– Где Фредди?
– Фредди – это часовой?
– Да. Где он?
Римо посмотрел на стоящего на коленях Фредди, из ушей которого торчала длинная тонкая дубинка.
– Он сейчас занят.
– Я хочу взглянуть на ваше удостоверение личности, – настаивал голос.
– Мое удостоверение – это Фредди, – сказал Римо.
– Перестаньте говорить глупости и подсуньте удостоверение под дверь.
– Не пролезет, – засомневался Римо.
– Пролезет.
– Ну ладно, – сдался Римо.
Внутри пятеро нацистов глядели на дверь. Снаружи донеслись какие-то скребущие звуки, и что-то розовое показалось из-под двери. Потом появились еще четыре предмета, оказавшиеся пальцами, затем кисть руки и, наконец, край коричневой рубашки.
– О Боже, ведь это Фредди! – прошептал Эрнест Шайсскопф.
Все бросились к двери. Рука Фредди, словно побывавшая под паровым катком, пролезала в комнату сквозь зазор между дверью и порогом. Фредди был теперь не толще собственной фотографии, наклеенной на картон. Уже показались белокурые волосы, уже затрещал череп, сплющиваясь, чтобы пройти в щель, когда внезапно дверь дрогнула, заскрипела и слетела с петель.
На пороге стоял Римо. То немногое, что осталось от Фредди, лежало у его ног. Пятеро нацистов не могли оторвать глаз от дубинки, ставшей неотъемлемой частью его черепа.
– Привет, – поздоровался Римо, – я же говорил, что не пролезет.
– Ггг-ыы-гг-ыы-гг-ыы, – произнес Шайсскопф.
– И Фредди то же самое говорил, – ответил Римо.
– Кто вы такой? – пролепетал один из нацистов.
– Что вам надо? – воскликнул другой.
– Что вы сделали с Фредди? – раздался третий голос.
– Минутку, – сказал Римо. – Мы так ничего не добьемся, если будут говорить все разом. Сначала скажу я. Ты, – указал он на Шайсскопфа, – немедленно прекрати блевать и послушай меня.
– Ггг-ыы-гг-ыы-гг-ыы, – отозвался Шайсскопф, орошая комнату остатками жареной рыбы с картошкой.
– Прекрати, я кому говорю, – повторил Римо.
Шайсскопф сделал глубокий вдох и попытался остановить рвоту. Он вытер лицо рукавом форменной рубашки.
– Я как-нибудь могу убедить вас отменить завтрашний марш? – спросил Римо. – Меня прислали для переговоров.
– Нет, – заявил Шайсскопф. – Никогда!
– Не торопись, – сказал Римо. – Фредди я уже убедил.
– Никогда! – взвизгнул опять Шайсскопф. – Мы маршируем во имя свободы и во имя прав белого человека. Мы маршируем, чтобы сказать «нет» смешению рас...
– Тогда прощай, – сказал Римо.
Он схватил Фредди за дубинку и втащил его в комнату. Два нациста бросились на него, размахивая полицейскими дубинками. Римо ударил их телом Фредди, и они грудой повалились на пол.
Двое других кинулись на Римо, держа наперевес бейсбольные биты, залитые свинцом. Он закружился между ними, все время подаваясь вперед и назад, направо и налево. Когда оба были уверены, что он находится в пределах досягаемости, на него обрушилось два страшных удара. Римо наклонился, мгновенно выйдя из зоны контакта, и услышал звук слившихся воедино ударов. Его противники поразили друг друга. Следом, как эхо после выстрела, донесся знакомый успокаивающий звук ломающихся и раскалывающихся черепов.
Римо кивнул и отошел в сторону. Тела его противников тяжело рухнули на пол.
Оберштурмбаннфюрер Эрнест Шайсскопф забился в угол и выставил перед собой книжку комиксов «Мохаммед Али против Супермена». Темное лицо Али было зачеркнуто двумя жирными коричневыми линиями.
– Убирайся, ты, – прохрипел Шайсскопф. – Я вызову полицию!
– Послушай, Эрнест, – сказал Римо, – ты не расстраивайся. Ты просто не думай, что умираешь.
– О чем же мне еще думать?
– Что наконец становишься человеком, – ответил Римо.
Покончив с ним, Римо произвел уборку помещения, затем приладил сломанную дверь и покинул место событий. До его дома в Компо-бич было три мили, и он решил пробежаться. Давно уже ему не удавалось потренироваться.
Чиун, как и час назад, сидел на полу посреди комнаты и смотрел на лежащий перед ним большой лист пергаментной бумаги. Он держал гусиное перо рядом с чернильницей, как будто собирался вот-вот макнуть. Бумага была девственно чиста.
– А сегодня что, Чиун? – спросил Римо, показывая на нетронутый лист. – В Венесуэле слишком громко играет радио?
– Я так беспокоился за тебя, что не мог работать, – сказал Чиун.
– Беспокоился за меня? Я не думал, что они произвели на тебя такое сильное впечатление. Ты их назвал, помнится, животными в коричневых рубашках.
– С ними все улажено?
– Конечно.
– Хорошо, – произнес Чиун. – Эти нацисты отвратительны.
– Этих уже нет. И вообще, с каких это пор ты не любишь нацистов? Если Дом Синанджу мог работать на Ивана Грозного, фараона Рамзеса и Генриха Восьмого, то чем плохи нацисты? Они что, вам не заплатили?
– Дом Синанджу отказался на них работать. Более того, мы сами вызвались устранить их вождя. Этого, с такими смешными усиками.
– Даром?! Синанджу?
Чиун кивнул:
– Есть некоторые виды зла, с которыми нельзя мириться. Мы не часто работаем бесплатно, потому что деревня голодает, когда мы не приносим денег. Но на этот раз мы должны были так поступить. Этот безумец узнал о нашем скором приходе и отравился, ухитрившись убить сначала свою подругу. Он был грязен до самого конца. – Чиун плюнул от отвращения. – Но как я могу довести до конца мой труд, – произнес он, помолчав, – если ты отвлекаешь меня пустыми разговорами? Я иду спать.
– Приятных сновидений.
Лучшего дня для демонстрации нельзя было и пожелать. Вовсю сияло солнце, разгоняя утренний холод, оставшийся в напоминание о длинной коннектикутской зиме.
В Вестпорте по всей Бостон Пост-роуд вдоль тротуаров стояли тысячи людей с бейсбольными битами, помидорами и велосипедными цепями наготове. Американское общество по охране гражданских свобод призвало добровольцев со всей страны, и теперь четыреста адвокатов бегали вдоль предполагаемого маршрута демонстрации и зачитывали постановление окружного суда о недопустимости насилия. Никто не обращал на них внимания.
Там же присутствовали три сотни полицейских, снабженных всем необходимым для подавления беспорядков. По пути демонстрантов располагались четыре машины скорой помощи и два фургона для перевозки трупов.
Повсюду сновали уличные торговцы, продающие американские флаги. Наиболее предприимчивые из них припасли и нацистские нарукавные повязки, но пока что спроса на них не было заметно.
Все было готово для обещанного нацистского шествия.
Не хватало только самих нацистов.
Римо заметил это, когда ехал к закусочной за номером «Дейли Вэрайети» для Чиуна. Вернувшись домой, он вручил Чиуну журнал и включил телевизор. После назначенного для начала марша времени прошел уже час, и некоторые журналисты догадались наконец посетить штаб-квартиру нацистской партии на Грин Фармс-роуд.
Телевизионный эфир был переполнен сообщениями о произошедшем ночью убийстве руководства нацистской партии. Тела шестерых «коричневых», одно из них частично раздавлено, найдены вмятыми в стену. Они напоминают рыб, снятых с крючка, сказал один комментатор. Тела были расположены двумя соединенными треугольниками, то есть в виде звезды Давида.
– Это ужасно! – воскликнул Чиун.
– Я решил, что это будет что-то вроде уборки, – сказал Римо.
Он улыбнулся при известии о том, что Лига защитников сионизма поставила себе в заслугу эти убийства.
– Катастрофа! – сказал Чиун.
– Я только хотел нанести последние штрихи, – сказал Римо. – Мне понравилась мысль о звезде Давида.
– Замолчи! Меня не интересуют твои дурацкие шутки. Ты читал сегодняшний «Вэрайети»?
– А что там пишут?
– Там пишут, что Роберт Редфорд находится в Колорадо и произносит речи на местном празднике.
– Вот и хорошо. Всем время от времени полезно проветриться.
– А Пол Ньюмен учится во Флориде езде на гоночных автомобилях.
– М-м-м-да, – промычал Римо, наблюдая по телевизору репортаж из дома на Грин Фармс-роуд.
– Почему они не здесь? – вопросил Чиун.
– Я не знаю, Чиун, – сказал Римо.
– Зачем я столько месяцев, в надежде встретить их, ем этот ненавистный морской суп? – продолжал Чиун.
– Понятия не имею.
– Меня гнусно обманули!
– Мир полон обмана.
– Только его часть, – заявил Чиун. – Только его белая часть. В Синанджу такого бы никогда не произошло.
– В Синанджу вообще ничего не происходит.
– Если я когда-нибудь встречу Ньюмена или Редфорда, сделаю из них отбивную, – пообещал Чиун.
– Это им пойдет на пользу.
– Нет, я накажу их еще хуже, – сказал Чиун. – Я не позволю им сниматься в моем фильме.
– Уж это научит их себя вести.
– Я найду кого-нибудь другого, – произнес Чиун.
– Отлично.
– Я возьму Брандо и Аль Пачино, – решил Чиун.
– Правильно. Такие вещи нельзя оставлять безнаказанными.
