«Она пробыла здесь три минуты. Когда ты занимаешься сексом, это ничто, когда рожаешь ребенка — это целая вечность.»
А если ты горишь заживо…
— Эпштейн подписала протокол допроса, в котором подтвердила, что опознала Этти, — продолжал Бейли. — Это можно представить в суд в качестве доказательства. А то, что она сказала вам про состряпанную фотографию — нельзя. Это лишь ваши слова, ничем не подкрепленные.
Пеллэм выглянул в окно на прямоугольный пустырь, на котором еще совсем недавно стоял дом Этти, залитый ярким красноватым светом солнца, застывшего на безоблачном небе. Он почему-то подумал о том, что теперь, когда здание разрушено, солнечные лучи попадают туда, куда не проникали больше ста лет. Ему показалось, что это возрожденное сияние воздействует и на прошлое, и на настоящее, словно призраки тысяч обитателей Адской кухни, давным-давно ставшие жертвами пуль, болезней и суровой жизни, возвратились назад.
— Вы хотите, чтобы Этти признала свою вину, не так ли? — спросил он адвоката.
Тот кивнул.
— Вы с самого начала хотели этого, разве не так? — продолжал Пеллэм.
Бейли сплел пальцы. При этом его бледные запястья вылезли из-под грязных белых манжет.
— Здесь, в Кухне, соглашение о признании вины[74] считается победой.
— А как же невиновные?
— Это не имеет никакого отношения ни к вине, ни к невиновности, черт побери. Это все равно что социальная страховка или продажа собственной крови за деньги, на которые можно купить еду или выпивку. Признать свою вину и получить меньший срок — подобные мелочи делают жизнь в Кухне чуть легче.
— Если бы я не вмешался во все это, — сказал Пеллэм, — вы бы не стали тянуть время, да? И заставили бы Этти признать себя виновной?
— В первые же полчаса после ареста, — подтвердил Бейли.
Пеллэм кивнул. Не сказав больше ни слова, он вышел из конторы и пошел по улице. Экскаватор зачерпнул ковшом строительный мусор, оставшийся от дома Этти, — в основном, осколки каменного бульдога ручной работы, — и бесцеремонно высыпал их в стоящий рядом контейнер.
«Все приходит и уходит. Так устроен мир.»
Ему не оставалось ничего другого, кроме как спросить. Напрямую.
Этти неуверенно вошла в комнату для свиданий центра предварительного содержания под стражей. Как только она увидела Пеллэма, ее тусклая улыбка сразу же погасла.
— В чем дело, Джон? — Прищурившись, Этти посмотрела на его хмурое лицо. — Что случилось…
Она осеклась.
— Полиция обнаружила банковский счет.
— Счет?
— В банке Гарлема. Сберегательный счет, на котором лежат десять тысяч.
Яростно тряхнув головой, пожилая негритянка прикоснулась к виску здоровой рукой, безымянный палец на которой был сломан много лет назад и плохо сросся. На мгновение ее лицо озарилось искренним раскаянием, но она тотчас же опомнилась и выпалила:
— Я не говорила о своих сбережениях ни одной живой душе! Твою мать, как полиции удалось о них пронюхать?
Теперь Этти уже была замкнутой и настороженной.
— Вы никому не говорили об этом. Не заявили на суде, не предупредили поручителя. Не сказали Луису. Со стороны это выглядит очень нехорошо.
— Совершенно непонятно, почему весь мир должен знать все о жизни бедной, простой женщины, — отрезала Этти. — Муж ее обобрал, дети обобрали, все только и делают, что обирают, обирают и обирают ее! Каким образом полиция разузнала о моих сбережениях?
— Не знаю.
Этти с горечью спросила:
— И что с того, что я отложила кое-какие деньги?
— Этти…
— Это мое дело, черт побери, и никого кроме меня не касается.
— Утверждается, что вы — или еще кто-то снял деньги со счета как раз за день до пожара.
— Что? Я ничего не снимала.
Этти широко раскрыла глаза, полная тревоги и гнева.
— Две тысячи.
Вскочив с места, пожилая женщина, хромая, описала круг по комнате, словно намереваясь вырваться на улицу в поисках пропавших денег.
— Меня ограбили? Украли мои деньги? Кто-то проведал о том, что я отложила на черный день! Какой-то Иуда лишил меня всего!
Эта напыщенная тирада показалась Пеллэму составленной заранее, словно Этти наперед подготовила оправдание на тот случай, если деньги будут обнаружены. Он нахмурился. Опять какие-то тайны! Чувствуя на себе взгляд потрясенной Этти, Пеллэм отвернулся и уставился в окно. У него мелькнула мысль, не обвиняет ли Этти в пропаже денег его. Не он ли тот самый Иуда?
Наконец Пеллэм спросил:
— Где лежала расчетная книжка?
— В квартире. Полагаю, она сгорела. Ну как кто-то мог просто забрать мои деньги? Что мне теперь делать?
— Полиция заморозила банковский счет.
— Что? — воскликнула Этти.
— Теперь больше никто не сможет снять с него деньги.
— Я не смогу взять свои деньги? — прошептала она. — Они мне очень нужны. Нужны все до последнего цента.
«Зачем? — подумал Пеллэм. — Для какой цели?»
Вслух он спросил:
— Вы не воспользовались этими деньгами для того, чтобы внести залог. И не смотрите на меня так, Этти. Я просто повторяю чужие слова. Это все выглядит очень подозрительно.
— Полиция считает, этими деньгами я расплатилась с поджигателем? — горько усмехнулась Этти.
— Полагаю, да, — помолчав, подтвердил Пеллэм.
— И ты тоже так считаешь?
— Нет.
Этти подошла к окну.
— Кто-то меня предал. Кто-то меня подло предал.
Эти слова были пронизаны бесконечной горечью. Пеллэм не выдержал и отвернулся. Этти застыла словно каменное изваяние. Затем чуть подняла голову, чтобы взглянуть поверх тускло освещенного подоконника.
— Пожалуйста, оставь меня одну. Мне сейчас никого не хочется видеть. Нет, Джон, ничего не говори. Пожалуйста, просто уйди.
На этот раз его обыскали тщательно.
«О нет, только не сейчас! Сейчас мне это совсем ни к чему!»
Пеллэм не успел войти в подъезд своего дома в Ист-Вилледже, погруженный в невеселые размышления по поводу Этти и ее тайного счета, как шесть рук схватили его сзади и грубо впечатали лицом в стену.
В прошлый раз, когда Пеллэм был вдвоем с Рамиресом, ирландцы удовлетворились одним хорошим ударом и не стали искать у него оружие. Теперь они вывернули ему все карманы, старательно всего ощупали и, только убедившись, что на этот раз герой Дикого Запада безоружен, развернули его.
Коротышка Джеко Дрю был в обществе высокого парня, внешне чем-то напоминающего Джимми Коркорана, и еще одного, рыжеволосого. Хотя в вестибюле было довольно тесно, троим ирландцам хватило бы пространства, чтобы хорошенько отметелить Пеллэма.
Выражение лица Дрю говорило, что он тут помимо воли, и Пеллэм проникся к коротышке сочувствием.
Так, посмотрим. На что будет похожа следующая сцена? Финал второго действия незамысловатого голливудского боевика. Благородного ковбоя подкараулили подручные нехорошего скотопромышленника. Героического журналиста отловили телохранители владельца нефтяной компании. Коммандос попал в засаду, устроенную врагом.
Очко, заработанное плохими ребятами, лишь добавляет зрелищности окончательному триумфу главного героя. А зрители обожают, когда любимчик попадает в переделку.
— Я бы пригласил вас к себе, — сказал Пеллэм, морщась от боли, так как руки ему словно стиснули стальными клещами, — но, если честно, мне этого не хочется.
Самый высокий из троих ирландцев, вероятно, брат Коркорана, занес было кулак, но Дрю покачал головой.
Он повернулся к Пеллэму.
— Джимми прослышал о том, что произошло вчера вечером. Шонни Маккрей решил замочить Рамиреса на свой страх и риск. А тебе вздумалось разыграть секунданта латиноса… Так или иначе, наверное, ты уже слышал, что Джимми не хочет поднимать лишнего шума: сейчас к Кухне и так приковано слишком много внимания. Поэтому он не будет убивать ни тебя, ни Рамиреса, хотя, вероятно, следовало бы. Но вы уложили одного из наших ребят, так что мы не можем оставить это без последствий. Как ты понимаешь, тебе придется заплатить.
— Подожди, а почему мне? — воскликнул Пеллэм. — Что насчет Рамиреса?
— А то, что Джимми не хочет никакого продолжения, не хочет начинать войну, поэтому он рассудил, что все будут счастливы, если мы поиграем в Майка Тайсона с тобой.
— Не все, — пробормотал Пеллэм. — Лично меня эта затея нисколько не радует.
— Ну, понимаешь, тут уж ничего не попишешь, ты согласен? Правила устанавливает не Джеко.
«А я только что заплатил этому проходимцу пять сотен. Проклятие!»
— Послушайте, если вам нужно, чтобы я принес свои извинения, я с радостью. Извините.
Заговорил рыжий:
— Твои извинения нам на хрен не нужны.
Он шагнул вперед. Пеллэм повернулся к нему лицом, но Дрю поднял руку, останавливая приятеля.
— Постой. Этот парень принадлежит Джеко, так?
