3
Город майя Караколь, 610 год н. э.
Шел третий день вайеб,[9] и ничто не должно было нарушать спокойствия в городах майя. Те пять дней, из которых состоял последний месяц года, назывались «спящими», и всякого рода деятельность следовало свести к минимуму, поскольку это были дни дурного предзнаменования: не стоило привлекать внимание богов и провоцировать их гнев. Посевные и уборочные работы прерывались, как и любой ручной труд; старались даже лишний раз не разводить огонь. Мало кто рождался в вайеб, а те, кому выпало несчастье появиться на свет в это время, считались носителями проклятия, которое будет сопровождать их в течение всей оставшейся жизни.
Поэтому человек, сидевший у двери своего дома и размышлявший с закрытыми глазами, удивленно поднял голову, когда услышал шум. Гул голосов усиливался, приближаясь к тому месту, где он находился. Вскоре он уже видел многочисленную группу людей, явно возбужденных, направлявшихся к его дому.
Человек поднялся, и тогда стало видно, как он высок, намного выше всех остальных людей его города. Ему было примерно тридцать пять лет, его блестящие черные волосы частично закрывали плечи, а в его темных проницательных глазах отражалась уверенность человека, привыкшего, чтобы ему подчинялись.
Его звали Белый Нетопырь,[10] он был халач виник, верховный жрец города Караколя.
Он смотрел на приближающихся людей весьма неодобрительно. Однако, хоть они еще находились далеко, он подсчитал, что их было около сорока человек, и вскоре увидел, как другие горожане, встревоженные шумом, начали выходить из своих домов и присоединяться к шествию. Он перестал хмуриться, поняв, что должна быть какая-то причина, оправдывавшая подобное поведение, и стал пристально вглядываться в тех, кто возглавлял процессию.
Один из них нес в руках нечто похожее на мешок среднего размера, а шедший рядом с ним прижимал к груди маленького ребенка.
Халач виник понял, что эта группа искала именно его, и, скрестив руки, выпрямился перед дверью своего жилища. Шум голосов превратился почти в шепот, когда его заметили, а затем воцарилась полная тишина.
Наконец они остановились на почтительном расстоянии, в то время как два человека, возглавлявших шествие, сделали шаг вперед.
— Халач виник, — сказал тот, кто нес ребенка, склонив голову в знак уважения, — четверо погибли сегодня на северной дороге, ведущей к Шунантуничу и Наранхо, недалеко от нашего города. Мы не опознали ни одного из них. Мы оставили их там до принятия тобой решения, поскольку их смерть произошла при странных обстоятельствах и, возможно, при вмешательстве богов. — Он кивнул в сторону своего товарища. — Возле них мы нашли этот мешок… и этого ребенка. Как видишь, он ранен и его рана продолжает кровоточить, но, я думаю, он не умрет.
Говоривший оторвал ребенка от груди и показал его мудрецу. Тот осматривал его несколько секунд, не произнося ни слова. Он прикинул, что мальчику было около двух лет, и его удивило то, что ребенок не плакал. Особое внимание привлекала та напряженность, с которой малыш смотрел ему в глаза, а также зрелость этого детского лица. В остальном он был похож на любого другого ребенка такого же возраста: с черными прямыми волосами, смуглой кожей и большими темными глазами; орлиный нос, характерный для его расы, только начинал формироваться. На правой ноге, в верхней части бедра, у малыша была татуировка, изображавшая соединенные между собой солнце с расходящимися лучами и луну, уменьшившуюся на четверть.
Шаман подошел, чтобы вблизи осмотреть рану, и снова слегка нахмурился. Не потому, что порез выглядел серьезным, хотя он был глубоким и продолжал кровоточить, а потому, что в нем он заметил нечто очень странное и в то же время знакомое. Кровь, пульсирующая в ране, была одновременно светлой и темной, как будто два разных оттенка хотели смешаться, чтобы стать одним. Пальцы мудреца прошлись, против его воли, по шраму на его собственной левой руке, и в это мгновение живые, яркие образы возникли в его памяти.
С большим усилием он оторвал взгляд от ребенка и обратился к стоящему перед ним человеку:
— Расскажи мне, что знаешь.
Пока тот описывал сцену, которую они застали, другой, державший мешок, высыпал его содержимое перед верховным жрецом. Там находилось то, что обычно брали с собой в путешествие через джунгли, а еще — кожаная сумка, которую тоже открыли. Когда то, что было внутри, рассыпалось по земле, у наблюдавших, которых становилось все больше и больше, вырвались возгласы удивления. В сумке было столько семян какао, что любой из присутствовавших мог считать себя богачом.
Даже рассказчик замолк — его удивленный взгляд был прикован к этому богатству. Наконец он заставил себя закончить — …и, халач виник, я не настолько уверен, чтобы утверждать определенно, но, кажется, женщина и один из мужчин были убиты двумя другими, а последних прикончил большой зверь, наверное, ягуар, хотя мы не обнаружили его следов.
Жрец оценил услышанное, а затем кивнул. Он доброжелательно обратился к тем, кто возглавлял группу:
— Несмотря на характер этих дней, вы сделали то, что полагается. Я оповещу королевского распорядителя, чтобы он занялся трупами и расследованием. Вы можете сопроводить его. — На губах жреца появилась улыбка. — Я должен поблагодарить вас. Что касается ребенка, — жрец стал снова искать мальчика глазами, — он ранен, и его нужно лечить. Оставьте его мне, я позабочусь о нем.
Город майя Караколь, 626 год н. э.
Белый Нетопырь наблюдал за четырьмя молодыми людьми, работавшими в открытом дворе на свежем воздухе. Отсутствие крыши было необходимо для того, чтобы пары, исходящие из котлов, стоящих на огне, могли подниматься прямо в небо. В тот день молодые люди учились готовить отвар, успокаивающий мышечные и ревматические боли, и были полностью сосредоточены на своем занятии. Белый Нетопырь спокойно изучал их, зная, что они не обращают на него внимания; его брови слегка нахмурились, пока он думал о каждом из них.
Эти четверо были его учениками, и один из них должен был занять место верховного жреца Караколя, когда его не станет. Халач виник был уже близок к концу своего жизненного цикла[11] и, хотя у него не было проблем со здоровьем, знал, что немногие переживают этот возраст.
Одного из четырех звали Чальмек. Он приходился жрецу племянником, сыном его сестры Дождевой Тучи, и Белый Нетопырь смотрел на него с любовью. В нем не было ничего вызывающего: он ничем не выделялся внешне, а по характеру был спокойным и вежливым; он всегда выполнял то, о чем его просили. Его манера поведения никогда не привлекала внимания, но Чальмек всегда оставался верен своим принципам и своим близким. Шаман занимался его обучением с самого раннего возраста, лепя его характер. Он старался сделать из него то, что он хотел бы видеть в своем сыне, которого у него не было. Хотя временами он задавался вопросом: не впитал ли он сам при этом характер своего племянника, превращая его в мрачный слепок с самого себя?
«Он еще молод, — подумал жрец, — и время сделает из него того, кем он должен стать».
Рядом с ним, помешивая содержимое котла и добавляя к нему какие-то белые порошки, находился второй ученик. Его звали Черный Свет,[12] и шаман еще раз подумал, что это имя ему прекрасно подходит, как будто бы сами боги подобрали его. Его ум был блестящим и быстрым, как сияние, излучаемое богом Солнца, но в то же время он мог быть темным и замкнутым, как сверхъестественные существа, которые жили, как им заблагорассудится, в королевстве ночи.
У Черного Света были блестящие, как гагат, волосы, оливковая кожа и глубоко посаженные глаза, не выражавшие никаких эмоций. Четвертому сыну Большого Скорпиона,[13] короля Наранхо, в это время исполнилось девятнадцать лет.
Он приехал в Караколь пятнадцатилетним подростком, официально — для обучения у Белого Нетопыря, чья слава перешла границы его собственного государства. Однако на самом деле он был заложником, взятым Караколем, чтобы гарантировать себе доброе расположение Наранхо. Оба королевства враждовали с незапамятных времен, но в торговых делах они нуждались друг в друге, а потому на практике применяли обычай майя обмениваться заложниками. Поэтому сын К’ана II, короля Караколя, вот уже четыре года жил при дворе Большого Скорпиона, якобы изучая астрономию у звездочетов.[14]
Черный Свет быстро осваивал науку мудреца и мог наизусть безошибочно перечислить ингредиенты различных напитков. Однако делал он это без удовольствия, даже с тоской, как будто на самом деле полученные знания не имели для него ни малейшего значения. Халач виник видел, что он оживлялся, лишь когда речь шла о государственных делах, на придворных собраниях, где ему подобало бывать… и в присутствии Синей Цапли.
