Пеллэм поднялся с брусчатки, все еще не в силах отдышаться. Рамирес тоже встал, смеясь. Проверив обойму чужого «глока», он сунул пистолет в карман, затем подобрал с земли свой пистолет.
— Сукин сын, — пробормотал Рамирес.
— Давай…
Выстрел прозвучал оглушительно громко. Пеллэм почувствовал щекой жаркую, обжигающую боль.
Стремительно развернувшись, Рамирес выстрелил с бедра — три, четыре раза, попав в громилу — того, который присматривал за Пеллэмом, а затем вернулся и выстрелил, укрываясь в тени. Ирландец отлетел назад.
Подергавшись немного на земле, он застыл. Пеллэм поймал себя на том, что у него трясутся руки.
— Господи, с тобой все в порядке? — встревоженно спросил Рамирес.
Пеллэм поднес ладонь к щеке. Нащупал обнажившиеся ткани. Отняв руку, увидел на пальцах кровь.
Рана жгла адским огнем. Но это было хорошо. По своей работе каскадером Пеллэм помнил, что боль это хорошо, а вот онемение — это плохо. Если трюк заканчивался неудачно и каскадер начинал жаловаться на онемение, постановщик трюков пугался не на шутку.
Вдалеке наконец завыла первая сирена.
— Слушай, — в отчаянии произнес Пеллэм, — нельзя, чтобы меня застали здесь.
— Черт побери, это же была самооборона.
— Нет, ты не понял. Нельзя, чтобы меня застали с оружием.
Нахмурившись, Рамирес понимающе кивнул. Затем посмотрел в сторону Девятой авеню.
— Сейчас ты сделаешь вот что. Просто выходи на улицу и иди медленно. Как будто ты собираешься за покупками. Только закрой это. — Рамирес указал на окровавленную щеку. — Перевяжи, зажми чем-нибудь. Оставайся на Восьмой или Девятой авеню и иди на север. Запомни: ты должен идти не спеша. Будешь идти медленно — останешься невидимым. Давай свой ствол. Я его припрячу. У нас есть надежное место.
Пеллэм протянул ему «кольт».
— Кажется, ты говорил, что не носишь с собой «железо», — усмехнулся Рамирес.
— Ложь белого человека, — прошептал Пеллэм, скрываясь в переулке.
— Луис, — начал Пеллэм, не успев войти в контору, — у меня есть кое-что такое, что вам обязательно понравится.
Было всего около десяти часов утра, и Бейли еще не успел превратиться в скорее трезвого, чем пьяного адвоката, оставаясь скорее пьяным, чем трезвым жильцом квартиры. В помещении, служившем конторой, свет не горел; Бейли вышел, шаркая, из спальни в халате и непарных шлепанцах на босу ногу.
— Что у вас с лицом?
— Обрезался, когда брился, — ответил Пеллэм.
— В следующий раз попробуйте воспользоваться бритвой. С ней получается лучше, чем с мачете.
Помолчав, адвокат добавил:
— Я слышал, вчера вечером у нас была перестрелка. Убили одного парня из банды Джимми Коркорана.
— Вот как?
— Пеллэм…
— Луис, я об этом ничего не знаю.
— Говорят, в этом были замешаны двое. Один белый, один испанец.
— Латиноамериканец, — поправил его Пеллэм. — Не употребляйте слово «испанец». — Он бросил на стол снимок, сделанный «Поляроидом». — Взгляните.
Адвокат задержал взгляд на его лице.
— Вчера я показал этот снимок Фло Эпштейн. Сотруднице страховой фирмы. — Пеллэм поднял руки. — Не запугивал, не упрашивал. Просто показал снимок.
Бейли перевел взгляд на фотокарточку.
— Вина хотите? Нет? Точно не хотите?
Пеллэм продолжал:
— Я сфотографировал Этти в центре предварительного содержания под стражей. Показал снимок этой Эпштейн и спросил, узнаёт ли она ту женщину, которая оформляла у нее страховку.
— И?
— Она ответила, что узнаёт.
— Так. — Бейли внимательно посмотрел на фотографию. Прищурился. Взял ее в руки и рассмеялся. — Слушайте, отлично сработано. Как вам это удалось?
— Чудеса компьютерной графики.
Это был тот самый снимок, который Пеллэм сделал в центре предварительного содержания под стражей, — тело, волосы, руки, одежда. Однако лицо было позаимствовано у Эллы Фитцджеральд. Пеллэм совместил два изображения на компьютере и результат сфотографировал на «Поляроид».
— Обнадеживающее известие, — заметил адвокат.
Однако Пеллэму показалось, что Бейли отнесся к истории с фотографией без особого энтузиазма.
Пеллэм открыл крохотный холодильник. Бутыли с вином. Ни минеральной воды, ни газированных напитков, ни соков. Он поднял взгляд.
— Луис, что вас гложет?
— Помните про игру в покер, о которой я вам говорил? С брандмейстером?
— Она не состоялась?
— О нет, состоялась.
Пеллэм взял листок бумаги, который протянул ему трясущейся рукой Бейли.
Дорогой Луис!
Я сделал то, о чем мы говорили, и сыграл в карты со Стэном, Соби, Фредом и Мышонком, ты его помнишь? Мы с ним столько лет не виделись. Я проиграл твои шестьдесят долларов, но Стэн разрешил мне забрать бутылку «Дьюара», почти полную, так что я как-нибудь занесу ее тебе, когда она станет уже не такой полной.
Вот что мне удалось выяснить, и, думаю, тебе это не понравится. Ломакс отыскал банковскую расчетную книжку Вашингтон, о которой та не говорила ни душе. Общая сумма свыше десяти тысяч. И знаешь еще что? Две «штуки» старушка сняла со счета за день до пожара. Так что тебя обозвали нехорошим словом за то, что ты не указал эти доллары в заявлении о финансовом положении своей подзащитной, когда подавал ходатайство об освобождении под залог. Но в остальном все только рады, поскольку это еще больше подкрепляет обвинение.
Твой Джои.
Десять тысяч?
Пеллэм был ошарашен. Во имя всего святого, где Этти раздобыла такую огромную сумму? В разговорах с ним она ни словом не обмолвилась о том, что у нее есть какие-то сбережения. На вопрос Бейли о том, сколько она может заплатить поручителю, Этти ответила: восемьсот, максимум, девятьсот долларов, но это уже предел. Она утверждала, что не могла купить страховку у Фло Эпштейн просто потому, что у нее не было на это денег.
Выглянув в окно, Пеллэм увидел, как бульдозер разрушает то, что осталось от здания, в котором жила Этти. Рабочий зубилом и кувалдой пытался расколоть на куски перепачканного копотью каменного бульдога.
Пеллэм услышал голос Этти:
«…Я пытаюсь вспомнить, сколько же зданий было в этом квартале. Точно не могу сказать. Все они были жилые дома, как вот это. Но сейчас от них почти ничего не осталось. Вот этот дом построил в 1876 году один иммигрант. Генрих Дейтер. Немец. Ты обратил внимание на каменных бульдогов у подъезда? На тех, что стоят по обе стороны от парадной лестницы? Этот Дейтер специально пригласил резчика по камню, чтобы тот высек этих бульдогов, потому что когда он еще маленьким ребенком жил в Германии, у него был бульдог. Многие жалеют о том, что эти старые здания рушат и на их месте строят новые. А знаешь, что я на это скажу? Сто лет назад рушили другие старые здания, чтобы построить вот эти, так? Все приходит и уходит. Как и люди, с которыми мы общаемся. Так устроен мир.»
Пеллэм долго молчал. Взяв с письменного стола старый латунный ключ, он некоторое время разглядывал его, затем положил на место.
— Как полиция узнала об этом счете?
— Понятия не имею.
— Кассир в банке опознал в Этти ту самую женщину, которая снимала наличные?
— Чтобы это выяснить, мне надо будет связаться с одним человеком в управлении полиции. А пока что счет заморожен.
— Все это очень плохо, да?
— Да, хуже некуда.
Зазвонил телефон. Старинный, с настоящим звонком, пронзительным и громким. Бейли снял трубку.
Пеллэм проводил взглядом машину, медленно проехавшую мимо окна. Он снова услышал буханье басов рэп-песни. Судя по всему, в хит-парадах она занимала первую строчку.
«…у него есть словечко для тебя,
он замочит твоих братьев и сестер…»
Музыка затихла вдали. Отвернувшись от окна, Пеллэм увидел, что Бейли застыл, рассеянно сжимая в руке трубку. Наконец, словно очнувшись, он попытался положить ее на аппарат. Ему удалось попасть на рычажки только со второй попытки.
— О господи, — прошептал адвокат. — О господи…
— В чем дело, Луис? Что-нибудь с Этти?
— Полчаса назад в Верхнем Вест-Сайде произошел еще один пожар. — Бейли шумно вздохнул. — В страховом агентстве. Две сотрудницы погибли. Одна из них — Фло Эпштейн. Это был он, Пеллэм. Его узнали. Это был тот самый молодой парень с заправочной станции. Он снова использовал свой самодельный напалм. Сжег обеих женщин живьем. Господи Иисусе…
Потрясенный Пеллэм ахнул. У него мелькнула мысль: поджигатель проследил за ним до страхового агентства. Сначала он проник к Пеллэму в квартиру и похитил видеокассеты. А затем отправился следом за ним. Вероятно, вот почему он не стал убивать Пеллэма у него в квартире. Он решил использовать его для того, чтобы найти свидетелей.
«Она пробыла здесь три минуты. Когда ты занимаешься сексом, это ничто, когда рожаешь ребенка — это целая вечность.»
