Звонок.
— Да, я слушаю! — На какое-то мгновение показалось… Нет, нет, ничего. За окном вечер, не ночь. Никитский переулок, а не темная набережная. И голос в трубке родной.
— Никита, это я, — Катя вздохнула. — Я жду тебя на том же месте. Теперь я готова к разговору. Кажется, готова…
На Маросейке стояла чудовищная пробка. Колосов кое-как приткнул машину и почти два квартала пер пешком — в парадной форме, чувствуя на себе взгляды прохожих. Или это только мнилось ему? Кому какое дело до милиционера, спешащего на свидание?
Катю он увидел за тем же столиком в том же баре. Правда, сегодня вечером здесь не танцевали, и посетителей было кот наплакал. Бармен и официантки воззрились на милиционера и как-то сразу подобрались. Тут только Колосов сообразил, что в таком виде на людях ничего крепче кофе и молочного коктейля пить не может. Перед Катей тоже стояла чашка кофе, на столе лежали исписанный блокнот и большой художественный альбом — явно новенький. «Никола Пуссен», — прочел Колосов на обложке.
— Ты выслушай меня внимательно, пожалуйста. — Катя была похожа на студентку, сдающую экзамен. — Все это может быть полный бред, но я… он у меня из головы не идет.
— Альбом-то откуда? — спросил он.
— Это я купила специально, он нам еще пригодится. Но сначала я начну с предметов, которые мы находили на местах убийств. — Катя перевернула листок в блокноте. — Итак, в случае с Бойко и Сусловым это был искусственный цветок крокус и фрагмент лианы смилакс. В случае с Голиковым — билет охотничьего клуба и искусственный цветок анемон, — она посмотрела на Колосова. — Мы с тобой пришли к выводу, что налицо некая демонстрация, которую убийца специально строит, иллюстрируя какой-то свой замысел, сценарий. Труп Голикова, фактически выставленный напоказ, привязанный к дереву возле моста, лишнее тому подтверждение. Это та же самая демонстрация, эпатаж. Убийца хочет привлечь максимальное внимание, хочет напугать, устрашить. Как мы выяснили, адвокат Голиков был заядлым охотником, причем — это очень важная деталь — как раз накануне охотился на кабана.
— Ну да, он сам им об этом говорил там, в Воронцове. Тихомиров его слегка подначил. А Балмашов удивился, вообще мне показалось, его это как-то задело, что ли…
Катя снова взглянула на Колосова.
— Зачем было оставлять мертвецу охотничий билет и забирать все остальные документы? — спросила она. — Может быть, убийца особо хотел подчеркнуть тот факт, что эта его жертва — охотник? Ты знаешь, Никита, цветок анемон еще называют адонисом.
— Да? Ну и что?
— А Фаина Пегова действительно грешит себялюбием, нарциссизмом. Она нарцисс, понимаешь?
— Нет, Катя, я не понимаю. Подожди, подожди, объясняй дальше.
— Посмотри на эту картину. — Катя открыла альбом Пуссена. — Она ведь тебе знакома.
— Такая дома у Балмашова и в конторе у них, там, в Воронцове. «Царство Флоры», что ли, называется, так же как и их фирма. Только там гобелен. — Колосов рассматривал иллюстрацию. — И он вроде поярче будет.
— Точно, гобелен, который я видела у них в магазине в Афанасьевском, выткан в несколько другой гамме. Там особо ярко выткана кровь, — Катя показала на иллюстрацию. — Здесь все так же, но кровь не так бросается в глаза, а там… там, словно специально…
— К чему ты клонишь?
— То, что было найдено на трупах, — цветы, охотничий билет, — все это связано с «Царством Флоры», — тихо сказала Катя.
— С их фирмой?
— С картиной, с гобеленами, которые так нравятся Балмашову. Они же все здесь, здесь они, понимаешь? — Катя постучала пальцем по репродукции. — Тут изображено десять фигур, десять персонажей античных мифов. Кроме этого, тут еще дети в виде амуров и садовая античная скульптура, символ плодородия. Их мы пока не рассматриваем, рассматриваем только фигуры. Итак, вот эта пара внизу — Крокус и Смилакс.
Колосов смотрел на двух юнцов в венках, обнимавшихся в траве в нижнем углу картины.
— Они были дружны и никогда не разлучались и умерли, согласно мифу, в один день, обратившись в цветы. Вот здесь в центре Нарцисс и Эхо.
— Тут парень и девчонка.
— Мифологические персонажи, Никита. Пол роли не играет. Нарциссом может быть и женщина.
— Ладно, дальше.
— В центре богиня Флора. Над ней, вот тут вверху в небесах, в квадриге с конями, — солнечное божество Гелиос — Аполлон, бог света, податель жизни. От него все зависит здесь, в этом царстве флоры, день и ночь, жизнь и смерть. Он дарит жизнь, но он ее и отнимает. Он властелин, понимаешь? Хозяин их судьбы. Справа Гиацинт. Знаешь его миф?
— Нет, — Колосов вглядывался в изображение юноши в венке, держащего в руках цветок.
— Он был другом Аполлона. Близким, преданным. А тот убил его. — Катя коснулась лица Гиацинта. — Убил. А это Кифия — Подсолнух, та, что смотрит из-под ладони на солнечного возницу. Она тоже умерла. Согласно мифу, она любила Аполлона, своего владыку, своего хозяина. А тот не замечал ее. Знаешь… в тот день, когда я была там, у них в магазине я видела подсолнухи… Это в июне-то. А потом совершено случайно подслушала один разговор… Одним словом, Марина Петровых любит своего хозяина Балмашова, а он…
— Эта рыжая?
— Рыжая? Когда я ее видела, она была шатенкой.
— А теперь стала рыжей. Покрасилась и… черт… вот черт… Правда, голова, как подсолнух, у нее.
— Она влюблена в Балмашова и сама об этом говорила. А он ее игнорирует. Пока что, до поры.
— Катя, ты изъясняешься какими-то загадками, запутала меня. Ну что значит это твое «игнорирует до поры»?
— Это значит… Подожди, остались еще два персонажа. Вот тут рядом с Гиацинтом — охотник Адонис. Видишь, он ранен, опирается на копье. Там, на их гобелене, рана утрирована, она так и бросается в глаза. Охотника Адониса, согласно мифу, убил на охоте кабан. И из его крови выросли цветы анемоны.
Колосов развернул к себе альбом. Картина… Все точно, один в один, только там, на ихних гобеленах, кровь — алыми брызгами…
— А кто вот этот? — спросил он, указав на воина в шлеме, готового пронзить себя мечом.
— Это Аякс. Знаменитый воин, герой. Он стал жертвой обмана и покончил с собой. Из его крови выросла гвоздика. Самый мужской цветок, — сказала Катя тихо. — И теперь вот еще что… Жену Балмашова зовут Флоранс, ты говорил? Это то же самое, что Флора. А эти дети, троица…
— У Тихомирова трое — близнецы и девчонка, — Колосов накрыл изображение ладонью. — Ну а все же, Катя. Что, по-твоему, все это означает?
— Это серийные убийства, Никита. И они напрямую связаны с «Царством Флоры» — и с картиной, и с фирмой. И знаешь, я, конечно, могу ошибаться, ты можешь воспринимать мои слова как фантазию, небылицу, но… Мне кажется, я догадываюсь, кто убийца. И я знаю, как и почему он выбирает свои жертвы. Крокус, Смилакс и Адонис уже мертвы. На очереди следующие.
Андрей Балмашов припарковал свой «Мерседес» на стоянке возле здания Госдумы на Охотном Ряду. Охране показал гостевой спецпропуск. В просторном вестибюле увидел заказчика — тот тоже увидел Балмашова и поспешил навстречу. Заказчиком на поставку цветов и декоративной флоры для украшения кабинетов и холлов выступало Управление делами. Балмашов вел переговоры со старшим менеджером Владленом Морозовым. Думский контракт был столь же престижным и крупным, как и до этого банковский, юбилейный. И чтобы заполучить его, «Царству Флоры» пришлось участвовать в конкурсе и победить конкурентов.
Морозов, холеный, энергичный управленец, встретил его как старого знакомого, крепко пожал руку.
— Что ж, Владлен Петрович, показывайте, где будем размещать. Я захватил образцы флористических композиций. — Балмашов держал в руках портфель с ноутбуком.
Морозов оглядел его. На фоне думско-депутатского дресс-кода белый костюм Балмашова и его пестрый кашемировый шарф от Кензо резко выделялись.
— Оцените наше здешнее хозяйство. — Морозов жестом пригласил его к лифту. — У нас тут хозяйство, а вы в оранжереях своих — хозяин. Сколькими гектарами ворочаете. И какой земли — золотой, подмосковной. Латифундист вы, Андрей Владимирович. Помещик.
— Я садовник. Но, честно говоря, слово «хозяин» мне нравится больше, — усмехнулся Балмашов.
На лифте они сначала поднялись на второй этаж. Морозов повел его по холлам, на ходу объясняя, где именно хотелось бы разместить флору.
— Глаз должно радовать, умиротворять, успокаивать, — объяснял он. — Здесь ведь нервы сплошные. Нервы и амбиции. Поэтому нужна эмоциональная разрядка мгновенного действия. Выскочит какой-нибудь из наших партийцев после жаркой дискуссии взмокший весь, злющий, а тут — зимний сад райский. Солнышко, листочки зеленые, росточки проклевываются. Ну и давление у него сразу же в норму придет. Сердчишко екнет. И голосовать станет по-умному, не по-дурацки. Понимаете, о чем я?
