Ознакомительная версия.
На миг Хоуден почувствовал вспышку гнева от того, что ему надо заниматься мелочами, тогда как — особенно в данный момент — более крупные и жизненно важные проблемы требовали всего его внимания. А потом мелькнула мысль, что политикам всегда приходится сочетать дела домашние с крупными проблемами. И часто способность никогда не упускать малое среди большого является ключом к власти. А иммиграция была предметом, всегда волновавшим его. Тут столько граней, окруженных как политическими провалами, так и плюсами. И самое трудное решить, какая грань что принесет.
Канада по-прежнему была для многих землей обетованной, и, пожалуй, такой и останется, поэтому всякое правительство должно крайне осторожно регулировать потоки иммигрантов в свою страну. Слишком много иммигрантов из одного источника и слишком мало из другого могли изменить на протяжении одного поколения баланс власти. «В известном смысле, — думал премьер-министр, — у нас есть своя политика апартеида, хотя, по счастью, барьеры расы и цвета кожи установлены у нас благоразумно и действуют за пределами наших границ — в канадских посольствах и консульствах. И сколь бы они ни были резко очерчены, у себя дома мы можем делать вид, что их не существует».
Некоторые люди в стране — и он это знал — хотели бы, чтобы было больше иммигрантов, а другие — меньше. Группа, выступающая за «больше», состояла из идеалистов, готовых широко распахнуть двери всем желающим, и предпринимателей, ратующих за увеличение рабочей силы вообще. А возражения против иммиграции обычно поступают от профсоюзов, начинающих кричать о безработице всякий раз, когда возникает вопрос об иммиграции, и не желающих признать тот факт, что безработица в известной мере является необходимым фактором экономики. Этого же придерживаются англосаксы и протестанты, поразительное число которых возражает против «слишком большого числа иностранцев», в особенности если иммигранты являются католиками. И правительству часто приходится выступать в роли канатоходцев, чтобы избежать отделения одной части или другой.
Премьер-министр решил, что настал момент сказать все напрямик.
— У вашего департамента, Харви, плохая пресса, и я считаю, что в значительной мере по вашей вине. Я хочу, чтобы вы крепче держали в руках вожжи и перестали позволять вашим чиновникам поступать как им вздумается. Смените несколько человек, если надо, даже среди ответственных работников — мы не можем выгнать чиновников, но у нас достаточно полок, на которые мы можем их пересадить. И, ради всего святого, не давайте газетам сообщений о спорных ситуациях с иммигрантами! Взять хотя бы эту историю прошлого месяца — женщину с ребенком.
— Эта женщина держала бордель в Гонконге, — сказал Харви Уоррендер. — И у нее венерическая болезнь.
— Возможно, это не лучший пример. Но было множество других, и когда подобные случаи происходят, правительство выглядит по вашей милости безжалостным чудовищем, наносящим ущерб всем нам.
Премьер-министр произнес это спокойно, но с нажимом, не спуская глаз с собеседника.
— Мой вопрос, — сказал Уоррендер, — явно получил ответ. Одобрение не стоит в повестке сегодняшнего дня.
— Речь идет не об одобрении или порицании, — резко произнес Джеймс Хоуден. — Речь идет о политически правильном решении.
— А вы всегда лучше меня принимали политические решения, Джеймс. Так? — Уоррендер, прищурившись, поднял глаза к потолку. — Если б было иначе, я мог бы стать главой партии вместо вас.
Хоуден на это не реагировал. Его собеседник был явно под парами.
— Мои сотрудники просто проводят в жизнь существующий закон, — сказал Уоррендер. — И я считаю, что они хорошо работают. Если вам это не нравится, почему бы нам не собраться и не изменить Акт об иммиграции?
Премьер-министр подумал, что зря он выбрал это время и место для такого разговора. И, стремясь закрыть тему, он сказал:
— Мы не можем этого сделать. В нашей программе по законотворчеству слишком много других вопросов.
— Чепуха!
Словно кнут щелкнул в зале. На секунду воцарилась тишина. Все головы повернулись. Премьер-министр увидел, как генерал-губернатор посмотрел в его сторону. Затем разговоры возобновились, но Хоуден чувствовал, что все прислушиваются.
— Вы боитесь иммиграции, — сказал Уоррендер. — Мы все ее боимся, как боялись все другие правительства. Поэтому мы не можем честно признать некоторые вещи даже в своей среде.
К ним, как бы случайно, подошел Стюарт Каустон, прекративший минуты две назад свои трюки.
— Харви, — весело произнес министр финансов, — ты ведешь себя как осел.
— Позаботься о нем, Стю, — произнес премьер-министр. Он чувствовал, как в нем нарастает гнев: если он продолжит этот разговор, то при своем вспыльчивом нраве потеряет над собой контроль, что может лишь ухудшить ситуацию. И он отошел от двух министров к той группе, где была Маргарет.
Но он по-прежнему слышал голос Уоррендера, который на сей раз обращался к Каустону.
— Что касается иммиграции, позволь тебе заявить, что мы, канадцы, — настоящие лицемеры. Наша иммиграционная политика-политика, которую я, друзья мои, провожу в жизнь, — гласит одно, а означает другое.
— Вы расскажете мне об этом потом, — сказал Стюарт Каустон. Он все еще пытался улыбаться, но это давалось ему с трудом.
— Я скажу вам сейчас! — Харви Уоррендер схватил министра финансов за локоть. — Этой стране, если она хочет развиваться, требуются две вещи, и всем, кто находится в этом зале, это известно. Во-первых, хороший большой резерв безработных, из которых может черпать рабочих промышленность, и во-вторых, постоянное большинство англосаксов. Но разве мы когда-нибудь публично об этом говорим? Нет! — Министр по делам гражданства и иммиграции помолчал, окинул возмущенным взглядом окружающих и продолжил: — Оба эти обстоятельства требуют тщательно сбалансированной иммиграции. Мы вынуждены принимать у себя иммигрантов, ведь если промышленность начнет расти, рабочие руки должны быть готовы — не на будущей неделе, не в будущем месяце или в будущем году, а в тот момент, когда они потребуются заводам. Но если открыть ворота иммигрантам слишком широко или открывать их слишком часто, или и то и другое, что тогда будет? Баланс населения будет утрачен. Если на протяжении жизни всего нескольких поколений будут совершены подобного рода ошибки, в палате общин будут вести дебаты на итальянском языке, а в Доме Правительства будет сидеть китаец.
В этот момент раздалось несколько неодобрительных возгласов со стороны других гостей, до которых долетал голос Уоррендера. Больше того: генерал-губернатор отчетливо услышал последнее его высказывание, и премьер-министр увидел, как он поманил к себе помощника. Жена Харви Уоррендера, бледная хрупкая женщина, неуверенно подошла к мужу и взяла его за локоть, он словно не заметил ее.
Доктор Борден Тейн, министр здравоохранения и благосостояния нации и бывший чемпион по боксу в колледже, возвышавшийся над всеми, произнес театральным шепотом:
— Да прекратите вы это, ради Христа! — И подошел к Каустону, стоявшему рядом с Уоррендером.
Кто-то с нажимом прошептал:
— Уберите его отсюда!
Другой откликнулся:
— Не может он уйти. Никто не может уйти, пока генерал-губернатор здесь.
А Харви Уоррендер, ничуть не смущаясь, продолжал.
— Рассуждая об иммиграции, — громогласно объявил он, — я вам вот что скажу: публика хочет видеть сочувствие, а не факты. Факты неприятны. Наши соотечественники любят считать, что в стране двери открыты для бедных и страждущих. Они чувствуют себя тогда благородными людьми. Вот только они предпочли бы, чтобы бедные и страждущие, приехав сюда, не мелькали у них перед глазами и не заражали вшами предместья или не пачкали благонравные новые церкви. Нет, господа, публика в нашей стране не желает широко открывать двери иммигрантам. Больше того: она знает, что правительство никогда этого не допустит, а потому можно спокойно кричать, требуя этого. Тогда все будут добродетельны и одновременно ощущать себя в безопасности.
В глубине души премьер-министр признал, что все сказанное Харви разумно, но политически неосуществимо.
— Да с чего же все это началось? — спросила одна из женщин.
Харви Уоррендер услышал это и ответил:
— Это началось, когда мне сказали, что я должен изменить свое управление департаментом. Но должен напомнить вам, что я провожу в жизнь Акт об иммиграции, то есть закон. — Он окинул взглядом фалангу стоявших вокруг мужчин. — И я буду продолжать следовать закону, пока вы, мерзавцы, не согласитесь изменить его.
Кто-то сказал:
— Возможно, завтра у вас уже не будет департамента, приятель.
Рядом с премьер-министром появился один из его помощников — на этот раз лейтенант военно-воздушных сил — и тихо произнес:
Ознакомительная версия.
