— Итак, дражайший мэтр? Будем друзьями? Вы дадите мне шанс?
Лежанвье взял себя в руки. Он пожал широкими плечами:
— Если я бессилен против вас, то и вы бессильны против меня. У меня только одно желание, — добавил он с прорвавшейся ненавистью (не Лазар ли задал тональность?) — увидеть вас когда-нибудь на скамье подсудимых и в тот день выступать на стороне гражданского обвинения. Заберите портсигар, я освобождаю рас от уплаты гонорара.
Вместо ответа Лазар снял трубку, набрал номер.
— Куда вы звоните? — поинтересовался Лежанвье.
— В Центральный комиссариат. Затем, с вашего позволения, я позвоню на радио и на телевидение.
— Что же вы им скажете?
— Правду, дорогой мэтр. Что я действительно зарезал Габриэль Конти, угрызения совести лишили меня сна, я решился заплатить свой долг перед обществом. Одним словом — все, чего вы сказать не имеете права… Алло, криминальная полиция?
Настала очередь Лежанвье опустить тяжелую ладонь на рычаг телефона.
— Подумайте! (Адвокат возобладал над человеком.) Вас вновь будут судить. Вы рискуете головой.
Лазар снова набирал номер:
— Т-сс, дорогой мэтр. Многих ли вы встречали за свою долгую карьеру, кто после выигранного процесса рискнул возобновить дело, кто бы провозгласил свою виновность, будучи признан невиновным? Я всю жизнь мечтал о славе, мечтал появиться на первых страницах газет. Меня вновь будут судить? Ладно. Но на этот раз бесчисленное количество судей, известные писатели, психоаналитики, прославленные репортеры, фотографы, кинооператоры. Ни один виновный не будет оправдан с таким триумфом! Трогательное признание преступника, охваченного раскаянием! Лазар, или инженю! Лазар, или человеческая совесть… Откровенно говоря, дражайший мэтр, сам не понимаю, зачем я пришел к вам со своими проблемами, когда два-три звонка могут их разрешить.
Вернер Лежанвье и сам задавал себе тот же вопрос.
— Вы не отделаетесь так легко! Запоздалая откровенность не оправдает вашу ложь…
Лазар сощурил правый глаз, поднял левую бровь:
— Какую ложь? Дражайший мэтр, припомните: я втайне решился за все расштатиться с самого начала. Если в ходе следствия я передумал, так это под дружеским давлением моего советчика, великого Лежанвье, это он, великий Лежанвье, гарантируя мне оправдание своим именем, убедил меня все отрицать. Так что не мой возобновленный процесс, а ваш привлечет толпы. Конечно, вы станете все отрицать, поклянетесь. Но, как по-вашему, кому из нас скорее поверят? Раскаявшемуся, страдающему бессонницей парню, бросившему на весы свою жизнь, или судебному тенору, чья профессия — лгать всему свету?
«Я люблю вас, дорогой, но я также восхищаюсь мэтром Лежанвье, великим Лежанвье, защитником угнетенных, победителем проигранных дел. Если мне придется перестать восхищаться одним, возможно, я перестану любить другого»…
— Гаденыш! — сказал Лежанвье. — Бессовестный гаденыш!
На этот раз громко, ясно и разборчиво.
Помимо старого портрета Франж, красной тетради, бутылки виски, пластиковых стаканов и других необычных предметов третий ящик слева хранил заряженный пистолет.
Адвокат ощупью нашел его, снял с предохранителя в тени ящика, как вдруг раздался тройной звонок. Тринн, тринн, тринн.
— Не хватайтесь за топор. Десять против одного, это госпожа Лежанвье, — заявил Лазар.
Лежанвье открыл входную дверь, ему стало холодно. Он ничего не видел перед собой.
— Это ты?
— А как вы думаете?
Пританцовывая, Диана ворвалась в кабинет, застыла на пороге.
— Здесь кто-то есть?
Лазар поднялся, отвесив безукоризненный поклон.
— Вы представите меня, дорогой мэтр? Хотя, возможно, это излишне и мадам видела меня в суде? — продолжал он, завладевая рукой Дианы и поднося ее к губам. — Я многим обязан мэтру Лежанвье, в том числе и этой встрече. Как вы нашли Жавель?
— Сыровато, — ответила Диана.
— И ничего особенного, да? Я знаю места получше.
— Вы должны были пригласить его поужинать с нами, — мечтательно заметила Диана, когда Лежанвье гасил лампу между их кроватями. — Я его нахожу невероятно симпатичным.
— Вы сердитесь, дорогой, что я поехала с Билли и Дото? Этот бар оказался просто потрясающим.
— Дорогой! Вы спите?
Вернер Лежанвье не спал. Он думал о Лазаре.
На свой манер Лазар тоже был «потрясающим».
Спустя несколько дней Вернер и Диана Лежанвье по приглашению неутомимых Билли и Дото провели вечер в «Астролябии», только что открывшемся кабаре, и вернулись лишь к трем часам утра. Ленжанвье не любил водить машину и старался оставить свой «мерседес» в гараже при всяком удобном случае. Билли, высадив засыпающую Дото на пороге дома, взялся их подвезти.
— По ночной? — предложила Диана, когда они подъехали.
— С удовольствием, богиня! Если только мэтр не слишком устал.
По правде говоря, доведенный до изнеможения адвокат понапрасну пытался несколько раз закруглить вечеринку, и в конце концов выразил желание вернуться в одиночестве.
— Ночной стаканчик его тоже взбодрит… Не правда ли, дорогой мэтр?
Лежанвье не сказал ни да, ни нет. Он смотрел, как Диана с легкостью поднимается по ступенькам — у Дианы были самые красивые ноги на свете, — и мысленно проклинал Билли на все лады.
— Билли, поработайте барменом и не забудьте добавить побольше ангустуры, вы знаете мой вкус. Я только переобуюсь и вернусь.
Мужчины прошли в столовую, чувствуя себя несколько натянуто, как всегда, оставаясь наедине: Билли в глубине души опасался, что его того и гляди выставят вон, Лежанвье боялся показаться ревнивым мужем.
Первый направился к бару, второй зажег лампы, затем включил радио.
Оба готовы были спорить, что Диана не ограничится переобуванием, но сменит заодно платье, а может, и прическу. Оба оказались неправы.
Она появилась очень быстро, со встревоженным выражением лица:
— Вернер!.. Дверь была приоткрыта, я толкнула… Жоэль нет дома!
Адвокат, скорее раздосадованный, чем встревоженный, почувствовал укол в сердце:
— Она ведь, кажется, собиралась провести вечер у подруги?
— Да, у Джессики Ленэн. Но вы же знаете Ленэков, допотопные родители. Фабрис всегда привозил Жоэль к полуночи, один раз в воскресенье он привез ее к часу. Вы тогда так его отчитали, что он, бедняга, весь побелел.
Лежанвье сам не заметил, как снял трубку телефона и набрал номер.
— Алло? — после нескончаемого ожидания на другом конце провода раздался сонный голос. — Повесьте трубку, вы ошиблись номером.
— Фабрис Ленэн?
— Он самый. Говорите тише, а то все спят.
— Это Вернер Лежанвье. Извините, что звоню в такой час, но Жоэль еще не вернулась. По ее словам, она должна была провести вечер у вас?
Фабрис Ленэн что-то промямлил в ответ.
— Что он говорит? — волновалась Диана. — Настаивайте, заставьте его говорить!
Лежанвье слушал, нахмурив брови: Фабрис явно завирался.
— Благодарю вас, мой юный друг, вы неплохо врете для своих лет! — сухо заключил он, вешая трубку.
— Что вам сказал Фабрис? — снова спросила Диана.
Лежанвье пожал плечами:
— Что он привез Жоэль сюда как обычно около полуночи, но он лишь пытался обеспечить ей алиби. Юношеская взаимовыручка… По всей очевидности, Жоэль сегодня не была у Ленэнов.
— Тогда где же?
— Могу о том же спросить у вас.
Лежанвье не любил Жоэль, которая ни одной чертой не походила на него, и не более того на Франж. Однако он льстил себя мыслью, что хорошо воспитал ее, в меру с нежностью и в меру строго, как сейчас уже не воспитывают девочек. Когда ее охватила страсть к танцам, он оплатил ей уроки танцев. Когда танцы наскучили, он стал водить ее по музеям, она увлеклась живописью, и он отправил ее во Флоренцию и в Рим. Когда она вернулась из Италии — и от живописи, — он повел ее в Комеди Франсез, в залу Плейель, в Сен-Жермен-де-Пре, разрешил ей болтаться там до изнеможения. Его собственное изнеможение подразумевалось само собой. Будучи таким же допотопным отцом, как и Филибер Ленэн, он отказывал ей лишь в одном — разрешении возвращаться после полуночи. Но похоже было, что накануне своего восемнадцатилетия Жоэль решилась перейти рубеж.
— Ведь говорила я вам, что эта чумовая девчонка водит вас за нос! — с неожиданной озлобленностью возмутилась Диана, приглашая Билли Хамбурга в свидетели. — Вот вам результат вашего либерального воспитания! В кои-то веки раз мы возвращаемся в три часа утра, и вам приходится звонить всем подряд, чтобы узнать, куда делась ваша дочь!
Диана тоже не любила Жоэль, но это, по крайней мере, не нуждалось в объяснениях. Жоэль нашла Диану уродливой и вульгарной, как находила уродливыми и вульгарными всех женщин, вертевшихся возле ее отца. Пришлось отправить ее в Савойю, к дальней родне, чтобы она не устроила скандала на свадьбе. Жоэль была если не более красивой из двоих, то, во всяком случае, более молодой.
