— Подходи ближе и садись справа, — показал рукой направление Быстров.
— Сделаем, — ответил Иванов, подбирая место для посадки.
Прямо по курсу «двадцатьчетвёрки», уже вышедшие из пикирования, правым крутым разворотом перешли в набор высоты. До места посадки «восьмёркам» оставалось меньше трёх километров. Вертолёт шёл по пологой траектории или, как говорят лётчики, глиссаде снижения: скорость по прибору — 150 км/ч, вариометр показывал снижение 2–2,5 м/с, высотомер фиксировал уменьшение высоты: 150, 140, 130 метров… «Не нравится мне эта ферма. Что-то слишком тихо. И скот тут точно не держат — очень уж чисто», — подумал Иванов, пытаясь что-нибудь разглядеть в приближающихся аккуратных, сложенных из белого кирпича одноэтажных строениях барачного типа.
Ващенка ещё раз уточнил направление и силу ветра у земли. Голос «правака» заставил Иванова поймать себя на мысли, что он сам напряжён, что неоправданно сильно сжимает рычаги управления, что, ставшие каменными, ноги почти не чувствуют педалей. «Всё нормально. Расслабься!» — приказал Иванов себе и мысленно проконтролировал расслабление мышц рук, ног и спины. Краем глаза он наблюдал, как с постоянной периодичностью устраивается поудобнее в пилотском кресле Ващенка, как мёртвой хваткой до белых кончиков пальцев вцепился в ручки пулемёта застывший у прицела Мельничук. Иванов понимал их состояние. Ферма могла оказаться с «сюрпризом».
— Держи ферму в прицеле, — напомнил он припавшему к пулемёту борттехнику, затем обратился к Ващенке:
— Андрей, спокойнее. Всё нормально. Сегодня обязательно пойдём в город.
— Обязательно пойдём, — механически повторил «правак», занимающийся какими-то подсчётами, не упуская из поля зрения приближающиеся строения.
Ферма казалась безжизненной. Иванов уже выбрал место для посадки и, уточнив расчёт, стал уменьшать мощность двигателей, приподнимая нос вертолёта и гася поступательную скорость.
В этот момент на крыше ближайшего строения мелькнула яркая вспышка, казалось, будто там заработал сварочный аппарат. Ещё по Афганистану Иванов знал, что так стреляет крупнокалиберный пулемёт ДШК — очень страшное оружие против вертолётов и легко бронированной техники. Без сомнения, с крыши фермы работал ДШК.
— Пулемёт на крыше! — резко бросил в эфир Иванов, прерывая заход на посадку и энергично давая двигателям дополнительную мощность.
— Всем на пол! — в следующую секунду крикнул он в грузовую кабину и успел заметить, как к ручкам носового пулемёта потянулся Быстров через лежащего на полу скрюченного Мельничука. Но сейчас Иванову было не до борттехника.
Чеченский пулемётчик пытался достать в хвост «двадцатьчетвёрки», видимо зная, что эти вертолёты, при всей их живучести и мощности вооружения, с заднего сектора не защищены ни оружием, ни бронёй. Но пара Ягудина, получив информацию об ожившей огневой точке, резко увеличила крен и с максимальным набором высоты уже выходила из-под обстрела боевым разворотом. Пилоты «двадцатьчетвёрок» пока ещё не могли видеть цель, и Иванов понимал, что им потребуется ещё не меньше минуты, чтобы выйти на боевой курс для повторной атаки. А вот положение «восьмёрок» оставляло желать лучшего: в этот момент расстояние от фермы до вертолёта Иванова составляло чуть больше километра, до вертолёта Фархеева — около двух. С такой дистанции ДШК легко доставал обе цели. За секунду в голове Иванова промелькнули несколько вариантов возможного противозенитного маневра, но в данной ситуации мог подойти только один и крайне опасный — боевой разворот с энергичным набором высоты. И вдруг Иванов понял, что сделает в следующую секунду. Вместо крутого боевого разворота, он направил нос вертолёта прямо на ферму.
— Атакую! — коротко бросил в эфир Иванов…
С принятием решения пришла ясность в мыслях, и какое-то наркотическое состояние спокойствия и тупого упорства завладело Ивановым. Для него перестало существовать всё, кроме ярких вспышек на крыше строения. «Убить!» — стучало в мозгу. «Убить!» — подчинённый только этому приказу, оставив страх и желание жить за уже пройденной чертой, Иванов выводил медленно набирающий высоту вертолёт для атаки.
— Обороты! — истошно закричал Ващенка. Но Иванов видел только прицел и не боялся, что винтокрылая машина на пределе напряжения не выдержит, свалится, упадёт, потеряв обороты перетяжелённого несущего винта, так как в этот миг он и она слились в один организм, вопрос жизни и смерти которого зависел от них обоих. За годы полётов Иванов научился всем телом чувствовать жизненные ритмы винтокрылого друга, и сейчас был уверен, что вертолёт его не подведёт.
Оба двигателя натужно выли на самой высокой ноте, выдавая мощность, необходимую для маневра.
— Высота 250 метров, — излишне громко сообщил Ващенка.
«Теперь пора» — подумал Иванов и плавным движением ручки управления вогнал ферму в сетку прицела, понимая, что промахнуться никак нельзя: пулемётчик уже перенёс огонь на атакующий вертолёт. «Не спеши», — повинуясь внутреннему голосу, Иванов продолжал накладывать перекрестье прицела на крышу фермы, откуда в глаза нестерпимо яркими вспышками молнии била «сварка».
— Стреляй! — не выдержал Ващенка.
— Держите, суки! — тихо произнёс Иванов, нажимая кнопку пуска ракет, и почувствовал характерный рывок. Из каждого из четырёх подвесных универсальных блоков с обоих бортов вертолёта, оставляя дымные хвосты, вспыхнувшими стрелами вырвались по восемь ракет и двумя стайками, собираясь впереди в одну большую стаю, пошли к цели. Ракеты первого пуска ещё не достигли земли, как за ними последовали тридцать две ракеты второго залпа. Успев заметить, как первые разрывы стали плотно ложиться перед строением, на крыше которого, не переставая, работал пулемёт, и как, охватывая всё большую площадь, фонтаны взрывов стали накрывать всю ферму, Иванов левым глубоким креном увёл вертолёт с боевого курса.
— Фархеев за нами отработал точно по цели. Всю ферму накрыл, — через минуту прокомментировал «прилипший» к своему блистеру Ващенка.
Выполняя левый разворот, Иванов не видел результатов стрельбы «восьмёрок», поэтому, когда Ягудин вышел на связь: «На боевом. Прошу разрешить работу», — ответил:
— Работай…
По приборам Иванов определил, что все системы функционируют нормально. А эмоциональный и бодрый строй матюков, доносившийся из грузовой кабины, свидетельствовал о том, что всё в порядке и там. Мельничук, до этого лежавший на полу пилотской кабины без признаков жизни, поднял голову и, глядя на всё неверящими глазами, спросил:
— В нас не попали?
Иванов с Ващенкой ничего не ответили. Теперь Иван для них представлял собой пустое место. Зато на Мельничука набросился Быстров:
— Говно! Падла ссыкливая! Почему не стрелял? Нас чуть не сбили, а я из-за тебя прицелиться не смог! Удавлю своими руками! — Быстров от души, насколько позволяла теснота пилотской кабины, с правой заехал в ухо сидящему на полу Мельничуку, от чего тот ударился головой о край командирской приборной доски, упал и забился в щель между пулемётом и приборной доской. На него было жалко смотреть. Но Быстров, видимо, не собирался на этом останавливаться.
— Прекрати! — крикнул Иванов спецназовцу. — Вертолёт поломаешь.
— Давай выкинем его из вертолёта! — предложил Быстров.
— Виктор, сядь и успокойся! — приказал Иванов. — А с этим, — он кивнул на трясущегося Мельничука, — я сам разберусь.
— А ну, пошёл вон из кабины! — заорал на Мельничука Быстров, и тот на карачках, как побитый пёс, послушно выскочил в грузовой отсек. Быстров отвесил ему «пендель». Весь остальной полёт Мельничук просидел в самом дальнем углу, возле грузовых створок, как опущенный. Никто не услышал от него ни слова. На место борттехника водрузился Быстров. Это было нарушением инструкций, но, по обстановке, за пулемётом сейчас спецназовец был нужнее.
Иванов вывел вертолет из разворота на большой высоте, рассмотрел далеко внизу ферму, вернее, то, что от нее осталось: большая часть строений превратилась в развалины, охваченные огнём и дымом; кое-где торчали остатки стен. На том месте, откуда бил пулемёт, горело всё, даже земля. Иванов успел рассмотреть, как ракеты завершающих атаку «двадцатьчетвёрок» легли точно в цель, накрывая чёрными фонтанами взрывов и то, что горело, и то, что казалось более или менее целым.
— Эх, не надо было «двадцатьчетвёркам» стрелять! — запоздало воскликнул Быстров с сожалением. — Мы бы «прочесали» объект.
Иванов сделал вид, что не расслышал. Он посмотрел на приборы и, ещё раз убедившись в нормальной работе всех систем, поинтересовался:
— Витя, твои все целы?
— Все, вроде.
— Дай команду, пусть осмотрятся в грузовом отсеке, нет ли повреждений.
