– Вы меня извините, Джудитта, мне надо заехать в одно место буквально на минуту, а потом я отвезу вас домой, – сказал профессор Авильдсен, прочитав ее мысли. – Вы не против?
– Нет… конечно, – смешалась она, но смутная тревога уже не покидала ее.
Он поехал дальше, что-то напевая, и в конце концов свернул на темную, пустынную улицу в районе порта. Остановил машину, огляделся по сторонам. Затем достал из-под сиденья маленький прозрачный пакетик, в котором лежало что-то похожее на платок. Профессор Авильдсен вскрыл пакетик, и воздух в салоне мгновенно наполнился резким запахом.
– Это минутное дело, Джудитта, – сказал он угрожающим тоном и быстро прижал к ее рту и носу влажную салфетку.
Джудитта стала извиваться, размахивать руками, но спустя секунду движения сделались замедленными, и она безвольно обмякла на сиденье. Профессор Авильдсен поправил прядь волос, упавшую ей на глаза, одернул юбку, обнажившую бедра, пристегнул пассажирку ремнем безопасности и продолжил путь.
Амальди сидел в своем кабинете и смотрел на город. Измученная забастовкой толпа все еще вопила и метала камни посреди улицы. Но сознание Амальди окунулось в омут давнего ужаса, который повторяется снова. В больницу он приехал слишком поздно. Домой Джудитта не добралась. Дежурная сестра сказала, что она несколько минут назад попрощалась и ушла. С тех пор никто о ней известий не имел.
Значит, по дороге домой убийце удалось захватить ее. И времени, чтоб ее спасти, крайне мало. Если они опять опоздают, то через несколько дней найдут ее обезображенные останки.
– Давай думать, – сказал он Фрезе.
Потом одним яростным движением смахнул на пол все, что загромождало столешницу. Дикое отчаянное бешенство росло внутри, не давая сосредоточиться. Он выложил на стол папки дел и открыл их одну за другой.
– Что-то мы упустили.
Фрезе придвинулся к нему вместе с креслом.
– Где он мог видеть Джудитту? – озвучил Амальди вопрос, который про себя уже повторял десятки раз. – В университете, в больнице. Да мало ли где он мог ее видеть. Но попробуем сузить круг. Университет и больница. Скорей всего, в больнице. Доктор Дерузико работала в больнице. Джудитта работала… работает… в той же больнице… Выясни у кого-нибудь, не обращалась ли в эту больницу антикварша. Была на осмотре либо лежала…
Фрезе поднялся и на несколько минут вышел из кабинета. Перед глазами Амальди смыкались две картины. Девушка, превратившаяся в мешок двадцать лет назад. И вот теперь Джудитта. А он посередине, он пытается развести руками эти два образа, которые вот-вот сольются в один. Он завис в пустоте и не знает, как из нее выбраться.
– Теперь или никогда! – воскликнул он, глядя на вошедшего Фрезе.
– Выясняют, – проронил тот.
– Так. Больница. Доктор Дерузико впустила его в дом, выходит, он знал ее. Что говорит сосед, который их встретил?
– Да ничего. – Фрезе полистал одну из папок. – Вот. Мужчина, возможно с бородой, лица он не разглядел… Под мышкой большой пакет, в руках сумки с продуктами.
– В большом пакете были деревянные ноги.
– Не исключено.
– А про куклу ничего?
– Ничего.
– Он ее отравил. Судмедэксперт говорит, что перед смертью она поела. Значит, они ужинали вместе. Были друзьями. Любовниками. В больнице ничего не удалось выяснить?
– Полный мрак.
– Я написал Джудитте письмо уже после того, как доктор Дерузико была убита. Значит, убийца забрал с собой ключи от квартиры, потом вернулся и оставил послание, так?
Фрезе кивнул.
– Письмо было смято. Должно быть, Джудитта прочла его, скомкала и бросила. – Амальди провел рукой по лицу. – Не напиши я этого письма, может, она была бы жива.
– Не городи ерунды.
– Не могу выбросить из головы, – мрачно отозвался Амальди.
– Давай лучше ответим на другой вопрос. Этот гад тебя тоже знает. Письмо ты подписал двумя буквами. Либо он знал, что это ты, либо Джудитта ему сказала. Но так или иначе, уведомление подписано: «святой Джакомо», причем имя подчеркнуто. По-моему, тут двух мнений быть не может.
– Да.
– Что мы знаем о нем? Пожалуй, самое подробное описание дала нам сестра из палаты Айяччио. Красивый, высокий, на вид лет сорок, бородка и этот хренов мизинец. Тот самый тип из «Бойни на рисовых полях», это ясно. Ранее не судим, в архивах его отпечатков не обнаружено. Приводов тоже не имел. Господин Никто. Воспитанный, образованный. Подумай. Ты в последнее время встречал такого?
Амальди покачал головой.
– Не припомню. Ампутированный мизинец я бы не забыл… Но если он сунул руку в карман, так я его и не видел… Нет. Снова, начнем снова. Айяччио. Убийца написал у него на груди уведомление, но не убил. Почему Айяччио?
– Потому что этот сучонок баб любит, а Айяччио – мужик. Потому что надо с чего-то начинать… потому что… Да откуда мне знать, почему?! – взорвался Фрезе и хрястнул кулаком по столу.
Документы разлетелись, папки сдвинулись. Амальди методично и задумчиво привел их в порядок.
– Нет, этого мало, – качнул он головой. – Он выбрал Айяччио не случайно. Иначе написал бы на стене – и все. А он пришел к нему в палату, прикинулся врачом, главным врачом… терзал беднягу дотошным описанием его болезни… Айяччио утверждает, что слово «уведомление» подсказал ему голос… Видимо, его голос, убийцы. Он выбрал Айяччио, потому что с ним связано начало его истории, его кошмара. Ты предупредил охранника у палаты, что дело опасное? Он вооружен?
– Да, он парень бывалый. Мы его санитаром переодели.
– Он вооружен?
– Вооружен, Джакомо, конечно вооружен, успокойся.
– В последнем уведомлении речь идет о сиротах. Как уж там?.. – Амальди взял со стола фотографию надписи. – Вот. «Чистое и непорочное благочестие пред богом и отцем есть то, чтобы призирать сирот и вдов в их скорбях и хранить себя неоскверненным от мира. святой Джакомо». Вдовы и сироты. Это уже конкретнее. Предыдущее послание чересчур туманно. «Чрево земное», куда надо спуститься – это, видимо, его чрево, где угнездилась болезнь. А может, лекарство… «Оккультный камень». Он же подставляется… что-то хочет нам подсказать. Слишком далеко зашел, неужто надоела анонимность? Чувствует себя непобедимым… Бросает вызов. «Призирать сирот и вдов»… Сирота – возможно, Айяччио… Садовник? Айяччио говорит, что узнал в садовнике с виллы Каскарино поджигателя сиротского приюта, так?
– Да. Но можно ли полагаться на память Айяччио? Ты же видел его. Запах ладана слышит, заговаривается… и день ото дня все хуже.
– Не придирайся к нему, Никола, – перебил его Амальди. – Больше у нас ничего нет. Надеюсь, хоть эта ниточка куда-нибудь выведет.
– Тридцать пять лет прошло. Этот садовник – теперь уже глубокий старик. Откуда у него силы донести труп докторши до пляжа? Да и сестра сказала – лет сорок…
– Я не говорю, что это он. Может, сын…
– Сын садовника пишет послания по-латыни, цитирует святого Иакова, знает все про алхимиков и про обряды племени, которое находится хрен знает где?
– Если садовник поджег приют, то не сам, а по заказу. Как думаешь, кто заказчик? Чем садовнику сироты помешали? И случайно ли его исчезновение с виллы Каскарино? По-твоему, его просто уволили, сказав «спасибо»? Нет. Либо убили, либо щедро оплатили его услуги.
– И на эти деньги сын садовника поступил в университет? Ты к этому ведешь?
– Наш убийца перетерпел много насилия. Что-то в жизни сделало его таким… Хотя нет. Не сделало. Он уже был таким, а насилие – реальное или вымышленное – стало толчком к развитию болезни… Вот почему он ищет «оккультный камень»… Надо установить фамилию этого садовника. – Амальди запустил руку в волосы. – Судя по типу личности, он скорее рос с матерью, чем с отцом. Знаки, которые он оставляет, свидетельствуют о неизжитом Эдиповом комплексе… Впрочем… впрочем, психология не всегда бьет в десятку. – Он несколько секунд помолчал. – Однако он упоминает сирот и вдов. Сирота – Айяччио… или он сам. А вдова…
– Если разрабатывать версию пожара и садовника, то единственная вдова в нашем списке – синьора Каскарино.
– Ты ездил к ней?
– Да, говорил с сыном. Он мне даже не открыл, сказал, что из душа вылез. Но на пляже ночью он ничего такого не видел… А мать… Мать моя! Старуха ведь тоже в этой проклятой больнице! Полный паралич, говорить не может. По крайней мере, так мне сказал синьор Каскарино, ее сын… – Фрезе снял трубку телефона и набрал номер.
Пока он отдавал распоряжение подчиненным съездить в больницу и удостовериться, действительно ли там лежит синьора Каскарино, Амальди изо всех сил старался не допустить совмещения образов Джудитты и девушки, которую он любил двадцать лет назад и которую бросили в переулке, как мешок с мусором. Он вскочил со стула и подошел к окну. Захотелось спуститься на улицу и обежать весь город с криком «Джудитта!» в безумной надежде, что она его услышит. Нет, надо держать себя в руках, надо сосредоточиться на той информации, которой он располагает. Если и есть шанс ее спасти, то он здесь, в бумагах, разложенных на столе, и в его умении расшифровать их. Он повернулся и опять сел за стол. Коллега из округа «Бойни на рисовых полях» дал ему имена всех подозреваемых, проходящих по делу, и список покупателей лавок, где продается льняная нить. Поиск в городе оказался безрезультатным. Теперь созданная в свете новых событий группа обрабатывала полученные списки.
