Ознакомительная версия.
Потом они попили воды на колонке, около которой, несмотря на стоящую в Яме жару, никого не было. А вскоре вышли на родную улочку.
— Сколько у тебя экзаменов еще в школе осталось?
— Два, — вздохнула Катя. — Математика и сочинение.
Валя скривилась.
— Фу! Математику всегда терпеть не могла.
— А я за нее как раз не волнуюсь. А вот сочинение…
Они прошли мимо дома Авдеевой. Хозяйка, как почти всегда, сидела на низенькой шаткой лавочке в палисаднике, в тени куста сирени, который был ее гордостью. Сестры хором поздоровались:
— Здрасте, баб Галь!
Авдеева закивала, улыбаясь беззубым морщинистым ртом, а потом долго смотрела им вслед, словно стараясь запечатлеть эту идиллическую картину, пока смерть не заявит о своих правах. Авдеева была старой и часто болела, и родители Кати поговаривали как-то, что баба Галя в своем холодном домишке еще одну зиму точно не переживет.
— Да какая разница, — продолжала Валя. — Что тебе это сочинение? Ну, трояк получишь даже если. И что? Чего это изменит? Ты же в институт не собралась поступать?
Катя отвела глаза.
— Не знаю.
Валя сокрушенно покачала головой.
— Ты серьезно? Катюх, взрослеть пора, ты чего уже, в самом деле? Оглянись вокруг. Мы живем в нищем поселке на самом отшибе города. До остановки полчаса пиликать от переезда, а потом до центра почти час на троллейбусе. Мы в Яме, сеструх. Так что хорош выкобениваться.
Катя промолчала. Она и сама знала все это. Детство, когда она бегала перед домом с ободранными коленками и сияла беззубым ртом, чувствуя, физически чувствуя, как она летит, и заходясь от восторга. Родители, бывшие монолитом, которые защитят ее всегда и везде. Родной поселок, о причинах самоназвания которого — Яма — она даже не задумывалась. Все было тогда таким простым, понятным — и радужным. Но сейчас все это было позади. Старшая сестра была права. Пора взрослеть и трезво оценивать свои шансы. А шансы были паршивыми. Никто из тех, кого они знали здесь, в Яме, не поступил в институт.
— Поступай в каблуху, — Валя обняла Катю за плечи. — Там нормальные преподы. А с этого года, говорят, новую специальность открывают. «Хозяйка усадьбы» называется.
Катя не выдержала и рассмеялась.
— Какой еще усадьбы? Как в «Рабыне Изауре», что ли?
— Ну, блин, так вот называется, не я же придумала. Там, короче, изучают…
Катя подняла глаза, взглянув вперед, в сторону их дома, и почувствовала, как у нее екнуло сердце. Девушка изумленно замерла, уже не слушая сестру. Валя машинально сделала пару шагов и обернулась.
— Ты чего?
Безуспешно пытаясь справиться с собой, Катя подняла руку и показала пальцем вперед.
— Сергей вернулся.
Валя резко обернулась. Катя знала, что старшая сестра ждала этого момента два долгих года. Всегда беззаботная, даже легкомысленная, она прятала письма из воинской части в шкаф и иногда перечитывала их, когда была уверена, что никто ее за этим не застукает.
Это был Сергей Поляков собственной персоной. Возмужавший, короткостриженый, с обветренным, ставшим каким-то волевым и угловатым, лицом. На нем была парадная армейская форма с аксельбантом на груди и пыльный чемодан.
Сергей остановился, поставил чемодан и расплылся в широкой улыбке.
— Поляков! — взвизгнула Валя. — Какие люди!
Валя, а за ней и Катя, бросились к Сергею. Тот шагнул девушкам навстречу, на ходу простирая объятия и улыбаясь так тепло и радостно, что у Кати на глазах навернулись слезы счастья.
Даже несмотря на то, что молодому дембелю не было до нее, Кати, никакого дела.
Вот и сейчас он, высокий, мужественный, подхватил налетевшую на него Валю и закрутил. Валя хохотала и кричала «Отпусти!», но Сергей не слышал — к валиной радости — не слушал ее.
Катя осталась стоять в стороне, поймав себя на мысли, что она глупо, как последняя простушка, улыбается тому, кто на нее даже не взглянул.
В стеклянной витрине кафешки, залитой снаружи дождем, Катя видела собственное мутное отражение. Тощая, в синем кителе, висевшем на ней, как на вешалке, Катя давно не чувствовала себя так неуютно.
Она перевела взгляд на сидящего напротив Полякова, чуть улыбнулась ему — вышло как-то робко, но ситуация была самой что ни на есть подходящей — и обхватила ледяными после улицы ладонями чашку горячего шоколада.
— Майор юстиции? — Поляков кивнул на ее погоны. — Небось, уже старший следователь?
— Вовсе нет.
— Ну вот. А я в тебя верил.
Было непонятно, шутил Поляков или нет. Но Катя не удержалась от улыбки.
— Зато по особо важным.
— О. Ты очень крута.
— Нет, не очень, — зачем-то ляпнула она.
Катя попыталась вспомнить, когда видела Полякова последний раз. Как ни крути, а выходило, что прошло 18 лет. Целая жизнь позади. И вот они сейчас сидят в кафе в центре города, в сотне метров от ее родного управления СК и в добрых шести километрах от злополучной Ямы, и пьют кофе.
Поляков мало чем напоминал того дембеля с растянутыми до ушей в широкой улыбке губами. Он осунулся. Его щеки прорезали две вертикальные морщины. Еще одна глубокая морщина пролегала через весь его лоб. На скуле виднелся бледный шрам, своим узором напоминавший птичью лапку. Короткая стрижка, но лохматые волосы — Поляков явно не был фанатом прихорашиваться перед зеркалом с расческой в руках. Мешки под глазами. И сами глаза… В них была вселенская грусть и пустота. Когда в последний раз в своей той, прошлой, жизни Катя видела Полякова, у него были именно такие глаза. Словно этот взгляд теперь уже 38-летний мужик пронес через всю свою жизнь.
— Ты изменился, — сказала Катя, чтобы что-то сказать.
Поляков осторожно подул на огненный кофе и сделал осторожный глоток.
— Все мы меняемся, — пожал он плечами. — И все вокруг тоже меняется. В этом большой минус и одновременно большой плюс нашего мира.
Катя даже не подозревала, о чем он. Поэтому отозвалась:
— Да, наверное. Не знаю.
— Как ты оказалась здесь?
Поляков кивнул на мундир, и по этому жесту Катя сообразила, что он имеет в виду.
— Долгая история. Да как и все, в общем-то. Ничего особенного. Поступила на юрфак. Через год после… — она запнулась. Поляков кивком подтвердил, что понимает, какое событие Катя обозначила этим обрывком. — Ну вот. Потом в суде практику проходила. В Ленинском. А у нас тогда прокуратура в том же здании располагалась. Не знаю, помнишь ты или нет.
— Очень вряд ли. Неважно.
— Да. И так, в общем, вышло, что я туда и устроилась. Сначала помощником. Потом следователем. А потом реформа эта. Когда создавали Следственный комитет, меня позвали. Я к этому времени хоть и была начинающим следаком, но уже была, наверное, на хорошем счету. Как-то так. Ну а… — Катя повертела чашку, наблюдая, как тянущаяся вверх тоненькая струйка пара завихряется перед ее лицом. — …А ты?
— Все просто, — отозвался Поляков. — Долго без работы сидел. Это началось, когда мы виделись в последний раз. До того, как вы уехали. Помнишь?
Катя помнила.
— Лихие девяностые во всей красе… Мать их дери… Такое не забудешь.
— У меня за плечами только армия и была. А, ну и права еще, само собой. Выбора особого не было. Можно было пойти в бандосы. Я, кстати, серьезно эту мысль рассматривал. Терять-то… — Поляков невольно вздохнул. — …Терять-то особо нечего было.
Катя отвела взгляд. Смаковать детали воспоминаний, от которых она бежала всю свою сознательную жизнь, Катя сейчас не могла.
— Но я подумал-подумал, и пошел в ментуру. Люди там как раз нужны были. А желающих работать не особо. Если помнишь, в девяностые не выстраивалась очередь из желающих носить погоны.
— Наверное.
— Сначала водилой устроился, по специальности. В городской полк ППС. Патрулировал Промышленный. А потом дела в ментуре пошли еще хуже, хотя, казалось бы, куда уж хуже-то. Народ валил на улицу со страшной силой. Я оставался. И однажды мне предложили подумать.
— Уголовка?
Поляков согласно кивнул.
— Она самая. В Промышленный.
— Ты согласился?
— Сама видишь.
— Майор?
— Капитан.
Катя чуть улыбнулась, и Поляков ее поддержал. Она поймала себя на мысли, что сам Поляков наверняка тоже чувствует себя неловко сейчас. Разве что у него получается это скрыть гораздо лучше. Опер все-таки.
— Как родители? — подал он голос. — Живые?
Катя покачала головой.
— Папа нет. Давно уже. Мама… болеет она. Давай не будем об этом, хорошо? Не самая веселая тема.
— Могу анекдот рассказать.
— Я подписана на рассылку, — соврала Катя зачем-то. — Все, что ты можешь рассказать, для меня будет бояном.
Поляков потянулся к карману куртки.
— Я выйду на минутку.
Сквозь стеклянную витрину кафе она видела, как Поляков спрятался под широким козырьком и закурил. Катя поколебалась, думая, идти ли ей следом. Но все же поднялась. Поляков чуть улыбнулся, увидев у нее в руках серебристый цилиндр электронной сигареты.
Ознакомительная версия.
