— Дарел не сможет держать коз в Докленде, — возразила Нерисса, — и я не представляю, что бы он делал с бушелями зерна. Он сказал, что, если мой преследователь начнет приставать, я должна позвонить ему, и он приедет. В любое время дня или ночи.
— Он пристает? — с тревогой спросил Том.
— В общем, нет. Я не видела его неделю.
— Что ж, если увидишь, позвони Дарелу и убей одним выстрелом двух зайцев.
Нерисса задумалась.
— Честно говоря, мне совсем не хочется, чтобы этот тип снова появлялся.
— Подумай хорошенько. А вдруг хочется?
На следующий день рано утром Куини и Оливия встретились в особняке Сент-Блейз и обсудили положение вещей. Обе возмущались, что ГвеУщолин куда-то исчезла, не поставив их в известность. Они сидели в гостиной, разложив две чистые салфетки на диване, пили растворимый кофе, который приготовила Оливия, и закусывали печеньем, что принесла Куини. Сомнительных продуктов с кухни Гвендолин они брать не стали.
— В комнате грязно, — сказала Оливия. — Во всем доме грязно. — Она ополоснула чашки кипятком перед тем, как налить в них кофе.
— Милая, мы прекрасно это знаем, но, слава богу, мы здесь не живем. И у меня, в отличие от тебя, никакого желания отмывать весь дом, пока бедная Гвендолин где-то далеко. Ты видела, как она среагировала на чистую кухню. Надо заниматься своими делами и не вмешиваться в ее.
— Я вообще не могу понять, почему она уехала. Все годы, что я знаю Гвен, она никогда не уезжала далеко.
— И никогда не упоминала друзей в Кембридже.
— Но у профессора, возможно, там были знакомые. Это вполне вероятно.
— Может быть, — согласилась Куини, — но почему она не рассказывала о них? И ты знаешь, дорогая, для людей ее возраста (Гвендолин была десятью годами старше ее и двенадцатью старше Олив) требуется целая эпоха, чтобы подготовиться к отъезду. Я помню, как мама, когда ей было за восемьдесят, собиралась по две недели, при этом она всего лишь ездила к моему брату. Обсуждала все «за» и «против» каждый день. Ехать утром или днем? Каким поездом? Просить, чтобы сын встретил ее, или сам догадается? Тебе это тоже известно. И с Гвендолин было бы так же. Нет, даже хуже.
— Хорошо, тогда я не знаю. Выпей кофе, пока он не остыл.
— Прости, Олив, но я не могу. У него вкус моющего средства. Как думаешь, у Гвен есть записная книжка? Можно там посмотреть адрес.
Они прошлись по комнате, отпуская замечания насчет грязи и паутины, и принялись вытаскивать книги из шкафа, поднимая тучу пыли. И тут Микс спустился в прихожую. Когда старухи вошли в дом, он уже шел вниз по лестнице, отправляясь на поиски плотного полиэтиленового пакета. Услышав их голоса, сначала вернулся к себе, а потом решил, что лучше подойти к ним и, что еще важнее, попросить, чтобы они отдали ключи от дома.
За несколько мгновений до того, как он вошел в гостиную, Олив нашла древнюю записную книжку Гвендолин в ящике среди обрывком бумаги, сломанных карандашей, английских булавок, резинок, старинных электрических штепселей и полусотни использованных чековых книжек, в которых остались одни корешки. Когда вошел Микс, она просматривала начало книжки.
— О, доброе утро, мистер Селлини.
— Привет, — ответил Микс.
— Мы только что задавали себе вопрос, не знаете ли вы случайно имена друзей, к которым уехала мисс Чосер?
— Нет, не знаю. Она не говорила.
— Мы должны разузнать, — сказала Куини. — Это так не похоже на нее — уехать, не сказав ни слова. — И Куини подарила Миксу одну из тех улыбок, что разили мужчин наповал, когда ей было восемнадцать, и положила ладонь на его руку. В конце концов, он же мужчина. — Мы думали, что вам она призналась.
Он не ответил.
— Вы отдадите мне ключи?
— Какие? — резко спросила Оливия.
— От этого дома. Они вам сейчас не нужны, раз хозяйка уехала.
— Нет, нужны. Мы будем присматривать за домом, пока ее нет. И еще. Я отдам ключи лично мисс Чосер, и никому больше. Вам понятно?
— Понятно. Да не волнуйтесь так. — Микс отвернулся и бросил через плечо: — В вашем возрасте от этого поднимается давление.
Зря это он. Хотя Олив, казалось, не отреагировала. Ничего не сказала ни ему, ни Куини, даже когда входная дверь закрылась за ним. Села на покрытый салфеткой диван и продолжила листать записную книжку Гвендолин.
— Какой грубиян, — произнесла Куини.
— Да. В этой книжке нет ни одного кембриджского адреса.
— Возможно, она знает их так хорошо, что ей не нужно записывать.
— В ее возрасте можно забыть свое собственное имя, если не записать.
Олив закрыла книжку.
— Что будем делать? Мы не можем так все оставить. Вчера Гвен выглядела очень нездоровой. В таком состоянии надо лежать в кровати. А тут взяла и уехала к людям, о которых никто никогда не слышал, в Кембридж.
— Знаешь, дорогая, я не доверяю этому Селлини ни на йоту.
— Тогда зачем же ты так кокетливо ему улыбалась? — озадаченно спросила Олив.
Ему нужно было сходить в хозяйственный магазин, но он боялся оставлять этих старых ведьм свободно хозяйничать в доме. Они обязательно продолжат поиски. А вдруг старуха Чосер где-то держала ключ от его квартиры? Микс никогда ее не спрашивал, и, насколько он знал, она не заходила к нему в его отсутствие. Но если ключ был, они обязательно найдут его. Микс не стал рисковать и уходить.
Он сидел на верхней ступени плиточного пролета и слушал. Услышал, как они вышли из гостиной. Услышал их пронзительный щебет. Как хищные птицы, подумал Микс, вороны, которые клюют погибших животных по краям автострады. Мертвые животные — эти слова напомнили ему о теле, которое лежит, плохо завернутое, позади бара. В квартире было очень тепло. Он помнил, что случилось с телом Данилы, когда стало жарко, и открыл окна.
Показалось, что старухи вошли в кухню. Он сполз по ступенькам. Боль пронзала спину. С площадки было слышно, как они шумят в кухне и прачечной. Что ищут? Они вернулись в прихожую, а Микс отошел к последнему пролету. Впрочем, вряд ли старухи увидят или услышат его. Они взбирались по лестнице слишком медленно и шумно — пыхтели, задыхались, отдыхали, прислоняясь к перилам. Конечно, они идут в спальню Чосер. И от этого стало окончательно не по себе. С верхней площадки, через перила, он видел, как они вошли в комнату. Слава богу, не закрыли дверь. Он слышал, как они ходят, выдвигают ящики и переставляют предметы. Кто-то из них закашлялся, без сомнения, от поднятой пыли.
Плохо, что они там. В этой комнате он ее убил и все еще задавался вопросом, остались ли улики. Он помнил, что взял верхнюю простыню, чтобы завернуть тело. Его обдало жаром. Старухи наверняка заметят. У Микса задрожали руки.
Минут через десять они вышли из комнаты, начали спускаться по лестнице, и миссис Фордайс произнесла:
— Такое чувство, будто мы что-то пропустили, Куини.
— У меня тоже, дорогая. В доме есть нечто такое, что сразу нам скажет, где находится Гвен и почему.
— Я не настолько в этом уверена.
Что ответила миссис Фордайс, Микс не расслышал. К тому времени они добралась до прихожей, и слова стали неразборчивыми. Входная дверь открылась и закрылась.
Надевая пальто, Куини сказала, что опять потеплело. Не считает ли Олив, что это как-то неестественно?
— Глобальное потепление, — ответила Олив. — Земля сгорит, но нас, надеюсь, здесь уже не будет.
— Это какая-то не слишком здоровая мысль, дорогая.
— Зато реалистичная. Я все думаю о той недостающей простыне. Гвен странная, возможно, она не пользовалась второй простыней, только одеялом и пледом.
— О нет, дорогая. То есть, конечно, она странная. Я согласна с тобой. Но что касается второй простыни, я знаю, что Гвен ею пользовалась. Я хорошо это помню, еще до больницы. Простыня была нестираная.
— Тогда где она? — спросила Олив, закрывая входную дверь, и они двинулись по Сент-Блейз-авеню.
После полудня Миксу удалось купить большой и прочный полиэтиленовый пакет. Боль в спине, утихшая утром, накатывала приступами — позвоночник словно кололи раскаленные иглы. Пристро ив труп, он собирался сходить в бюро по трудоустройству, но обнаружил, что едва способен сохранять вертикальное положение, и даже легкий полиэтиленовый пакет был для него почти неподъемным. Покажись он в таком виде в бюро по трудоустройству, там решат, что он пришел просить пособие.
Придя домой, Микс побаловал себя большой порцией коктейля — джин закончился, — после чего решительно взялся за дело. В угол он пополз на четвереньках, но когда поднялся, цепляясь за бар, то понял, что не сможет сдвинуть даже этот относительно легкий предмет мебели. А иначе не достать тело, поскольку бар стоял вплотную к стене.
Его охватила паника. В глазах закипели слезы, и он забарабанил кулаками по полу. Через некоторое время, стараясь успокоиться, он сползал в кухню и, еще раз поднявшись, взял четыре таблетки ибупрофена и запил их коктейлем.
