– Нет, как я уже говорил, она вышла у магазина. Я подумал, что она, возможно, хочет что-нибудь купить. Я даже не доехал до двери, остановился на дороге и выпустил ее. И после этого, – он поднялся и взял с кухонного стола пачку сигарет, – я ее больше никогда не видел.
Сейер пустился по новому следу.
– Вы потеряли ребенка, Йонас. Вы знаете, каково это. Говорили ли вы об этом с Эдди Холландом?
Некоторое время Хеннинг выглядел обескураженным.
– Нет-нет, он такой замкнутый человек, а я не люблю навязываться. К тому же мне совсем не просто говорить об этом.
– Как давно это произошло?
– Вы говорили с Астрид, не так ли? Почти восемь месяцев назад. Но о таких вещах не забывают, через них невозможно переступить. – Он позволил сигарете выскользнуть из пачки – это был «Мерит» с фильтром. Зажег ее и закурил; движения его рук при этом были женскими. – Люди часто пытаются представить, каково это. – Он посмотрел на Сейера усталым взглядом. – Они делают это с самыми лучшими намерениями. Представляют себе пустую детскую кроватку и думают, что ты часами стоишь и смотришь на нее. Я часто так стоял. Но это только малая часть. Я вставал рано утром и шел в ванную, а там на полке у зеркала стояла его зубная щетка. Из тех, что меняют цвет, когда нагреваются. Уточка на краю ванной. Его тапочки под кроватью. Я поймал себя за тем, что ставлю на стол лишний прибор, когда мы собирались есть. И так день за днем. В машине лежала мягкая игрушка, которую он там забыл. Много месяцев спустя я нашел под диваном соску…- Йонас говорил со сжатыми зубами, как будто поневоле выдавал чужой секрет.- Я убрал ее, чувствуя себя преступником. Было мучительно видеть вокруг его вещи день за днем, было жестоко убирать их. Это преследовало меня каждую секунду, это преследует меня и сейчас. Вы знаете, как долго хлопковая пижама сохраняет запах человека?
Он замолчал, загорелое лицо его стало серым. Сейер тоже молчал. Он внезапно вспомнил деревянные тапочки Элисе, которые всегда стояли перед дверью. Чтобы она быстро могла надеть их, когда понадобится выбросить мусор или спуститься на первый этаж забрать почту. Открывал дверь, брал белые туфли и снова ставил их перед дверью – сейчас он вспомнил об этом с острой болью.
– Мы не так давно были на кладбище,- тихо сказал он.- Давно ли вы были там в последний раз?
– Что это за вопрос? – хрипло спросил Йонас.
– Я просто хочу знать, отдаете ли вы себе отчет в том, что с могилы кое-что исчезло.
– Вы имеете в виду маленькую птичку? Да, она исчезла сразу после похорон.
– Вы не хотели бы заказать новую?
– Вы чертовски любознательны. Это, знаете ли, даже нескромно. Да, естественно, я был огорчен. Но я не смог еще раз пройти через все это, поэтому решил оставить все как есть.
– А вы знаете, кто ее взял?
– Конечно нет! – почти выкрикнул он. – Я бы сразу же сообщил в полицию и, если бы у меня была такая возможность, задал бы воришке жару.
– Вы имеете в виду, отругали бы его? Йонас недобро улыбнулся.
– Нет, я имею в виду не отругал.
– Его взяла Анни,- непринужденно сказал Сейер.
Йонас распахнул глаза.
– Мы нашли птичку в ее вещах. Вот эта?
Сейер сунул руку во внутренний карман и достал птичку. Йонас дрожащими руками взял ее.
– Выглядит так же. Похожа на ту, что я купил. Но почему…
– Этого мы не знаем. Мы думали, может быть, вы догадываетесь?
– Я? Боже мой, у меня нет никаких предположений. Этого я не понимаю. Зачем она ее украла? У нее никогда не было склонности к воровству. Не у той Анни, которую я знал.
– Значит у нее должна была быть причина. Которая не имеет отношения к клептомании. Она была на вас за что-то сердита?
Йонас сидел и смотрел на птичку, онемев от замешательства.
Этого он не знал, подумал Сейер и исподлобья глянул на Скарре, который сидел в стороне и темно-синими глазами следил за каждым движением мужчины.
– Ее родители знают, что птичка была у нее?- спросил он наконец.
– Мы не думаем.
– Но, может быть, ее взяла Сёльви? Сёльви всегда думает только о себе. Как сорока, хватает все, что блестит.
– Это была не Сёльви.
Сейер поднял бокал за ножку и отпил сока. На вкус он напоминал пресное вино.
– Ну, у нее были какие-то тайны, у нас у всех они есть, – сказал Йонас с улыбкой. – Она казалась немного загадочной. Особенно когда начала становиться старше.
– Она приняла близко к сердцу то, что случилось с Эскилем?
– Ей не удалось заставить себя зайти к нам. Я могу это понять, я тоже не мог общаться с людьми долгое время. Астрид и Магне уехали, произошло так много всего одновременно. Тяжелая была пора, – пробормотал он и побледнел.
– Но вы с Анни разговаривали?
– Только кивали друг другу, когда встречались на улице. Мы же были почти соседями.
– Она избегала разговоров?
– Ей было неудобно, в каком-то смысле. Это было сложно для всех нас.
– К тому же,- добавил Сейер как бы невзначай, – вы как раз поссорились с Эскилем перед тем, как он умер. Это наверняка было особенно тяжело.
– Не вмешивайте Эскиля в это дело! – горько прошипел Йонас.
– Вы знаете Раймонда Локе?
– Вы имеете в виду чудака, живущего наверху, возле Коллена?
– Я спросил, знаете ли вы его.
– Все знают, кто такой Раймонд.
– Да или нет?
– Я не знаю его.
– Но вы знаете, где он живет?
– Да, это я знаю. В старой хижине. Очевидно, ему хорошо там, счастливому идиоту.
– Счастливому идиоту? – Сейер поднялся и отодвинул стакан. – Я думаю, что счастье идиотов настолько же зависит от доброй воли людей, насколько и счастье любого из нас. К тому же запомните: даже если он и не воспринимает окружающий мир так, как вы, с его разумом все в порядке.
Лицо Йонаса как будто застыло. Он не пошел провожать их. Спускаясь по лестнице на первый этаж, Сейер чувствовал, как объектив камеры сверлит лучом его затылок.
Они заехали за Кольбергом и пустили его на заднее сиденье. Собака слишком часто остается одна, подумал Сейер, протягивая псу кусок сушеной рыбы.
– Тебе не кажется, что она не очень хорошо пахнет? – осторожно спросил Скарре.
Сейер кивнул.
– Ты можешь дать ему потом «Fisheman's Friend».
Они взяли курс на Люннебю, развернулись у перекрестка и припарковались у почтовых ящиков. Сейер шел по улице, хорошо понимая, что все его видят, все обитатели двадцати одного дома. Все думают, что он направляется к Холландам. Но он остановился и оглянулся на дом Йонаса. Тот выглядел полупустым, занавески на большинстве окон были задернуты. Сейер медленно вернулся к машине.
– Школьный автобус отправляется от перекрестка в семь десять,- сказал он.- Каждое утро. Все школьники в Кристале ездят на нем. Значит, из дома они выходят примерно в семь, чтобы успеть на автобус.
Дул легкий ветер, но на его голове не шевелился ни один волосок.
– Магне Йонас как раз ушел, когда Эскиль подавился едой.
Скарре ждал. На его лице выражалось безграничное терпение.
– А Анни вышла со двора чуть позже остальных. Возможно, она проходила мимо дома Йонаса именно в то время, когда Эскиль завтракал.
– Да. И что с того? – Скарре кивнул на дом Йонаса. – На улицу глядят только окна гостиной и спальни. А они были на кухне.
– Знаю, знаю, – отмахнулся Сейер с раздражением.
Они подошли к дому и попытались представить себе тот день, седьмое ноября, семь утра. В ноябре по утрам темно, подумал Сейер.
– Могла ли она зайти внутрь?
– Не знаю…
Они остановились и какое-то время смотрели на дом, теперь уже с близкого расстояния. Окно кухни смотрело на соседский дом.
– Кто живет в красном доме? – неожиданно спросил Скарре.
– Ирмак. С женой и детьми. А вон там разве не тропинка? Между домами?
Скарре взглянул вниз.
– Тропинка. И по ней как раз кто-то идет.
Внезапно между домами возник мальчик. Он шел, опустив голову, и не замечал двоих мужчин на дороге.
– Торбьёрн Хауген. Тот, который искал Рагнхильд.
Сейер ждал мальчика на тропинке, там, куда он поднимался. За спиной у него был черный рюкзак, на голове – узорчатая бандана. Они хорошо разглядели его, когда он проходил мимо дома Йонаса. Торбьёрн был высокий парень – его голова доставала примерно до середины кухонного окна.
– Решил срезать?
– Да. – Торбьёрн остановился. – Это тропинка ведет вниз, к улице Гнейсвейен.
– По ней многие ходят?
– Да, так можно сэкономить почти пять минут.
Сейер сделал несколько шагов вниз по тропинке и остановился возле окна. Он был еще выше, чем Торбьёрн, и без труда смог заглянуть в кухню. Детского стула там уже не было, осталось только два обычных венских стула, а на столе стояли пепельница и чашка с кофе. В остальном дом выглядел почти нежилым. Седьмое ноября, подумал он. Снаружи тьма кромешная, внутри светло. Те, кто был снаружи, могли заглянуть внутрь, но те, кто внутри, не могли видеть тех, кто снаружи.
