— Да. Но я предпочитаю ходить в спортзал. В Лондоне бегать опасно.
— Согласен. Где вы живете?
— Сток-Ньюингтон.
— О, а в каком районе? Моя сестра живет в Сток-Ньюингтоне. На Райт-роуд.
— Мы почти соседи, — холодно сказала Кейт.
Доктор, похоже, понял намек.
— Мне не нравится жить в центре Лондона. Поэтому я обрек себя на мучения ежедневных поездок. — Он с притворным ужасом посмотрел на нее. — Я живу рядом с Хедли-Коммон.
— Веселый район, ничего не скажешь.
Он поморщился.
— Да, там есть несколько шумных соседей. Околица нуворишей, как мы говорим. Но в целом район респектабельный. Откровенно говоря, я мало общаюсь с соседями.
— Нет времени?
Он вздохнул.
— Как правило, нет сил. Дома я отдыхаю от работы, и мне меньше всего хочется тратить драгоценные минуты покоя на барбекю с соседями.
— Не любите быть на виду?
— Не люблю суету и шумиху.
Кейт решилась задать личный вопрос.
— Чарлз, а вы встречаетесь с кем-то?
Маартенс посмотрел в окно. Кейт подумала, что он слишком долго обдумывает ответ.
— А у вас есть виды на меня? — Он наконец взглянул на нее.
На такой ответ она не рассчитывала, хотя втайне и надеялась. Он был очаровательным, обходительным, привлекательным и прямо говорил то, что думает. Он честно ответил на недвусмысленный вопрос. Кейт покраснела.
Он не стал мучить ее.
— Простите, я вас неверно понял. Наверное, это один из протокольных вопросов. Но, если не возражаете, я бы с удовольствием пригласил вас в театр или на ужин. Надеюсь, ваш увлеченный историей шеф не будет против?
Она постаралась ответить с той же прямотой, с которой был задан вопрос.
— С личной точки зрения — не будет, но, — она постаралась придать лицу печальное выражение, — как старший инспектор он может решить, что я веду себя непрофессионально.
Он сцепил пальцы. Кейт засмотрелась на его сильные, красивые руки, и ей стало немного стыдно. Вчера она обдумывала перспективы отношений с Джеффом Бенсоном, сегодня — с Чарлзом Маартенсом. Что же это такое?!
— Возможно, раскрыв это ужасное дело, вы позволите мне повторить попытку.
Она улыбнулась. Щеки снова полыхали румянцем.
— Чарлз, я приехала сюда как полицейский, расследующий убийство. Мы отдалились от основной темы, вы не находите?
Он улыбнулся.
— Тем не менее вы не сказали «нет», а это вполне может означать «да». Я терпеливый человек.
Шарон подала кофе.
— Спасибо. — Маартенс был само очарование.
— Сейчас принесу торт.
Девушка вернулась к стойке, и Кейт заговорила о деле.
— В последнее время вы не замечали ничего необычного за профессором Чаном?
Вернулась Шарон, и они замолчали.
— Приятного аппетита! — улыбнулась она.
— Могу я узнать, мой коллега под следствием? — спросил Маартенс.
— Нет. Конечно, нет. Он помогает нам восстановить картину преступления, как и вы. Это обычная процедура. Тем более что он был женихом жертвы.
— Главный подозреваемый?
Кейт сделала вид, что отвлеклась на кофе.
— Партнеру жертвы всегда уделяется повышенное внимание. Это обычная процедура.
— Понятно. Я бы не хотел, чтобы репутация Джимми пострадала, если нет каких-либо формальных обвинений. Даже если и есть серьезная причина… — Он придвинул ей тарелку с кусочком торта.
— Что вы имеете в виду? — нахмурилась Кейт.
Маартенс на мгновение замер, затем, словно опомнившись, указал на торт.
— Серьезная причина попробовать. Торт. Внутри заварной крем с медовым вкусом и карамель…
Кейт не отступала:
— Чарлз, мы же не о торте говорили. Что вы имели в виду, когда сказали, что у профессора Чана была серьезная причина?
Он вздохнул.
— Сам не знаю, почему я так сказал. Забудьте, пожалуйста. И попробуйте торт…
— Чарлз, пожалуйста, не упрямьтесь. Вам все равно придется объяснить свое замечание.
— Послушайте, это неважно. Уверяю вас. Ерунда. Я собью вас с правильного пути, и вы напрасно потеряете кучу времени.
— Позвольте мне самой судить.
— Правда, Кейт, я оговорился и не хочу развивать эту мысль.
Она откинулась на спинку стула и внимательно посмотрела на него. Доктора внезапно заинтересовали пакетики с сахаром, хотя до этого он смущал Кейт, глядя ей в глаза.
— Боюсь, я не могу оставить этот вопрос. Если вы не расскажете, я передам старшему инспектору, что вы располагаете некой информацией.
— И? — Он отпил кофе.
— И он вызовет вас на официальный допрос, — уверенно закончила она.
Маартенс посмотрел поверх чашки.
— И там мы обсудим наше первое свидание? — Он тянул время, очевидно, обдумывая линию поведения.
— Это вряд ли. — Кейт решила, что пора действовать жестче.
Он взъерошил светлые густые волосы.
— Я подставлю его под удар, но это совершенно не имеет отношения к убийству. Просто поверьте мне на слово, хорошо?
Она покачала головой.
— Я никому не верю на слово. Моя работа — расследовать факты. Или вы рассказываете мне все как есть, или мы ставим точку. Я позвоню в Скотленд-Ярд, и вас вызовут для дачи показаний.
Маартенс сдался:
— Хорошо. Ну и упрямая же вы! — Кейт ждала. — Ладно! — Он пожал плечами. — Джимми сказал мне, что подозревает Лили в измене.
— У него были доказательства?
Он покачал головой.
— Думаю, нет. Я не знаю. Он просто это чувствовал.
— Почему он сказал вам об этом?
Кейт принялась за кофе. Это был отвлекающий маневр: нельзя, чтобы он догадался, насколько ее заинтересовали эти «неважные» детали.
Маартенс усмехнулся.
— Я тоже удивился. Джеймс — очень скрытный человек. Он ни с кем не обсуждает свою личную жизнь ни в клинике, ни в больничном отделении. Но мы тысячу лет знакомы. Это случилось на приеме, посвященном сбору средств. Мероприятие само по себе утомительное, а после перелета из Нью-Йорка — особенно. Мы там были на конференции. В общем, думаю, немного шампанского и усталость ослабили обычную сдержанность Джимми. Я спросил, как дела у Лили. Он сказал, что неплохо, раз у нее любовник. — Маартенс поднял руки. — Больше я ничего не знаю.
Кейт наклонилась вперед.
— А как он это сказал?
Он непонимающе посмотрел на нее.
— То есть?
— Он сердился, грустил, иронизировал?
— Нет, он не иронизировал. Произнес совершенно спокойно. Как всегда.
— Не расстроился, не переживал? — с недоверием переспросила Кейт.
— Я не знаю. Не знаю, что он чувствовал. Он мастерски скрывает свои чувства и контролирует эмоции. Уверен, вчера вы это сами заметили.
— Он сказал еще что-нибудь?
— Я, естественно, начал его расспрашивать, но он больше ничего не сказал. До того он упоминал, что Лили молода и красива. И что она еще не дала своего согласия на брак. Он ждал ее ответа. Меня это удивило: я думал, что все решено.
— Ее родители считали брак решенным вопросом.
Маартенс пожал плечами.
— Не знаю, я не был знаком с ними. Как, впрочем, и с самой Лили.
— Не может быть!
— Серьезно.
— Вам не кажется это странным?
— Нет, — сказал он. — Я тоже не представляю коллегам своих подруг. Наверное, вы думаете, что все мы тут — кроме профессора Чана, который держится особняком, — эдакая дружная компания, вместе справляем дни рождения и ходим по пабам. Все не так. Наши врачи — лучшие хирурги страны. У каждого огромное эго, огромный потенциал, огромные зарплаты, и все они — люди разного происхождения, с разными интересами. Единственное, что нас объединяет, — это работа. Все мы помогаем несчастным людям и делаем это хорошо. Но мы едва знаем, кто где живет, не говоря уже о том, как зовут жен или детей. Вероятно, это покажется странным, но, откровенно говоря, мне не интересно, где мои коллеги играют в гольф или любят отдыхать. Это касается и Джимми, и всех уважаемых мною, невероятно загруженных работой людей. Впрочем, о Джимми, поскольку мы вместе руководим клиникой, я знаю немного больше, чем о других. Но это не означает, что мы каждые выходные устраиваем вечеринки.
— Я полагаю, вы друзья. Он мог, по крайней мере, представить вам свою невесту.
— Нет, еще раз повторяю, мы не общаемся на личные темы. Джимми — гонконгский китаец. Может, он дома говорит на кантонском или носит шпильки. А я из Африки, собираю средневековые русские иконы и венгерские марки. Что может нас объединять?
Кейт заметила, что он раздосадован, но при этом продолжает говорить вполголоса и с прежней обходительностью, только в глазах зажглись недобрые огоньки. Наверное, она не первая удивилась его безразличию.
— Мне было известно, что Лили существует. Вот и все.
— Профессор Чан догадывался, с кем встречалась Лили?
Маартенс удивился.
— Спросите его самого.
— А вы не спрашивали?
