Плохая новость состояла в прибытии апелляционной записки от «Крейн». Она растянулась на 102 страницы, в два раза превысив лимит, и создавалось такое впечатление, что ее после тщательного исследования написала команда умнейших юристов. Она была слишком длинной и запоздала на два месяца, но суд пошел на уступки. Джаред Кертин и его люди приводили самые убедительные доводы, требуя расширить временные рамки и объем документа. Это дело явно не подпадало под категорию рутинных.
На ответ у Мэри-Грейс было шестьдесят дней. После того как на записку поглазели все остальные сотрудники, она оттащила ее к себе на стол для предварительного чтения. «Крейн» заявляла, что на процессе было допущено в целом двадцать четыре ошибки, каждую из которых стоит исправить при апелляции. Начиналась записка весьма милым образом: там поместили скрупулезный список всех комментариев и постановлений судьи Харрисона, которые якобы свидетельствовали о его явной предвзятости против ответчика. Далее выражались возражения по поводу выбора присяжных. Критиковались эксперты, выступавшие от имени Дженет Бейкер: токсиколог, подтвердивший почти рекордные уровни бихлоронилена, картоликса и аклара в питьевой воде Баумора, патолог, описавший высококанцерогенную природу этих химикалий, геолог, отследивший попадание токсичных отходов через почву в водоносный слой под городским колодцем, бурильщик, буривший тестовые скважины; док гора, проводившие вскрытие Чела и Пита Бейкера; ученый, изучивший пестициды и отозвавшийся нелестным образом о пилламаре-5, и самый важный эксперт, ученый-медик, связавший бихлоронилен и картоликс с раковыми клетками в телах умерших. Пептоны привлекли четырнадцать экспертов-свидетелей, и всех их в записке усиленно критиковали и объявляли неквалифицированными. Троих обозвали шарлатанами. Судья Харрисон неоднократно допускал ошибки, позволяя им давать показания. Их отчеты, включенные в материалы по делу после долгих споров, разобрали по косточкам, отбраковали из-за «школярской» терминологии и в конце концов назвали «мусорной наукой». Сам вердикт был принят в противовес с большинством имеющихся доказательств и явным выражением чрезмерного сочувствия со стороны присяжных. Штрафная санкция критиковалась грубыми, но мастерски подобранными словами. Истица, как ни пыталась, не смогла доказать, что «Крейн» отравила питьевую воду либо по грубой небрежности, либо с явным намерением. Оканчивалась записка весьма настойчивой просьбой об отмене вынесенного решения и новом процессе или даже прекращении дела Верховным судом. «Этот возмутительный и несправедливый вердикт должен быть отменен без права на обжалование», — значилось в конце. Другими словами, избавьтесь от него раз и навсегда.
Записка была грамотно написана, грамотно аргументирована и казалась весьма убедительной. И после двух часов непрерывного чтения, когда Мэри-Грейс закончила, ее начала мучить жуткая головная боль. Она приняла три таблетки адвила и передала документ Шерману, который взглянул на него так боязливо, словно это была гремучая змея.
Третью новость, самую волнующую, они получили от пастора Денни Отта по телефону. Уэс снял трубку в темноте, затем зашел в кабинет жены и закрыл за собой дверь.
— Это был Денни, — сказал он.
Бросив взгляд на лицо мужа, Мэри-Грейс прежде всего подумала о том, что, вероятно, умер еще один клиент. Из Баумора поступало так много печальных звонков, что она уже предчувствовала что-то плохое.
— Что случилось?
— Он говорил с шерифом. Пропал мистер Леон Гейтвуд.
И хотя особенно теплых чувств они к этому человеку не испытывали, новость вызвала беспокойство. Гейтвуд проработал промышленным инженером на заводе «Крейн» в Бауморе тридцать четыре года. До мозга костей лояльный компании, он уволился, только когда «Крейн» сбежала в Мексику, и признался при даче показаний и на перекрестном допросе на суде, что компания выдала ему компенсационный пакет при увольнении в размере заработка за три года, или около 190 тысяч долларов. «Крейн» щедростью не отличалась. Пейтоны не смогли найти какого-либо другого сотрудника, которому предложили бы столь выгодную сделку.
Гейтвуд поселился на маленькой ферме по разведению овец в юго-западной части округа Кэри, как можно дальше от Баумора и его воды, оставаясь при этом в том же округе. Во время трехдневного выступления на суде он твердо отрицал всякие выбросы ядовитых веществ с завода. На суде Уэс буквально поджарил его на гриле без всякой жалости, предъявив целую кипу документов. Гейтвуд назвал других сотрудников «Крейн» лжецами. Он отказывался верить записям, свидетельствующим о том, что тонны токсичных побочных продуктов на самом деле не вывозились с завода, а просто пропадали. Он смеялся над изобличающими фотографиями шестисот прогнивших контейнеров с бихлорониленом, выкопанных из оврага под фабрикой. «Вы подделали это», — бросил он Уэсу. Его показания были столь явно сфабрикованы, что судья Харрисон у себя в кабинете открыто заговорил об обвинении в лжесвидетельстве. Гейтвуд вел себя нахально, воинственно и несдержанно, так что из-за него присяжные еще больше возненавидели «Крейн кемикл». Он стал важным свидетелем для истицы, хотя дал показания только после того, как его вызвали в суд повесткой. Джаред Кертин готов был его придушить.
— Когда это произошло?
— Он уехал на рыбалку два дня назад. Жена все еще ждет его.
Исчезновение Эрла Крауча в Техасе два года назад до сих пор оставалось тайной. Крауч работал начальником Гейтвуда. Оба отчаянно защищали «Крейн» и отрицали очевидное. Оба жаловались на то, что их преследуют и даже угрожают смертью. И они были не одиноки. Многие из работавших там людей, которые производили пестициды и сбрасывали яд, слышали угрозы в свой адрес. Большинство уехали из Баумора, чтобы оказаться подальше от его питьевой воды, найти новую работу и избежать грядущего шторма судебных разбирательств. По крайней мере четверо из них умерли от рака.
Другие же дали показания и сказали правду. Третьи, включая Крауча, Гейтвуда и Бака Берлсона, дали показания и солгали. Эти группы ненавидели друг друга, а их всех вместе ненавидели уцелевшие жители округа Кэри.
— Думаю, Стоуны опять приложили к этому руку, — сказал Уэс.
— Мы не знаем этого наверняка.
— Никто не знает. Я просто счастлив, что они наши клиенты.
— Наши клиенты покоя не знают, — возразила она. — Пора собирать встречу.
— Настало время ужина. Кто готовит?
— Рамона.
— Тортилья и энчилада?
— Спагетти.
— Давай пойдем в какой-нибудь бар и посидим только вдвоем. Нужно отметить наш успех, солнышко. Это дельце из Боуг-Читто вполне может обернуться компенсацией в миллион долларов.
— За это я выпью с удовольствием.
Глава 19
После десяти выступлений тур Коули под названием «Лица усопших» подошел к концу. Бензин закончился уже в Паскагуле — последнем из крупных городов в южном округе. Хотя Клит старался изо всех сил, он не смог добиться того, чтобы его вновь арестовали. Однако ему удавалось устраивать по небольшой заварушке на каждой остановке. Репортеры его обожали. Поклонники расхватывали брошюры и начинали выписывать чеки, хотя и на мелкие суммы. Местные полицейские наблюдали за его речами с молчаливым одобрением.
По прошествии десяти дней Клиту понадобился перерыв. Он вернулся в Натчез и вскоре очутился в «Лаки Джек», где Айвен выдал ему карты. У него не было реальной стратегии кампании, не было плана. Он ничего не оставил после себя в тех местах, где останавливался, кроме преходящей рекламы. Не было и никакой организации, за исключением пары добровольцев, которые скоро станут не нужны. Откровенно говоря, он и не собирался тратить время или деньги, которых требует приличная кампания. Не собирался он и трогать деньги, которые получил от Марлина, по крайней мере не в целях кампании. Он был готов потратить любые случайные пожертвования, но не планировал терять свои кровные на этом приключении. Внимание публики ему нравилось, и он с удовольствием покажется, когда придется выступить с речью, напасть на оппонента и атаковать либеральных судей всех мастей, но приоритетом для него оставались азартные игры и выпивка. Клит и не мечтал о победе. Черт возьми, он и не поступил бы на такую работу, даже если бы ему принесли ее на блюдечке. Он всегда ненавидел эти толстенные своды законов.
