него? И, насколько сильно он не дорожит ею если позволит себе втянуть свою девушку в это дерьмо?
Лию Харвин отрабатывали в первую очередь. Неконтактная, со сложной историей взаимоотношений с полицией, неплохо знает законы. Сейчас наружное наблюдение снято, осталась только прослушка телефона и указание патрульным почаще проезжать мимо ее дома.
Это идеальное время, чтобы найти убежище в объятиях влюбленной женщины. А влюбленная женщина, готова на все, Эмили знала это.
Помнится, в детстве, мне казалось, что беды, которые случаются с людьми, навеки оставляют свой отпечаток на их лицах. Я думал, что по лицам людей, по степени их угрюмости, можно сказать, какой силы удар судьбы испытал этот человек. Мое сердце обливалось кровью, когда я видел грустных людей – ведь в моем детском мироощущении они были обречены на страдания вечно, и окружающие их жалели с молчаливым сочувствием.
С возрастом я понял, что все далеко не так. Хлесткие выстрелы мира застревали невидимыми пулями в глубинах подсознания. Мы все жили с ними, носили их в себе, скрывая боль за маской социальных контрактов и условностей. Это ужасало меня еще больше.
Если бы я мог представить тогда, с чем способен примирится человек, с чем он способен жить.
Естественно, Лия запретила мне курить.
Мне вообще следовало поменьше перемещаться по дому и, само собой не пользоваться светом в темное время. Я все это прекрасно понимал и без укоризненных объяснений, мне, вообще, было стыдно, что я задал этот вопрос. Теперь я переживал, что своим идиотским желанием, я порушил тот серебряный лучик доброты и умиротворение, что, пробившись сквозь грозовые тучи, даровал мне немного любви и заботы.
Лия остановилась в дверях, взглянула на меня, и подошла. Она прикоснулась горячими ладонями к моим скулам, посмотрела в глаза и поцеловала меня в лоб со словами «Береги себя». Если бы мне дали возможность выбрать свое последнее воспоминание, то оно было бы именно этим. Я бы променял его на тысячу других воспоминаний, особенно на то, как Лия закрывает за собой дверь.
Я лежал в кровати, бессильно уставившись в потолок, и слушая глухие звуки шагов. Потом хлопнула входная дверь. Я словно перевернул еще одну страницу.
Встав с кровати, я, хромая дошел до столика. На нем стояла еда. Простые макароны с сосисками и вареными яйцами. Ничего особенного или притязательного, но вид этого нехитрого обеда вызвал во мне такой прилив возбуждения и восторга, что я был готов слагать оды этим макаронам, запихивая их в себя прямо руками. Я был настолько поглощен этим процессом, что не сразу заметил пакет из аптеки, стоящий рядом с тарелкой.
Это было словно утро рождества. Из-за острого дефицита хороших событий в последнем отрезке моей жизни, все происходящее напоминало сказку. Казалось, что даже оболочка синдола была на вкус, как мятное мороженое с шоколадной крошкой. И вода. В бутылках, холодная. Несмотря на то, что, жажда уже не мучила тело настолько сильно, но мозг все еще помнил горечь высосанных листьев, так что я не пил ее, я ею упивался.
Мне захотелось прилечь. Но, сытый желудок и, постепенно начинающие действовать, обезболивающие вернули меня в ряды человеческих существ – я побрезговал ложиться на кровать, застеленную мокрыми от моей мочи простынями. Поэтому я устроился на коврик подле кровати и, прикрыв глаза, задремал.
Сон отпустил меня, когда солнечный свет сходил на нет, а улицы укрывались сумерками, спасаясь от тяжелого дневного зноя. У меня было великолепное настроение. Я даже не думал, что когда-либо смогу сказать это. Лишь щемило сердце из-за отсутствия Лии и раздавались тревожные звоночки возвращающейся боли. Если с первым я не мог ничего поделать, то, второй симптом я купировал горстью таблеток.
Хорошее расположение духа буквально распирало меня изнутри. Я сгреб постельное белье и наматрасник, решив, что ничего плохого не случится, если я воспользуюсь стиральной машинкой – та стояла в бойлерной, комнате без окон и вряд ли бы кто-то мог заметить меня, даже специально наблюдая.
В сгущающейся темноте я спустился на первый этаж и занялся стиркой. Никогда бы не подумал, что такое удовольствие можно получать, занимаясь опостылевшими, рутинными домашними делами. Но, все, что я делал, радовало меня до мурашек на коже. Возле сушилки я заметил аккуратно сложенную, выстиранную и поглаженную одежду. Мою одежду – какие-то тренировочные штаны, футболки, даже джинсы – все то, что я держал у Лии дома. Неужели я, наконец смогу выглядеть не как опустившийся бродяга.
В холодильнике я нашел хот-доги, пиццу, куриные крылышки и галлон молока. Да! Перестелив кровать, я забрался в нее с едой и понял, что это один из лучших дней в моей жизни. Я ел и листал глупый женский журнал, накрывшись одеялом и подсвечивая себе фонариком, который взял в ящике с инструментами в кухне.
Я не помнил, как я уснул, я не помнил что мне снилось.
Утро началось с трепетного касания солнечных лучей. Я открыл глаза, осознавая, где я нахожусь, и, инстинктивно попытался обнять Лию. Солнечный свет померк.
Я встал, умылся в ванной, принял таблетки и ввел Сахаптин. Настроение было далеким от вчерашней эйфории, но несравнимо лучше, чем было до того. Я спустился в кухню, чтобы перекусить и выпить кофе. Господи, я пил кофе! Еще одна вещь, которой мне мучительно не хватало – горячая чашка терпкого кофе с самого утра. Еще бы сигарет, для полноты картины.
Расслабленность обволакивала меня. Я даже осмелился включить телевизор. Переключая каналы, я наткнулся на очередное интервью Лавины Аранды. Звук был приглушен, я и не хотел слушать, я хотел видеть. Видеть это волшебство движущихся картинок, которых я оказался лишен. Лавина все говорила, казалось, что это и не интервью вовсе, а какой-то бенефис. Впрочем, практически все ее выступления, виденные мной, этим грешили. Я отхлебнул кофе. Что ж, она могла себе это позволить – я считал ее созидателем, каких мало, человеком, который решил посвятить жизнь, ставя во главу угла заботу о людях, а не прибыли, что в наше время было большой редкостью.
Восхищение ее ролью в гуманитарной сфере отвлекало от общего неприятного впечатления, которое она производила – неудачная прическа, иссиня-черные прямые волосы, обрамляющие одутловатое лицо с лишним подбородком и крючковатым носом, вечная одежда необычных фасонов в вызывающих цветах, а, безупречные прямые зубы, блестели хищными клыками из-за полных губ. Интервью закончилось так же неожиданно, как и началось, на экране возникла моя фотография. Хватая пульт и мелко дрожа,
