— Где брал, там уж нет, — отшутился Нил. Он не хотел признаваться, что в «Березке» этого добра навалом и стоит оно, по французским меркам, такие смешные гроши, что как-то совестно покупать. Его бы здесь не поняли. — А что Лиза, давно ли съехала?
— Да уж почитай месяца три… Или полгода, у меня на числа память того… нетвердая.
— И не звонила больше, не заходила?
— А как же, заходила…
Нил напрягся, но попытался напряжения своего не выказывать.
— Когда?
— А тебе на что? — Хозяйка прищурилась, с внезапным подозрением оглядела Нила с головы до ног.
С утра, отправляясь на розыски, Нил оделся поплоше, и не просто поплоше, а так, чтобы даже наметанный глаз фарцовщика не распознал в нем иностранца. Надо было без проблем сойти за своего. До среднестатистического совка он все равно не дотянул, и более всего напоминал самому себе базарного хачика, собравшегося на любовное свидание. Этому впечатлению в немалой степени способствовала и нынешняя радикальная брюнетистость, каждый вечер освежаемая с помощью баллончика сверхстойкой краски.
Он поспешил наполнить ее стопочку и как можно спокойнее объяснил:
— Родня волнуется. Не звонит, не пишет. Просили навестить, разузнать…
— Родня? Да какая ж родня, когда она из Парижу?
— Так и родня оттуда же… Да вы пейте, хозяюшка, пейте, у меня и вторая есть… Я, понимаете, только что оттуда, с цирком был, на гастролях.
— Так ты циркач?
— Музыкант. В оркестре играю.
Если бы в этой каморке было пианино, определенно последовала бы сцена из народного фильма про место встречи: «А „Мурку“ можешь?» Нил смог бы и «Мурку», но пианино, слава Богу, не имелось.
— Да аккурат на Восьмое марта…Не, вру, на Старый Новый год… С приятелем своим.
— С каким приятелем?
— С негром.
— С негром? Как звать его?
— Кого?
— Ну, негра этого?
— Да никак не звать! Негр и негр. Чернущий такой, страшное дело! Вы, говорит, Вера Ильинична — это я, стало быть, Вера Ильинична — все бумажки, что с почты на мое имя приходить будут, теперь ему отдавайте, негру то есть, потому как я уезжаю и не скоро теперь в городе появлюсь…
— Так и сказала — из города уезжаю?
— Так и сказала… А негр ничего, справный. Каждый раз десяточкой меня благодарит…
— Он часто заходит?
— Да раз в месяц примерно. Вот третьего дня был, привет от Лизоньки передавал.
Так. Здесь, похоже, тупик. Единственной зацепкой оказался безымянный негр, который теперь появится только через месяц, да и то не обязательно. Месяца у Нила не было. Значит, нужно сосредоточиться на розысках Сапуновой Светланы Игоревны, 1963 года рождения. Самому наводить справки рискованно. Надо действовать через кого-то. Через Оленьку?..
— Вера Ильинична, а нельзя ли посмотреть комнату, где жила Лиза.
— Да чего смотреть-то? Комната как комната, хорошая… Да и жильца нового беспокоить ни к чему…
Вторую бутылку, лежащую в сумке рядом с жестянкой конфет от «Максима» и флаконом «Синержи», — он не знал, что будет за хозяйка, а промахнуться со взяткой не имел права, — он так и не вынул. Не за что…
Спускаясь по мерзкой лестнице, он услышал за спиной торопливые шаги и гнусавый молодой голос:
— Эй, чувак, притормози, разговор есть.
Нил, не оборачиваясь, прибавил шагу. Разборки с местным хулиганьем в его планы не входили.
— Насчет Лизы… — продолжил голос.
Нил остановился. Обернулся.
В облике сбегавшего по ступенькам молодого человека ничего угрожающего не было. Длинный, очкастый, страшно сутулый, всклокоченный, в поношенных трениках, в тапках на босу ногу.
— Ты кто? Сосед?
— Ну… Жилец новый. Сижу на тачке, файло через энурез вытягиваю, чат ваш за стенкой слушаю…
— Чего? — Нил не понял почти ни слова.
— Короче, есть инфа. По негативу.
— По какому негативу?
— Ну, по негру этому. И еще по кой-кому. Интересно?
— Интересно.
— А на сколько?
— Очень… А, понял…
Нил достал из сумки водку, протянул очкарику. Тот поморщился.
— Водяру спрячь. Не употребляю. Только кэш.
— Хэш? Гашиш, что ли?
— Кэш. Мани-мани-маии. Сам посуди, писюха красной сборки, винт глючит как ненормальный. Вчера всю ночь с мамой протрахался, утром десять метров битых мозгов на помойку… А тут еще дрюккер предложили, импортный.
— Простите, вы — маньяк?
— Я сисоп! — гордо сказал очкарик.
— Сисоп — это кто?
— Систем-оперейтор. Компьютерный программист.
— А, теперь понятно. И что вы хотите за информацию?
— Сто картавых или десять вашингтонов.
Это Нил понял без переводчика. Даром, что ли, в юности на Галере сшивался?
— Молодой человек, товар перед продажей принято демонстрировать.
— А… Ну, короче, негатива звать Эрик. Эрик Макомба, третий курс ЛИСИ.
Нил полез в карман, достал бумажник, расстегнул. Показал пятидесятку.
— Он за нее на почте деньги получает, и посылки. По доверенности.
— Как по доверенности? А что ж она сама?
— Сама ничего.
— Что значит — ничего?
— Торчит. На игле. Давно уже, несколько лет. Мы раньше по этому делу вместе тусовались, я-то соскочил, а она…
— Светку Сапунову знаешь?
— СС? А то! Центровая герла, тоже ширнуться не дура. Давно не видал, пропала куда-то, говорят, за бугор свинтила.
— А Элизабет давно видел?
Очкарик выразительно посмотрел на бумажник в руках Нила. Нил отсчитал две пятидесятки, подумал, прибавил третью. Приняв деньги, очкарик ухмыльнулся, спрятал в карман тренировочных штанов.
— Лизка исчезла примерно, когда и Светка. Сам не видел, врать не буду, но говорят, ее Фармацевт пасет. Наверное, у него где-нибудь и отлеживается. Если вообще живая…
Нил достал сотенную. Долларов.
— Фамилия, адрес!
— Грины-то спрячь, разбежался! Не знаю. Я его один раз в «Сайгоне» видел, и то мельком. Бангладеш с ним кентовался, он и показал.
— А Бангладеша этого найти сможешь?
— На том свете? Копыта отбросил Бангладеш. Передозировка.
Нил вжал сто долларов в потную ладонь очкарика.
— Держи. Аванс. Разузнай мне все про Фармацевта, получишь на новый комп.
— На «экс-ти»?
— На «эй-ти». Обещаю. Только быстро, времени у меня неделя максимум. Информацию сбросишь в почтовый ящик по этому адресу.
Нил вырвал из записной книжки листочек и на грязном подоконнике записал адрес референта Оли.
— Конверт как подписать, чтоб к тебе попал? Или один живешь?
— Не один. А подпиши просто: «Филу»…
Нил вышел на улицу, сразу сгорбился, поднял воротник. Ветер с Залива пробирал до костей, с оловянного неба сыпало мокрое, рыхлое нечто, бывшие соотечественники, нахохлившись как воробьи, хлюпали по бурой слякоти или толпились на остановках, и выражения лиц были такие, будто каждый сегодня похоронил одновременно всех своих близких. Около полуподвала с красно-белой вывеской «Водка — Крепкие напитки» бушевала плотная толпа отвратительно одетых мужчин и женщин, ближе ко входу двое милиционеров, орудуя дубинками и матерными окриками, вытаскивали из орущей человеческой икры подавленных и потоптанных, складировали прямо на мокрую землю между грудой ломаной тары и переполненными мусорными баками. Из дверей молочного тянулся длинный хвост очереди, суровой и молчаливой, как в мавзолей. Пропуская женщину с коляской, Нил замешкался в непосредственной близости от ступенек магазина и был немедленно уличен в преступном намерении пролезть внутрь.
— А вас, молодой человек, здесь не стояло!
— Вы за кем занимали?
— Какой ваш номер?
— Мой номер шестнадцатый! — ответил он общественным обвинителям и побрел дальше.
В угловом гастрономе, где они когда-то отоваривались с Линдой, было, наоборот, пусто, ни покупателей, ни продавцов, ни товаров, не считая выставленных во всех отделах ржавых бутылок «Полюстрово». Впрочем, одна продавщица все же имелась. Она тихо посапывала в уголочке, прямо под красным вымпелом «Отличник советской торговли». По ее засаленному халату ползали жирные черные мухи, несвоевременные в начале апреля, но при этом удивительно закономерные.
Немноголюдно было и в кафе, куда он завернул, сам не понимая зачем. Раньше он не бывал здесь, должно быть, заведение открылось после его отъезда. Тихо звучала инструментальная версия «Странников в ночи», неяркий розовый свет скрадывал все изъяны интерьера. Островок грустного, щемящего юта посреди серого кошмара беспросветности…
— Спиртного нет, — окликнула буфетчица, по-своему истолковав выражение его лица. Нил поднялся, подошел к стойке.
— Да мне и не надо спиртного. Чашечку кофе. Если есть…
— Есть, есть, — с гордостью заверила буфетчица. — У нас хороший, в песочке варим. Еще полоски есть, с повидлом, свежие, с утра завезли.
