— Когда мозг работает хорошо? Когда организм обеспечен своевременным питанием. Вам ли это не знать, господа ученые. Быстро всем подойти к столу и поесть. Тебе, Шувалов, в первую очередь. Это приказ.
Антон невольно потянулся к запаху горячего мяса и овощей. Желудок сжался в предвкушении приятного. Только сейчас Антон вспомнил, что с утра ничего не ел.
— Когда в Бостоне начнется операция? — деловито спросила Валентина Федоровна, дождавшись, пока Шувалов удовлетворит первое чувство голода.
— Вы и это знаете?
— Мне положено. Так во сколько?
— С минуты на минуту.
— Ты будешь контролировать процесс?
— Там Вербицкий. Я переслал ему материалы и отдал все необходимые инструкции.
Валентина Федоровна покачала головой.
— Этого недостаточно. Мало ли что может случиться. Ты должен видеть всё своими глазами. Буквально! Догадываешься, как?
Шувалова осенило.
— Вы абсолютно правы. — Он набрал номер Наумова. — Николай, я должен контролировать процесс операции. Установите над пациенткой несколько веб-камер и выведите изображение на сайт вашего научного центра. Обеспечьте Вербицкого наушниками. Я постоянно буду с ним на связи. Сможете?
— Это не проблема. Сделаем, — с волнением ответил Наумов. — Ты всё точно рассчитал?
— Насколько это возможно.
— Я верю в тебя, Антон.
— Алиса в курсе операции?
— Да?
— Как ты с ней общаешься?
— Только через Интернет.
— Я так и думал. Пусть она тоже подключится к изображению и смотрит.
— Я ей передам.
— Постой! Как там Саша?
Наумов замялся. Ольга подалась вперед, стараясь прислушаться к разговору.
— Антон, условия Алисы остаются прежними. Сначала ты помогаешь нашей дочери, и только потом…
— Я хочу знать состояние сына.
— Реальное?
— Ты надо мной издеваешься?
— Я посылал ей такой вопрос. Алиса не ответила.
— Пришли мне ее е-мэйл!
— Нет. Мы и так пошли тебе навстречу, изменив первоначальные условия.
— Где гарантия, что с сыном ничего не случится?
— Когда я ей сообщил о планируемой операции, она согласилась, но приписала… — Наумов осекся.
— Что? Договаривай!
— Алиса написала: в мире будут два здоровых ребенка или… ни одного.
Антон прикрыл трубку, чтобы Ольга не услышала последние слова.
— Это жестоко, — промолвил он.
После короткой паузы Наумов истерично выкрикнул:
— Ты хотел услышать правду? Ты ее получил! Алиса пойдет до конца! Я ее знаю. Ради дочери ни перед чем не остановится! А теперь, займись-ка делом.
Шувалов убрал телефон. Ольга с надеждой смотрела на него.
— С Сашей всё в порядке, — каменным голосом произнес Антон, попытался улыбнуться и отвел беспомощный взгляд.
Женщина сердцем поняла, что ей недоговаривают. Она схватилась за мужа.
— Я боюсь. Ты должен всё отменить и лететь в США. Надо выполнить их условия.
Антон обнял жену.
— Поздно. Операция скоро начнется.
Ольга вздрагивала от рыданий.
— Если в Америке погибнет девочка, сумасшедшая тетка прикончит нашего сына.
Шувалов молчал. Возразить ему было нечего.
Шел четвертый час операции. Антон Шувалов сидел перед большим монитором и наблюдал за тем, что происходит на другом берегу океана в хирургической клинике Бостона. На его голове были закреплены наушники и микрофон, подключенные к компьютеру. Операция заканчивалась, все манипуляции с мозгом девочки были завершены, и американский нейрохирург дал команду на перевязку. Он сдернул маску и повернулся к камере. Уставший пожилой мужчина жестами дал понять, что сделал всё, что от него требовалось, но его лицо не выражало оптимизма.
— Борис, я не вижу приборы. Как состояние девочки? — взволнованно спросил Антон.
Вербицкий всё это время находился в операционной и являлся связующим звеном между Шуваловым и бостонскими врачами.
— Мне кажется, параметры в норме.
— Направь камеры на приборы.
Изображение дернулось, и на двух половинках экрана вместо головы пациентки появились циферблаты и индикаторы электронных устройств, подключенных к девочке.
Шувалов напрягся. Увиденное его не обрадовало. Лана Наумова находилась на грани между жизнью и смертью. Антон был уверен, что все действия были произведены в точности, как он задумал, но оставался вопрос: выдержит ли организм шестилетней девочки последствия многомесячного интенсивного лечения и нескольких операций? Куда качнется хрупкое равновесие?
Его волнение передалось всем, присутствующим в лаборатории.
Валентина Федоровна, несколько часов беседовала с Ольгой, постепенно уводя ее прочь от мрачных мыслей. Сейчас обе женщины притихли. Елена Репина, державшаяся в стороне рядом с Егором Смирновым, нервно сжала его запястье. Она хорошо видела за бездушными показателями точных приборов критическое состояние детского организма. Сергей Задорин переводил взгляд с Шувалова на Репину, успевая следить лишь за одной синусоидой, пульсация которой становилась всё более пологой.
Когда синусоида практически распрямилась, Репина подала ему незаметный знак. Задорин щелкнул по своему компьютеру и разорвал Интернет-связь.
На экране застыла последняя переданная картинка. Жизненные функции в виде электронных графиков словно зацепились за край обрыва, чтобы окончательно рухнуть к нулевым показателям.
Шувалов догадался, что произошло, но не решился восстановить соединение.
— Будем ждать, — как заклинание произнес он и подошел к жене. — Давай выйдем на воздух. Здесь душно.
Никто не проронил ни слова. Антон и Ольга вышли, забыв о верхней одежде. Они стояли под черным морозным небом, тесно прижавшись друг к другу. Звезд не было видно, но прямо перед ними сквозь серую муть проступал пятнистый бок Луны. Казалось, она подсматривает за ними из-за занавески в мрачном раздумье.
— А помнишь, как мы гуляли по ночам? — сказал Антон. — И твоя мама потом ругалась.
Ольга молчала. Антон догадывался, о ком она сейчас думает.
— Тогда нас было двое, и мы еще не были семьей.
— А сейчас? — неожиданно спросила Ольга.
Антон сильнее прижал ее к себе и заглянул в широко распахнутые глаза, уставшие плакать.
— Сейчас нас трое, и мы — семья.
Она уткнулась в его плечо. Он едва разбирал ее бормотание.
— Когда всё закончится… я хочу… чтобы нас стало больше.
Две фигуры слились в одну и не чувствовали холода. Антон обнимал любимую женщину и не знал, что ответить. Он боялся возвращаться в лабораторию, хорошо помня угрозы Наумова. От показателей приборов сейчас зависела жизнь сразу двух маленьких человечков, разделенных между собой тысячами километров.
В дверях института появился Сергей Задорин. Он вынес верхнюю одежду. Шувалов вопросительно заглянул ему в глаза.
— Связи нет, — понуро ответил Задорин, стараясь не смотреть на Ольгу. И Шувалов не знал, это правда или ложь во спасение.
Они оделись и застыли на пороге, не понимая, куда идти. Каждому стало холодно.
— Позвони Вербицкому, — попросил Шувалов Сергея.
Тот торопливо закивал, нажимая телефонные кнопки. Долго ждал и с облегчением произнес:
— Не отвечает.
Темнота сжималась и искривлялась. Ольга находилась рядом, но Антону казалось, что она отдаляется и становится меньше. А его сплющивала в лепешку огромная тяжесть.
Неожиданно в кармане Шувалова забился телефон. Антон выхватил трубку. Звонили с незнакомого номера. Сердце учащенно забилось. Антон осторожно поднес телефон к уху, будто держал раскаленный предмет.
— Папа! Папа! — Услышав голос сына, сердце отца подкатило к горлу. Он не мог ничего произнести. — Папа, я около нашего подъезда. У меня нет ключа.
— Саша, — еле вымолвил Антон.
Ольга выхватила трубку.
— Сашенька, Саша! Любимый мой!
— Мама!
— Как с тобой обращались?
— Я с тетей Алисой играл в шашки. А еще мы ели киндер-шоколад. Я съел две плитки. Ты меня не будешь ругать.
— Нет. Конечно, нет. — По щекам матери катились крупные слезы. — И кто выиграл? — спросила она, словно не было мучительных часов тревожного ожидания.
— Я! Пока не заснул. Тетя Алиса всё время отвлекалась и смотрела в компьютер. Она хочет что-то сказать папе.
Он не заикается, радостно думала Ольга, передавая трубку мужу. Антон напрягся. Коварная похитительница всё еще рядом с его сыном. От нее можно ожидать чего угодно, ведь неизвестно, чем закончилась операция. Если с девочкой плохо, то…
— Спасибо тебе, Антон, — прозвучало в трубку.
Десятитонная глыба свалилась с плеч Шувалова. Он вспомнил, что это простое, замыленное избыточным употреблением русское слово «спасибо», означает для новоиспеченной американки наивысшую степень благодарности. Она несколько лет его никому не говорила, заменяя чужеродным «thanks».
