С полчаса Натали неторопливо выбирала овощи и фрукты для себя. Летом всего было в изобилии, и она радовалась, что может доставить себе удовольствие, особенно сейчас, когда у нее неожиданно появилось несколько свободных часов.
«Да, мне нужно стараться быть более терпимой к людям типа Ренфро, — думала она, применяя пальпацию и перкуссию для выбора самой спелой дыни. — Первым делом с утра надо будет предпринять все возможные шаги, чтобы урегулировать конфликт с Клиффом».
В «Натуральных продуктах» сигареты, разумеется, не продавали, поэтому, загрузив восемь бумажных пакетов в багажник своей «субару», Натали пересекла улицу и зашла в супермаркет. Объяснить свое появление в доме у матери несколько ранее, чем ее там ждали, не представляло для Натали трудности. Времена, когда Эрмина знала распорядок ее дня и все мельчайшие подробности жизни, давно миновали, так что ничего серьезнее заданного вскользь вопроса: «Почему ты не в своем приемном покое?» — ждать не следовало. Впрочем, имелось немного шансов не застать Эрмину дома. Необходимость ухаживать за Дженни не давала той возможности надолго покидать дом, когда девочка была не в школе.
Дорчестер, быстро растущий на песчаной равнине поселок к югу от города, находился всего в нескольких милях по трассе № 203 от уютной квартиры Натали в Бруклине. Элегантные, тщательно ухоженные дома и участки в Дорчестере все еще встречались, но они уже стали островками в море бедности, иммигрантов, наркотиков и — слишком часто — насилия. Натали подъехала к тротуару, у которого стоял дом на две семьи, обшитый досками, с облупившейся серой краской, небольшим неопрятным газоном и покосившимся крыльцом. Этот дом Натали покинула вскоре после того, как мать переехала в него, но ее младшая сестра Элена, которой тогда было всего восемь, жила здесь до самого своего трагического конца.
Натали сомневалась, был ли в Дорчестере хоть кто-нибудь, кто не знал бы, что Эрмина Рейес держит ключ от дома под горшком с каким-то полузасохшим растением у самой двери. «Есть некоторая выгода в том, что у тебя нечего украсть», — любила повторять она.
Как всегда, как только Натали открыла дверь, ей в нос ударил стойкий запах табака.
—Санитарная инспекция, прячьте окурки! — крикнула она, затаскивая в холл сразу пять пакетов.
Квартира была, тоже как всегда, чистой и опрятной, включая старинную пепельницу, которую Эрмина после каждых двух-трех сигарет мыла, соблюдая некий ритуал.
—Мам?
Эрмина обычно сидела за кухонным столом с недопитой чашкой кофе, коробкой ванильных вафель, «Винстоном», пепельницей и книжкой кроссвордов — приложением к воскресной «Нью-Йорк тайме». Но сейчас все элементы картины были на месте, кроме хозяйки. Натали поставила пакеты с продуктами на пол и поспешила в комнату матери.
—Мам? — она снова позвала.
—Бабушка прилегла вздремнуть, — раздался голос Дженни.
Натали пошла в комнату племянницы — чистую, аккуратную и очень «девичью» — с кружевными занавесками и выкрашенными в розовый цвет стенами. Дженни, в шортах и спортивной майке, сидела в своем кресле-каталке с книжкой, установленной на специальной подставке, чтобы легче было переворачивать страницы. На полу, около кровати, лежали скрепы для голеностопных суставов, с которыми девочка могла ходить на костылях. Официальный диагноз Дженни гласил: «церебральный паралич средней тяжести». Элена, мать девочки, пила, курила и употребляла наркотики в течение всей беременности, и сейчас, когда Натали узнала, что такое синдром врожденного алкоголизма, этот диагноз занимал верхнюю строчку в списке возможных причин инвалидности Дженни.
— Привет, малышка! — сказала Натали, целуя племянницу в лоб. — Что случилось?
— Сегодня у учителей какое-то собрание, поэтому занятия в школе отменили, — обворожительной улыбкой и кожей цвета кофе со сливками Дженни очень напоминала свою мать. — Бабушка сидела, решала свои кроссворды, а потом решила прилечь.
— Если я тебя когда-нибудь увижу с сигаретой...
— Постой, постой! Я сама догадаюсь. Ты мне все губы пообрываешь!
— Что ж, ты правильно догадалась. Что читаешь?
— «Грозовой перевал» Эмили Бронте. Ты читала эту книжку?
— Давно. По-моему, она мне нравилась, но вот подробностей уже не помню. А тебе не сложно следить, как время и место действия постоянно скачут?
— Совсем нет. Это же интересно! Я так хотела бы когда-нибудь съездить посмотреть на мавров, если они там еще живут.
— Конечно, живут! Мы обязательно съездим, я тебе обещаю, — Натали отвернулась, чтобы бедная девочка не увидела печаль в ее глазах. — Дженни, ты всех вокруг делаешь немножко лучше, даже меня.
— И что это должно означать?
— Так, ничего особенного... Ты не хочешь помочь мне разбудить бабушку?
— Нет, спасибо! Я лучше еще немного почитаю. Мне не нравится, как Хитклиф обращается с людьми.
— Ну, если я правильно помню, когда он был молодым, люди с ним тоже не очень хорошо обошлись.
— Это как порочный круг?
— Точно. Ты уверена, что тебе всего десять лет?
— Уже почти одиннадцать!
Эрмина в своем цветастом домашнем платье дремала на кровати. Рядом на столике в блюдце еще дымилась дотлевшая до фильтра сигарета. Хотя любимым местом Эрмины была кухня, в последние месяцы Натали все чаще находила ее либо в спальне, либо на диване в гостиной. Сигареты делали свое дело: мать быстро утомлялась, и ей не хватало воздуха. «Скоро придется везде возить с собой тележку с кислородным баллоном...»
— Эй! — сказала Натали, осторожно тряся мать за плечо.
Эрмина потерла глаза и приподнялась на локте.
— Я ждала тебя позже, — пробормотала она сонным голосом.
Неестественно глубокий сон матери обеспокоил Натали, особенно когда та попыталась зажечь еще дымившуюся сигарету. В пятьдесят четыре года эта женщина, еще недавно полная жизни и очарования, быстро старела, ее кожа становилась суше и тоньше чуть ли не с каждой выкуренной сигаретой. Мать была гораздо темнее, чем старшая дочь, поскольку отец Натали все-таки был белым. Но, в отличие от увядающей кожи, большие карие глаза Эр- мины оставались такими же веселыми, умными и притягательными. И очень похожими на глаза самой Натали.
— Мам, ты бы не курила здесь, — сказала Натали, помогая матери встать и пройти в кухню.
— Так я почти и не курю!
— Я вижу.
— Ты становишься некрасивой, когда ехидничаешь!
Эрмина была уроженкой Островов Зеленого Мыса.
Родители привезли ее в Штаты, когда ей было столько же лет, сколько сейчас Дженни. Но до сих пор у нее сохранился явный португальский акцент. В девятнадцать она окончила среднюю школу, получила диплом помощницы медсестры и собиралась учиться медицине дальше. Именно в это время она в первый раз стала матерью-одиночкой.
— Дженни выглядит неплохо.
— Да, с ней все в порядке.
— Я рада!
Последовала короткая стесненная пауза. Для Эрмины Дженни продолжала быть Эленой. Неважно, сколько раз дочь номер два проходила безуспешную реабилитацию, неважно, что говорила полиция про скорость, с какой она врезалась в дорожное ограждение, — Эрмина всегда считала ее жертвой внешних обстоятельств. Дочь номер один, сбежавшая из дома в пятнадцать лет, являла собой совсем другую историю. Эрмина Рейес, кроме всего прочего, обладала хорошей памятью, и потому в этом доме любимым ребенком была и навсегда осталась Элена. Ни пакеты с продуктами, ни ежемесячные чеки, ни кубки и медали, ни гарвардский диплом, ни грядущий медицинский — ничто не могло перевесить боль, однажды причиненную Натали своей матери.
— Ладно, помоги-ка мне с этим, — сказала Эрмина, беря в руки карандаш и книжку с кроссвордами. — Очень нервный, семь букв?
— Понятия не имею. Я никогда не нервничаю. Мам, это очень хорошо, что ты так заботишься о Дженни, но постарайся хотя бы не курить, когда она дома. Пассивное курение так же опасно, как и активное, когда речь идет...
— Что с тобой происходит? Ты очень напряжена.
Многие, включая Натали и ее младшую сестру, считали
необыкновенную проницательность и интуицию Эрмины колдовством.
— Со мной все в порядке, — ответила Натали, перекладывая пакеты с покупками. — Просто устала и все.
— А тот доктор, с которым ты встречалась? У вас ничего не получилось?
— Мы с Риком остались друзьями.
— Дай сообразить. Он хотел серьезных отношений, но ты не любила его?
Колдовство.
— Я же собираюсь в ординатуру, на личную жизнь совсем не остается времени.
— А Терри, с которым ты приходила на обед? Он был очень милым и симпатичным.
— К тому же он веселый и поэтому очень мне нравится. Кроме дружбы он от меня ничего не требует. Да у нас никогда и речи не заходило о каких-то обязательствах или... э... другом уровне отношений. Мам, поверь: почти все мои подруги, кто замужем, большую часть времени сожалеют об этом! Девяносто процентов своей энергии они тратят на выяснение отношений. В наши дни любовь — штука временная, а брак неестествен; все это — работа рекламщиков с Мэдисон-авеню и телевизионных продюсеров.
