Ознакомительная версия.
Лэнгдон чувствовал себя сбитым с толку.
— Но… это же невозможно.
— Не только невозможно, Роберт, но и немыслимо. Человеческий разум имеет защитный механизм, отвергающий все факты, которые оказывают на мозг слишком большое давление. Он называется отрицанием.
— Я слышал об отрицании, — беспечно съязвил Лэнгдон, — но не знал, что оно существует.
Сиенна закатила глаза.
— Остроумно, но поверь мне, оно очень реально. Отрицание — важная часть защитного механизма человека. Без него мы бы в ужасе просыпались каждое утро, представляя все болезни, от которых можем умереть. Вместо этого, разум блокирует наши насущные страхи, фокусируя на проблемах, с которыми мы можем справиться — например, придти на работу вовремя или заплатить налоги. Если появляются более мощные страхи, мы пренебрегаем ими, сосредотачиваясь на простых задачах и ежедневных мелочах.
Лэнгдон вспомнил недавнее интернет-исследование студентов в одном из университетов Лиги плюща, которое показало, что даже пользователи с высоким интеллектом инстинктивно склонны к отрицанию. Согласно тесту, подавляющее большинство студентов университета после просмотра неутешительных новостей о таянии ледников или исчезновении видов быстро переходили на страницу с чем-то обыденным, что избавляло их разум от страхов; фаворитами стали спортивные события, забавные видео с котами и сплетни о знаменитостях.
— В древней мифологии, — предположил Лэнгдон, — отрицающий герой считался окончательным проявлением высокомерия и гордыни. Наивысшее проявление человеческой гордыни — полагать себя неуязвимым к опасностям мира. Данте ясно дал понять, разоблачая гордыню как худший из семи смертных грехов… и наказание за нее лежит в самом глубоком круге ада.
Сиенна на минуту задумалась и продолжила.
— Статья Зобриста обвинила многих мировых лидеров в радикальном отрицании… в том, что они порятали свои головы в песок. Особенно критичен он был по отношению к Всемирной организации здравоохранения.
— Бьюсь об заклад, вполне успешно.
— Они отреагировали, сравнив его с религиозным фанатиком, который стоит на углу улицы и держит табличку с надписью «Конец Света близок».
— На Гарвардской площади есть несколько таких.
— Да, и все мы игнорируем их, потому что ни один из нас не может представить, что это случится. Но поверь, если это не укладывается в нашей голове… вовсе не значит, что этого не произойдет.
— Ты прямо как сторонница Зобриста.
— Я сторонница истины, — с убеждением ответила она, — даже если трудно её принять.
Лэнгдон притих на мгновение, снова почувствовав странную изоляцию от Сиенны, и попытался понять необычное сочетание в ней страсти и отчужденности.
Она посмотрела на него со спокойным выражением лица.
— Роберт, послушай, я не говорю, что Зобрист прав в том, что чума, уничтожающая половину человечества, решит проблему с перенаселением. И не говорю, что следует прекратить лечение больных. Речь идет о том, что нынешний путь — весьма простая формула разрушения. Рост населения — это геометрическая прогрессия, оказавшаяся в системе конечного пространства и ограниченных ресурсов. Конец наступит быстро. Это будет не похоже на медленный расход бензина… а скорее на съезд с обрыва.
Лэнгдон хмыкнул, пытаясь переварить только что услышанное.
— Кстати говоря, — добавила она, хмуро указывая вверх по правую сторону от них, — Я почти уверена, что Зобрист спрыгнул вон оттуда.
Лэнгдон поднял голову и увидел, что они как раз проходили мимо строгого каменного фасада музея Баржделло, расположенного справа от них. За ним клиновидный шпиль башни Бадиа возвышался над окружающими постройками. Он посмотрел на верхушку башни, размышляя, почему Зобрист спрыгнул. И он надеялся, что, черт возьми, этого не было, потому, что тот совершил что-то ужасное и не хотел сталкиваться с грядущими событиями.
— Критики Зобриста, — сказала Сиенна, — с ехидством отмечают парадоксальность того, что многие из разработанных им генных технологий серьёзно увеличивают прогнозируемую продолжительность жизни.
— Что только усугубляет проблему перенаселения?
— Вот именно. Зобрист однажды публично заявил, что хотел бы запихнуть джинна обратно в бутылку и отменить свой вклад в увеличение продолжительности человеческой жизни. Я полагаю, это убедительная риторика. Чем дольше мы живём, тем больше наших ресурсов расходуется на поддержание пожилых и больных.
Лэнгдон кивнул.
— Я читал, что в Штатах порядка 60 процентов расходов на здравоохранение идёт на помощь пациентам в последние полгода их жизни.
— Это так, и в то время как наш рассудок говорит, что это безумие, сердца отвечают: «Пусть бабушка поживёт как можно дольше».
Лэнгдон кивнул.
— Конфликт между Аполлоном и Дионисом — легендарная дилемма в мифологии. Извечная битва между разумом и сердцем, которые редко хотят одного и того же.
Лэнгдон слышал об отсылках к мифологии, которые теперь использовались на встречах анонимных алкоголиков, чтобы описать алкоголика, уставившегося на стакан со спиртным — его мозг знал, что оно ему навредит, но сердцем он страстно желал покоя, которое оно ему принесет. Очевидно, идея звучала так: Не чувствуйте себя одинокими — даже боги враждовали.
— Кто нуждается в агатузии? — неожиданно прошептала Сиенна.
— Что, прости?
Сиенна подняла глаза.
— Я наконец вспомнила заголовок эссе Зобриста. Оно называлось: «Кто нуждается в агатузии?»
Лэнгдон никогда не слышал слова агатузия, но догадывался, что оно, вероятно, образовано из корней греческих слов — агатос и тузия.
— Агатузия… должно быть «подходящая жертва»?
— Почти. Фактически это означает «самопожертвование во имя общего блага». — Она сделала паузу. — Также известно как самоубийство с благой целью.
Лэнгдон безусловно встречал данный термин раньше — в первый раз, когда обанкротившийся отец покончил с собой, чтобы семья получила его страховку, и во второй — когда раскаявшийся серийный убийца, убил себя в страхе, что не сможет контролировать свое влечение убивать.
Однако, самый ужасный пример Лэнгдон помнил из романа «Бегство Логана» 1967 года, изображавшим будущее общество, в котором каждый с радостью соглашался совершить самоубийство по достижении двадцати одного года — таким образом, полностью насладившись юностью, люди не представляли угрозы своей численностью или старостью для ограниченных ресурсов планеты. Если Лэнгдон правильно помнил, в киноверсии «Бегства Логана» «конечный возраст» был повышен с двадцати трех до тридцати. Без сомнений в попытке сделать фильм более приемлемым для самой ключевой для сборов группы населения в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти.
— Итак, Эссе Зобриста… — сказал Лэнгдон. — Я не уверен в названии. «Кто нуждается в агатузии?» Это сарказм? И кто нуждается в самоубийстве с благой целью? Все мы?
— Вообще говоря нет, название — игра слов.
Лэндон покачал головой, не увидев её.
— Кто (WHO) нуждается в самоубийстве — здесь WHO (ВОЗ) — аббревиатура Всемирной организации здравоохранения. В своём очерке Зобрист выступил против директора ВОЗ доктора Элизабет Сински, которая работает там давно и, по мнению Зобриста, не принимает всерьёз необходимость контроля за ростом народонаселения. В его статье говорилось, что ВОЗ пошло бы на пользу, если бы Элизабет Сински покончила с собой.
— До чего же он всё близко к сердцу принимал.
— Такова участь гениев, предполагаю я. Зачастую, люди с особенным интеллектом способны к концентрации сильнее других и делают это за счет эмоциональной зрелости.
Лэнгдон представил увиденную ранее статью о маленькой Сиенне, одаренном ребенке с IQ 208 баллов и сверх способностями ума. Лэнгдон задумался, что если, говоря о Зобристе, она неким образом имела ввиду себя; ему также было любопытно узнать, как долго она решит хранить свою тайну.
Впереди себя Лэнгдон обнаружил ориентир, который искал. После пересечения Виа Дей Леони, Лэнгдон привел ее к перекрестку крайне узкой улицы — больше похожей на переулок. Знак над головой гласил: «ВИА ДАНТЕ АЛИГЬЕРИ».
— Звучит так, как будто ты много знаешь о человеческом мозге, — сказал Лэнгдон. — Это было твоей специальностью в медицинской школе?
— Нет, просто много читала об этом, когда была ребенком. Я заинтересовалась наукой о мозге, потому что у меня были кое-какие… медицинские причины.
Лэнгдон с любопытством взглянул на нее в надежде, что она продолжит.
— Мой мозг… — спокойно сказала Сиенна. — Он развивался отлично от других детей, и это вызвало некоторые… проблемы. Я долгое время пыталась понять, что со мной не так, и в процессе много узнала о неврологии. — Она поймала взгляд Лэнгдона. — И да, отсутствие волос связано с моим заболеванием.
Ознакомительная версия.
