда подозревал, что сегодняшний день для меня добром не кончится».
Рассуждает он здраво, хотя и пошатывается, а когда выглядывает за дверь, то в смежном офисе никого не обнаруживает; нет также и принадлежностей для уборки, мешка или куртки, которые могли бы оставить люди, которых что-то заставило поспешно скрыться. Верхние лампы освещают пустые кабинки. Уборщиков еще нет, но Уэнделл понимает, что они скоро появятся. Вернее, могут появиться в любую минуту.
«Мне надо написать новую записку. Если Воорт знает, кто я, то нельзя оставлять оригинал.
Мне надо подумать».
Чувство законченности возникает, когда на столе среди мешанины из папок и крови обнаруживается чистый лист бумаги. Уэнделл берет фломастер из кофейной кружки Прайса, которую тот использовал как стаканчик для карандашей.
Теперь уже не важно, оставит ли он отпечатки пальцев, или волосы, или еще что-нибудь, из чего можно извлечь ДНК.
Записка, которую он кладет в конверт делового стиля, самая короткая. Клей на клапане конверта слегка горчит, словно у Уэнделла изменилось вкусовое восприятие.
На конверте он пишет: «Воорту», — и кладет его на расчищенное место.
Двигаясь так быстро, насколько позволяет боль, он идет в ванную комнату Прайса и моет руки и лицо, после чего перевязывает бок полотенцем и закрепляет его ремнем. Давление на рану вызывает боль, но, похоже, кровь остановить удается.
«К тому же мне и надо-то пройти всего три квартала».
В большой комнате он берет свой плащ, и вскоре отец Дэли, пошатываясь, выходит из офиса. Увидев, что из лифта появляется бригада уборщиков, он кивает двум мужчинам, которые катят по коридору голубой пластиковый бак со швабрами и метлами и слушают по транзистору бейсбольный матч «Метсов». Мужчина повыше произносит: «Падре». Тот, что пониже, вытирает бумажной салфеткой красноватый соус с формы цвета хаки. На кармане изумрудным цветом вышито «Хуан».
Минут через десять — пятнадцать, прикидывает Уэнделл, они войдут в офис Прайса. Если они нелегалы, то позвонят в Службу спасения.
Теперь боль в боку расходится по всему телу. При каждом шаге горячая волна обжигает ногу.
Уэнделл нажимает в лифте кнопку «вниз», и в эту минуту транзистор в холле сообщает, что «Метсы» выигрывают со счетом 3:2.
«Но всякое может случиться», — говорит диктор.
«Меня ищет весь город. Риск — вот что отделяет живого от мертвого», — думает Уэнделл.
В 21.51 в Линкольн-центре заканчиваются первые вечерние пьесы, концерты и танцевальные представления. Все еще очень жарко, и толпа нарядных любителей искусства расходится во все стороны через площадь из нескольких выходов комплекса, направляясь к Бродвею или Колумбус-авеню, к ресторанам, станциям подземки или стоянкам машин.
Приятный городской вечер.
Воорт и Мики проталкиваются мимо фонтана к входу в театр «Вивиан бомон», что по ту сторону площади. Огромные застекленные афиши извещают о сегодняшней пьесе «Майкл и Мара» — на них изображены супруги средних лет, которые приветственно машут друг другу, а два мальчика школьного возраста смотрят на них.
Вызванный по пейджеру не кем иным, как мэром, председатель общественной школьной системы якобы ждет в кабинете администратора театра. Мэр посоветовал доктору Мартину С. Олсо оставаться на месте, пока не прибудут детективы.
— Везунчик, — говорит Мики, — если тебя вышибут с работы, я тоже уйду.
— Скажи им это, и они уволят меня еще быстрее.
— Мы не нуждаемся в них, мы люди богатые. Уйдем на покой. Или вместе окунемся в бизнес.
— Мы и так вместе в бизнесе, — отвечает Воорт, растроганный верностью Мики. — Это мой собственный бизнес — ему триста лет.
Настроение у людей вялое. Никакого ощущения, что в ближайшем будущем их ждет что-то более серьезное, чем транспортные пробки. Некоторые, узнав Воорта, хмурятся или замедляют шаг, но никто не заговаривает с ними, пока они проталкиваются ко входу.
Воорт и Мики предъявляют удостоверения охраннику, и их тут же проводят через два покрытых ковром лестничных пролета вниз в маленький кабинет позади театральной кассы. Председатель, которого Воорт видел по телевизору, поднимается из-за стоящего в углу стола. Это высокий мужчина с густыми, коротко подстриженными пшеничными волосами, на нем простой бежевый костюм. Очки для чтения в черепаховой оправе подчеркивают голубые глаза и чуть расширяют его прямоугольное лицо, похожее сейчас на лицо патриция, однако с возрастом оно вытянется и будет напоминать морду гончей.
Рукопожатие официальное и несколько сдержанное. Кроме того, присутствие Воорта означает для доктора Олсо возможный скандал.
— Я отправил жену домой. А это Робин Таунли из нашего строительного отдела. Я послал за ней после звонка мэра. Она знакома с деталями наших планов капитальной реконструкции, и ее знания могут сберечь вам время.
Женщина, которой, на взгляд Воорта, лет тридцать, словно только что пробудилась ото сна — взъерошенная, свежая и розовая. Мешковатые черные брюки и такая же курточка своим покроем и цветом акцентируют здоровый феминистский образ жизни. Рыжая челка, зеленые глаза, тонкое серебряное ожерелье. Приятный запах пудры.
— Я захватила с собой все три отчета. Мы можем все проверить, если понадобится.
Комната маленькая и без излишеств: окон нет, струганый сосновый стол, три черных шкафчика для документов, мягкий стул Робин. В воздухе стоит запах кофе и мебельной полироли; чувствуется, что в комнате давно и много курят.
— Мы разработали самую большую программу школьного строительства, рассчитанную на целое поколение, — говорит председатель Олсо так, словно объем программы может оправдать промахи.
— Давайте надеяться, что все эти неприятности никак не отразятся на вашей программе, — говорит Воорт.
— Ваши слова да Богу в уши, — произносит Робин.
Воорт переходит к делу, объясняя, что сейчас предположения о мотивах поведения Уэнделла крутятся вокруг пересмотров плана и того обстоятельства, что из-за этих пересмотров ремонтные работы в школе Натана Хейла были отложены.
