Андрюша поправил беретку, сунул руки в карманы и зашагал не домой, на Петра Лаврова, а к Невскому.
Не успел Андрюша дойти до «Спорттоваров», к тротуару рядом с ним мягко подплыл, черно-серый перламутровый кит. Прапор Вова открыл дверцу.
— Эй, боец, далеко собрался?
Андрюша улыбнулся про себя. Ему понравилось, что прапор, солидный, повидавший Афган мужчина, назвал его не сынком, а бойцом. Это дорогого стоило. Андрюша шагнул к открытой двери.
— Да хочу навестить поле боя. Проверить обстановку. Вдруг пригожусь.
— Садись, — резко приказал Вова.
— Есть.
Андрюша сел рядом с ним и закрыл дверь. Дверь с мягким шлепком плотно въехала в перламутровый корпус. Андрюша опять про себя улыбнулся, вспомнил, как хлопала дверца их «уазика», будто кто ногой в железное ведро плюхал.
Вова закурил «Мальборо». Как шеф, отметил про себя Андрюша. Вова выпустил дым в открытое окно и сказал тихо:
— Боец, повторяю: брось херней заниматься. Ты на серьезную работу устроился. Не о том думать надо.
— Я еще не устроился, — поправил Вову Андрюша.
— Знаю-знаю, — резко выдохнул дым Вова. — Корчил из себя перед шефом крутизну взводного масштаба. Тут это не проходит, боец. Тут над тобой все смеяться будут, понял?
Андрюша вспомнил смазливую барменшу и подумал: откуда Вова все это знает? Его же не было в магазине. Кто ему рассказал?
Вова сморщился, затягиваясь в последний раз, и щелчком выбросил в окно окурок:
— Короче. Где праздник справляешь?
Андрюша косо взглянул на Вову и подумал: неужели за этим Вова его догнал?
— Еще не знаю, — пожал он плечами.
— Как не знаешь? — удивился Вова. — Как ты с братанами договорился?
— Никак. Нету в Питере наших братанов. Были двое… Кончились…
Вова завел двигатель. Андрюша и не почувствовал, как он завелся, понял только по качнувшимся стрелкам на ярко освещенной звездолетной панели приборов.
— Сирота, значит?… Ладно. На этот вечер я тебя усыновлю.
Вова включил мигалку и высунул голову из окна, пропуская попутных. Андрюша хотел спросить, куда он его везет и зачем, но не спросил. Отвык задавать вопросы. На войне жили по Киплингу: «Кто не любит спрашивать, тому и не солгут».
Мигали рекламы, сверкали витрины, шуршали машины, но было тихо. Стояла среди этого шума особая, вечерняя, петербургская тишина, загадочная внутренняя тишина петербургской улицы…
У «Европы» подмигивал с плаката загорелый ковбой с седлом на плече. Предлагал закурить «Мальборо». За загорелым высились голубые горы. Чужие горы — штата Монтана, но так похожие на те, где была война.
Они стояли под светофором. Мимо по тротуару шла стайка юнцов, совсем пацанов, допризывников. Пацаны дико хохотали, сгибались в три погибели, чуть не касались стрижеными лбами джинсовых коленок. Выпрямятся, посмотрят друг на друга и снова хохочут. Плевать им и на загорелого ковбоя, и на голубые горы.
И только тут до Андрюши дошло. Доехало плавно и четко. Он дома! Он жив! Он может сейчас выйти из машины. Отдаст только Вове чужие зеленые баксы, хлопнет дверью и привет! Плевать на армию! Плевать на голубые горы! Плевать на магазин «Ариадна»! На шефа Сергея Николаевича! На намазанную барменшу! На испуганного охранника! На хитрого Вову! Плевать!
Купить пузыря на «командировочную» десятку. Пройтись с пацанами по Невскому и хохотать, просто хохотать, без повода, просто потому, что живой.
Вова посмотрел на пацанов, покачал головой:
— Во накурились, сучата, — и тронул машину с места.
Они остановились на Петроградской, как раз напротив стадиона Ленина. Вова вынул из гнезда под рулем мощную связку ключей:
— Подожди. Пойду переоденусь.
— Давай, — сказал Андрюша.
Вова вышел из машины и пошел по тротуару к парадной. На ходу оглянулся. Улыбнулся, довольный, машине. Любил ее, как человека.
Андрюша улыбался тоже. Но по другому поводу. Сейчас он впервые сказал прапору «Давай». Не «есть», а «давай», и прапор не обратил внимания, принял как должное. Андрюша развалился на космическом сиденье, включил маг, достал «беломор», но курить не стал — постеснялся. В салоне пахло новой кожей.
Вова скоро вернулся. Батыя было не узнать. Он побрился, причесался, надел галстук в сине-красно-белую полоску, от него пахло пряным. То ли заграничным парфюмом, то ли незнакомой травкой.
— Сколько выпил сегодня? — спросил вдруг Вова, протирая запотевшее стекло замшей.
— Это про меня, что ли? — не сразу включился Андрюша.
— Не про меня же. — Вова аккуратно сложил замшу. Укладывая ее в бардачок, принюхался к Андрюше. — Выхлоп есть. От выхлопа стекло потеет. Не проведешь. Лучший алкогольный индикатор.
Вова пристально смотрел на Андрюшу:
— Давай, боец, раскалывайся. Сколько выпил? Излагай по-честному.
Андрюша пожал плечами. Так прапор и в армии бойцов не доставал.
— Если по-честному… С утра глоток портвагена с братанами… А потом грамм сто «Черной смерти» с твоим шефом… Шелуха…
— Шелуха, — согласился Вова. — А машина все равно чувствует, умница. — Он ласково шлепнул ладонью по рулю. — Ты, боец, больше не пей. Тебе нельзя. Заметано?
Андрюша в ответ только хмыкнул.
Они развернулись и по стрелочке повернули к Тучкову мосту. Андрюша решил плюнуть на Киплинга и четко спросить у прапора, куда и зачем он его везет, но не успел.
— С большими людьми тебя, боец, познакомлю. Не осрами нашу бригаду. Заметано?
Андрюша еще раз оглядел шикарный Вовин прикид:
— Может, ко мне заедем? Я тоже переоденусь.
— Зачем? Отлично выглядишь.— Вова даже не взглянул на него. — Прямо русский Рэмбо.
Вова смотрел в зеркало заднего вида, обходя по трамвайным рельсам колонну попутных. Встали у светофора за мостом.
— Я ж не на целый день вышел, — сказал Андрюша. — В тельнике прохладно.
Лицо у Вовы стало зеленым, как у вампира из кино. Зажегся светофор, Вова плавно тронул китенка с места:
— Потерпи. Сейчас вспотеешь.
И они въехали на Васильевский остров…
На Васильевский… Загадочный остров. Самое таинственное место в Петербурге. Остров имеет форму сердца. Расчерчен архитектором по линейке: с севера на юг, с запада на восток. Вдоль — всего три проспекта: Большой, Средний, Малый. Поперек линии — с Первой по Двадцать седьмую. Самая примитивная геометрия. Кажется, и слепой не заблудится на Васильевском. Но это только кажется. Васильевский остров — настоящий лабиринт! Не зря так загадочно улыбаются у его южного входа гранитные сфинксы из Фив, неизвестно как и зачем попавшие под чужое хмурое небо. Один, улыбаясь, смотрит на запад, другой — на восток. И рушится примитивная геометрия.
На Васильевский остров легко попасть, трудно выйти с Васильевского гиблого острова…
Кафе называлось «Фрегат». Почти напротив памятника Ивану Федоровичу Крузенштерну — знаменитому адмиралу. Иван Федорович Крузенштерн первым из петербуржцев обогнул земной шар и вернулся туда, откуда начал свой путь. И бронзовеет в недоумении, сложив на груди руки, спиной к морю, на краю своего родного лабиринта.
— Погоди на воздухе. — Вова припарковал машину у входа в кафе.
Андрюша вышел, увидел сквозь стекло, как Вова достал из кармана сиреневого пиджака мобильник и набрал номер. Андрюша поежился, подошел к освещенной двери кафе. Молодой вышибала в белой рубашке и черной бабочке приоткрыл дверь:
— С праздником, десант. А чего трезвый? Все давно гуляют, а ты еще идешь. — Вышибала, прищурясь, оценивал Андрюшины возможности.
Андрюша ему подмигнул:
— Позже ляжешь — раньше встанешь.
— Логично, — протянул вышибала. — Греби дальше. У нас все занято. Абонированы на всю ночь.
— Я не один. — Андрюша кивнул на машину.
Вышибала вышел из дверей, засунув руки в карманы,
оценил китенка, покачался с пятки на носок, оглядел Андрюшу с головы до ног, ткнул пальцем в тельняшку:
— Все равно в таком декольте не пущу. У нас дамы.
Андрюша обиделся:
— Убери руки, чмо!
Вышибала отступил на шаг, достал из кармана медный свисток:
— Что ты сказал?
— Что слышал.
Между ними встал сиреневый Вова, положил Андрюше руку на плечо:
— Берешь «Фрегат» на абордаж? Не надо. Он и так наш, боец.
Вова оттеснил плечом вышибалу, подтолкнул вперед Андрюшу:
— Боец со мной.
Вышибала открыл перед ними дверь, зло посмотрел на Андрюшу:
— Вы бы его хоть приодели по-человечески, противно глядеть. В Питере героями ходят, а на Кавказе их черные бьют. Чем бахвалятся?
Вова достал тугой бумажник, сунул купюру в нагрудный карманчик вышибале. Тот заулыбался. Вова сказал загадочно:
— А вот мы сегодня и проверим, чем он так бахвалится.
Андрюша зашел внутрь кафе, не глядя на вышибалу. Не понравилось ему кафе, и Вовины слова не понравились. Их ротный, капитан Слесарев, учил: хочешь остаться живым, воспитывай в себе звериное чутье! Чутье подсказывало — не надо заходить в это кафе на Васильевском, не надо.
