– А ты не помнишь, мы плакали? – спросил Дар. Лоуренс повернулся к Дарвину и смотрел на него довольно долго. Потом снова стал следить за дорогой.
– Ты что, издеваешься надо мной?
– Нет, я пытаюсь вспомнить нашу эмоциональную реакцию.
– Все другие по всему миру как с ума посходили, – с явным отвращением сказал Лоуренс. – Помнишь, по телевизору показывали длинные вереницы рыдающих людей – взрослых людей, заметь, – возле британского консульства в Лос-Анджелесе? Во всех церквях справляли службы, а по телевизору показывали столько интервью с сопливыми и хныкающими прохожими, сколько я не припомню со времени убийства Кеннеди. Нет, сейчас соплей было даже больше, чем после Кеннеди. Такое впечатление, что у каждого умерла любимая тетя, жена, мать, сестра и подружка. Это был настоящий дурдом. У всех послетали крыши.
– Да, – сказал Дар. – А как восприняли это мы трое?
Лоуренс пожал плечами.
– Ну, нам с Труди было жаль, что леди погибла. Всегда грустно, когда умирает кто-то молодой. Но господи, Дар, в этом не было ничего личного. Я имею в виду, мы ведь не были лично знакомы с этой женщиной. Кроме того, меня ещё раздражала их беспечность – принцессы Дианы и её приятеля, Доди. Они не пристегнулись, позволили пьяному водителю сесть за руль и потом превысить скорость – устроили эту дурацкую гонку только для того, чтобы избавиться от кучки надоедливых репортеров… Они думали, что законы физики над ними не властны и потому пристегиваться в машине им не обязательно.
– Да, – сказал Дарвин. Он с минуту помолчал, а потом продолжил: – Ты помнишь, когда начали появляться теории о том, что к смерти принцессы Дианы имеют отношение какие-то заговоры и тайные организации?
Лоуренс рассмеялся.
– Ага… Минут через десять после того, как о её смерти сообщили в программе новостей. Я помню, ты как раз рассчитывал кинетические уравнения, мы с Труди полезли в Интернет, надеясь выудить какие-нибудь ещё факты, а народ уже вовсю вопил о том, что Диану и её парня убили агенты не то ЦРУ, не то британской разведки, не то израильской. Кретины!
– Да, – сказал Дарвин. – Но наша реакция не выходила за рамки… чего?
Лоуренс нахмурил брови и снова пристально посмотрел на Дарвина.
– Профессионального интереса. А что, с этим какие-то проблемы? Это был довольно интересный случай, и средства массовой информации, как всегда, переврали все факты. Было очень интересно разобраться, что же там произошло на самом деле. И мы оказались правы… Правы во всем, вплоть до неизвестной второй машины, и алкоголя, и скорости машины во время аварии. И мы не участвовали во всеобщей идиотической оргии публичной скорби, потому что все это – просто дерьмо на палке, раздутое репортерами всех мастей до сумасшедших размеров. Если мне хочется поплакать по умершим, я еду на кладбище в Иллинойс, где похоронены мои родители. Не пойму, Дар, в чем дело? Что тебе не так? Мы что, как-то неправильно реагировали? Ты это хочешь сказать?
Дарвин покачал головой.
– Нет, – сказал он, а потом ещё раз повторил: – Нет, мы-то как раз реагировали совершенно нормально.
Вечером, у себя дома, Дарвин никак не мог сосредоточиться. Ни один из случаев, которые они с Лоуренсом сегодня проинспектировали, не требовал значительной реконструкции. Случай с пистолетом на ночном столике был чуть занятнее прочих – но не намного. Три недели назад Дар и Лоуренс расследовали обстоятельства по иску, где подросток сунул револьвер за пояс и отстрелил себе почти все гениталии. Семья подала иск против районной школы, хотя девятиклассник в тот день прогуливал уроки. Мать и её сожитель потребовали у школы материальную компенсацию в размере двух миллионов долларов под тем предлогом, что администрация школы должна следить за тем, чтобы шестнадцатилетний подросток не прогуливал уроки.
У Дара лежало ещё штук двадцать дел, над которыми можно было поработать, но он бесцельно бродил по квартире, вынимал книжки с полок и ставил их обратно, потом проверил электронную почту и обратился к своим шахматным партиям по Интернету. Из двадцати трех партий лишь две потребовали какой-то сосредоточенности. Только студент-математик из Чапел-Хилл в Южной Каролине и финансовый плановик из Москвы – это надо же, в Москве есть финансовые плановики! – доставляли ему некоторые затруднения. Московский знакомый Дарвина, Дмитрий, дважды выиграл у него, и один раз игра закончилась вничью.
Дар просмотрел электронную почту, подошел к настоящей шахматной доске, на которой у него были расставлены фигуры для игры с Дмитрием, передвинул белого коня соперника и задумался, недовольный результатом. Да, над этим стоило поразмыслить.
Когда позвонила Сидни, Дар очень удивился.
– Привет! Хорошо, что я застала тебя дома. Ты не будешь возражать против хорошей компании?
Дар задумался только на долю секунды.
– Нет… То есть, конечно, я буду рад тебя видеть. Ты где сейчас?
– В холле возле твоей квартиры, – сказала Сил. – Твои полицейский охранник даже не заметил нас, потому что мы зашли с черного хода – с очень подозрительным свертком в руках!
– Вы? – переспросил Дар.
– Я не одна, с другом, – пояснила Сидни. – Так мне стучать?
– Не нужно, я и так открою, – сказал Дарвин. Сидни принесла с собой действительно очень подозрительный сверток. Дар догадался, что это скорее всего ружье или винтовка, завернутая в кусок парусины. Приятель Сидни оказался потрясающе красивым латиноамериканцем, на несколько лет моложе Сид и Дара. Он был среднего роста, довольно стройный, но с очень развитой мускулатурой. Волнистые черные волосы парень зачесывал назад. Одет он был в брюки и плотную ветровку цвета хаки, серую рубашку-поло и ковбойские сапоги и чувствовал себя в этой одежде легко и непринужденно. Даже ковбойские сапоги выглядели на нем совершенно естественно – особенно по сравнению с тем впечатлением, которое производил маскарадный наряд Далласа Трейса.
Парень представился как Том Сантана. Его крепкое рукопожатие тоже было полной противоположностью рукопожатию Далласа Трейса – Трейс стремился поразить своей сокрушительной силой, а этот парень был просто очень сильным и, как вежливый джентльмен, сдерживал свою силу.
– Я слышал о вас, доктор Минор, – сказал Том. – Ваши реконструкторские работы очень ценятся. Удивительно, что мы раньше не встречались.
– Можно просто Дар, – сказал Дарвин. – Я не слишком выставляю напоказ свою работу. Но ваше имя мне тоже кое о чем говорит. Том Сантана… Вы начинали работать в отделении инсценированных аварий, потом, в девяносто втором, перешли в отдел борьбы с мошенничеством… И работали тайно, под прикрытием. Это вы вывели на чистую воду камбоджийскую и вьетнамскую банды в девяносто пятом и посадили двух адвокатов за решетку.
Сантана улыбнулся. У него была улыбка кинозвезды, только без свойственного кинозвездам самодовольства.
– А перед этим – венгров, которые практически написали книгу об организации преступных банд в Калифорнии, – усмехнувшись, сказал он. – Пока венгры, камбоджийцы и вьетнамцы придерживаются только своей этнической группы, мы никак не можем до них добраться. А как только они начинают вербовать мексиканских парней – тогда я вполне мог внедриться в банду и работать под прикрытием.
– Но больше вы так не работаете, – сказал Дарвин. Том покачал головой.
– Я стал слишком известным. Последние пару лет я возглавляю СГРМ… А сейчас частенько работаю с Сидни.
Дар знал, что СГРМ – это Специальная группа по расследованию мошенничеств. А то, как этот парень и Сидни держались вместе, стояли рядом, сидели на его кожаном диване – так удобно, не слишком далеко друг от друга и не слишком близко… Дар не знал, что все это должно означать, но сердился на себя за то, что его это беспокоит. Как бы то ни было, давно ли он знаком с главным следователем Олсон?
Пять дней? И неужели он думал, что до этого у неё не было никакой жизни? И – до чего?
– Выпьете чего-нибудь? – спросил Дарвин, подойдя v антикварному буфету, который он использовал вместо бара Оба покачали головами.
– Мы же на дежурстве, – сказал Том.
Дар кивнул, налил себе немного скотча и сел на имсовский стул напротив Тома и Сидни. Последние лучи заходящего солнца проникли сквозь высокие окна и обрисовали на полу медленно движущуюся трапецию золотистого света. Дарвин отхлебнул немного виски, посмотрел на длинный предмет, завернутый в парусину, и спросил:
– Это мне?
– Да, – сказала Сидни. – И не говори "нет", пока не выслушаешь нас до конца.
– Нет, – сказал Дарвин.
– Черт! Какой ты упрямый, Дарвин Минор! – возмутилась Сидни.
Дар отхлебнул ещё немного скотча и ничего не сказал.
– Но ты нас хотя бы выслушаешь? – спросила Сидни.
– Конечно.
Главный следователь вздохнула и сказала:
– Я все-таки выпью, на дежурстве там или нет… Нет, Дар, не вставай. Я знаю, где у тебя виски. Рассказывай, Том.
