не мерил его. Где-то среднего… он сидел на жопе и целился в меня из револьвера…
– Какой модели было оружие?
– Кажется, Smith and Wesson…
– Что было с Тимом?
– Он лежал, захлебываясь собственной кровью. Кажется, этот мудак выстрелил ему в шею… Он тихонько сидел в подвале, поджидал…
– Что там было еще?
– Эм… лужа черной жижи, в которой он весь перемазался. И кровь Куки. Черт, я дернул оттуда из-за копов… кажется, выстрел услышали соседи и вызвали полицию.
– Это последний раз, когда вы видели Тимоти Кука? Ночью 17 июля?
– Да, черт возьми…
– А где был Гилберт?
– Он стоял на шухере у въезда в деревню. Мы общались по рации, он предупредил, что в нашу сторону движутся полицейские машины. Поэтому я выбежал оттуда, запрыгнул в фургон и рванул на шоссе Чобхем-лэйн.
– Интересно, и бросили своего практически брата умирать с незнакомцем в темном подвале?
Милт смотрел ему в глаза, как удав смотрит на свою еще живую жертву.
– Не судите меня, детектив. Не все ходят на ограбление с ручной гранатой в кармане.
– Ни в коем разе, Джим. Ты сможешь опознать парня, который убил Тимоти?
– Не уверен… но…
– Напиши свой номер телефона, – Милт протянул ему салфетку и вытянутую из кармана авторучку.
Фуллер покорно накарябал цифры на салфетке и вернул Открывашке.
– Полагаю, Джим, вы были со мной предельно честны. Ведь, если это не так – нам придется встретиться снова, – Милт поднялся со стула, забрал свои вещи со стола и двинулся в сторону барной стойки.
– Мистер Милт, – Фуллер поднялся и говорил так, чтобы его все слышали. – Благодарю Вас за Ваше рвение в поисках Тима. Он член нашей большой дружной семьи…
– Не подмазывайся, – отсек его Милт.
Он сел на корточки перед бугаем Барри, который смердел потом и страхом, вставил чеку в гранату и с трудом разжал его огромные руки, после чего снял с него наручники.
Фуллер стоял у стола, размышляя, все ли правильно он сделал. Последняя реплика была обращена к остальным мужикам, нежели к Милту. Сотрудничество с полицейскими, даже с бывшими, у «львов» было не в почете.
Милт потрепал мокрые волосы Барри и двинулся к выходу. Фанаты «Миллуолла» расходились, давая ему дорогу. В двери он обернулся и добавил:
– Нас никто не любит, но нам плевать, – и удалился из паба, оставив безмолвную публику.
«Миллуолл» пропустил очередной гол от «Лестера», но на это уже никто не обратил внимание.
* * *
Туман все еще застилал глаза, а перед глазами маячил знакомый силуэт. Сколько времени прошло? Это больничная палата? Определенно – да, но что он тут делает? Грегори пытался напрячь извилины, но снова проваливался в мягкий обволакивающий туман, нежнее теплой постели в семь утра. Холодная рука легла на лоб. Такая мягкая и нежная, и такая знакомая. Ее обладательница что-то сказала, но слова завязли во внешней оболочке кокона, охранявшего его сознание.
– … вы сказали, что он идет на поправку, что его скоро можно выписывать, – зазвучал знакомый женский голос.
В ответ прозвучал монотонный бубнеж. Безэмоциональный, сухой, формальный. Полная противоположность женскому, с нападающими интонациями – гнев, волнение, страх. Здесь и сейчас идет борьба – за него, за Грегори. Но теплый обволакивающий кокон слишком плотно сжимал его тело.
Прекрати себя жалеть, ничтожество! Каждый раз ты тихонько лежишь в собственной блевотине, пока тебя пытаются вытащить из задницы!
Из вспышки явился силуэт женщины, подвешенной под потолком, которая отчаянно борется за жизнь, вцепившись ногтями в кожаный ремень вокруг ее шеи.
Белесый туман в сознании завибрировал от женского голоса. Реального или воображаемого?
Ты мог что-то сделать. Ты всегда мог что-то сделать, но каждый раз выбирал бездействие. Жалкий никчемный кусок говна. Вечный ребенок, застрявший в своих страхах.
Следующая вспышка породила мужскую фигуру, сидящую за столом. Отец снова пьян. И зол. Он ждал, пока Грег вернется из школы, чтобы наконец-то выплеснуть свою слепую ярость. Жесткая ладонь рассекает воздух, мозг бьется о стенки черепной коробки, а Грег летит на пол. Мужчина хватает его за плечи, трясет, надеясь увидеть его слезы…
Но ты давно понял, что слезы злят его еще сильнее, поэтому лишь безучастно смотришь на его рот. Ожидаешь, когда это закончится, задыхаясь от обиды и боли где-то внутри себя. Сколько раз ты думал вцепиться зубами в его чертов нос. Откусить и выплюнуть ему в лицо, улыбаясь украшенными кровью зубами.
Туман зашелся мелкой рябью, как поверхность воды в лужах при приближении поезда. Все чаще ты стал задерживаться после школы, наблюдая за городскими электричками. Твой друг Амир был рядом, но он не рассказывал о твоей боли взрослым, но разделял ее. Вскоре вы познакомились с мальчишками, которые тоже не нужны были своим родителям. И они угостили вас первым косяком. Ты сильно кашлял, в висках стучало, а Амира вообще вырвало.
