— О мальчике?
— Однажды Ал увидел, как я отводил Роберта в школу.
— И вышел из себя?
— Узнав, что Роберт — мой сын, Ал потребовал, чтобы я сказал о нем Мэри. Я отказался. Он обещал сообщить ей сам. Я пригрозил, что тогда убью его. Он заявил, что в таком случае заберет все ему принадлежащее. Вряд ли он поверил, что я его убью. Образовался тупик. Мэри терпеть не могла Ала — но, в сущности, он старался ей помочь.
— Но Мэри так ничего и не узнала.
— Нет. Все это продолжалось два месяца. Ал грозился сказать ей. Я платил деньги матери Роберта, чтобы она помалкивала. Но все уходило на героин. Однажды, приехав туда, я обнаружил у мальчика на руке след укола. Ему было десять лет. Если бы знал, что так случится, то убил бы ее и привел ребенка сюда. Я бы пошел на это. В конце концов, она была всего-навсего проституткой. Никто бы о ней не пожалел. Но через два дня она позвонила мне и сказала, что Роберта нашли в Темзе. Он умер от передозировки. Десятилетний мальчик.
Я вспомнил газетные вырезки в той квартире и на ферме. «ТЕЛО ДЕСЯТИЛЕТНЕГО МАЛЬЧИКА ОБНАРУЖЕНО В ТЕМЗЕ. Вот почему мы это делаем».
— После смерти сына Ал уже не мог мне угрожать, но я был охвачен гневом. Хотел сорвать зло на ком-то. Я предложил Алексу присвоить деньги Ала. Это был первый шаг. Но слишком незначительный. Это ничуть не успокаивало. Поэтому я стал думать об убийстве Ала. Потом Алекс прикончил его. Тогда это вдруг показалось чрезмерным. Но после ухода Алекса меня вновь начала грызть злоба. Я не мог ее подавить. Не мог задушить ненависть к Алу, даже мертвому. И ненависть к ней.
— К матери мальчика?
Малькольм кивнул.
— Уходя из банка, я сохранил много телефонов. На тот случай, если открою свой бизнес. Там был и номер Эндрю. После гибели Ала я позвонил ему и сказал, что хочу помочь в его планах. Несчастье с Робертом заставило меня это сделать. И мы сблизились, поладили. Но все это время меня душил гнев. Думаю, выкажи она хоть какое-то раскаяние, я сохранил бы ей жизнь. Но она, казалось, радовалась, что избавилась от обузы.
— И ты убил ее?
— Примерно через год после покупки фермы я больше не смог сдерживать гнев. И спросил у Эндрю, нет ли у него подходящего человека. Он ответил, что служил с одним таким в армии, и отправил к ней Легиона. Кое в чем приходится раскаиваться. Но об этом я не жалею.
— А как с остальными ребятами, которых ты убил?
— Мы пытались их спасти.
— Вы убили их.
— Погибли только заслуживающие смерти.
— Саймон заслуживал?
— Саймон, — скривился Малькольм.
— Он заслуживал смерти?
— Саймон стал проблемой.
— Потому что отказался расставаться с воспоминаниями?
— Нет! Потому что избил женщину-инструктора чуть ли не до смерти! Я не хотел насилия — только помощи Легиона в том деле. Она убила мальчика и заслуживала смерти. Но на ферме происходили неприятные вещи, и я понял, что защитить себя мы можем лишь так. То, что мы создали и ради чего работали, требовалось защищать. И в конце концов мы спасли самое для меня дорогое. Алекса. Сделанное с Саймоном помогло Алексу.
— Но вы убили Саймона.
— Мы давали ему шанс, но он швырнул его нам в лицо. Некоторые из тех ребят были неблагодарными. Они противились, и что нам, черт возьми, оставалось делать? Обратного пути для них не было. Мы не могли вернуть их снова на улицу. Они принялись бы болтать, о нас стало бы известно, и все, что мы создали, рухнуло бы. Они не оставляли нам выбора.
— Поэтому вы уничтожали их.
— Когда в самом начале был убит один из наших инструкторов, Мичтель Эндрю, мы поняли, что для продолжения работы должны постоянно приносить жертвы. В идеальном мире молодые люди, которых мы привозили на ферму, поняли бы масштаб того, что мы делаем для них. Но кое-кто отвечал нам только злобой.
— Чего вы ожидали? Вы похищали их.
— Похищали? — Он вновь самодовольно улыбнулся. — Нет. Мы приглашали их, не заставляли приезжать на ферму. Никто из ребят не отказывался. Они принимали возможность, которую мы им давали, понимая, насколько она хороша.
— А как же Алекс?
Малькольм немного помолчал.
— Эндрю и остальные наделали ошибок. Жутких ошибок. Алекс отличался от других ребят, которым мы старались помочь. Его не привезли на тележке со шприцем в руке. Они обращались с ним иначе. Другие наркотики. Другая программа. Но тому психу это не понравилось, и Эндрю в конце концов тоже. Они перевели Алекса на общую программу, хотя ему нельзя было и приближаться к ней. Сочли, что он не заслуживает особого обращения. Он мой сын, черт возьми! И имел на него право! А когда он реагировал не так, как им хотелось, когда противился, они вешали его на тот проклятый крест. Я столько сделал для них, вложил деньги, и вот как они мне отплатили.
Он умолк, глаза его беспокойно бегали.
— Эндрю звонил мне, когда Мэри не бывало дома, сообщал, что они делают с Алексом, и я понимал: это кончится плохо. Перевести на общую программу только потому, что им не нравился его тон? Это было серьезной ошибкой. Но я оказался бессилен. Знал, что Алекс воспротивится наркотикам. И подобному обращению. Алекс — боец.
Малькольм вгляделся в мое лицо.
— Мне плевать, что ты думаешь, — заявил он.
— Ты защищал сына, отправив туда, где его заставляли забыть о тебе, как ты якобы забыл о нем? Это делалось не ради него. Ты заманил Алекса на ферму, чтобы защитить себя.
Я умолк, думая, что он у меня в руках.
Но я ошибался.
Малькольм едва заметно улыбнулся, и я ощутил легкое прикосновение к затылку пистолетного дула. Чуть повернул голову и увидел в окне отражение Майкла. На его бедре, которое я прострелил, была повязка. Он держал Мэри, зажимая ей рот ладонью. Вот почему она молчала.
— Я ведь просил оставить нас в покое, — сказал Майкл. — Пытался вам помочь. Я хочу только поддерживать тех, кто в этом нуждается.
— Ты зря связался с нами, Дэвид, — произнес Малькольм, выходя из-за дивана. — Как только я узнал, что Мэри поехала к тебе, то сразу понял: дело окончится кровопролитием.
Я огляделся. Защититься было нечем.
— Ты не выдаешь свои секреты. — Он подошел ко мне вплотную. Нос к носу. — Во всяком случае, без борьбы. Ты калечил нас, убивал, вызвал полицию — но добро всегда торжествует над злом.
Я плюнул ему в лицо.
Малькольм отступил и утер подбородок тыльной стороной ладони.
— Мне это доставит удовольствие, — сказал он.
Мэри пыталась закричать, понимая, что должно за этим последовать, и я почувствовал, как дернулось дуло — Майкл пытался ее удержать.
Я метнулся в сторону и бросился в кухню. Майкл выстрелил. Пуля просвистела справа и угодила в стену. Грохот был оглушительным, в ушах у меня звенело, когда я бежал к подвалу. Оглянувшись, я увидел, как Майкл оттолкнул Мэри. Она поползла на коленях по ковру и укрылась за диваном.
Малькольм и Майкл бросились за мной.
Я спустился по лестнице так быстро, что чуть не упал. Свет был выключен. Я направился туда, где мы сидели с Мэри, и погрузился в непроглядную темноту.
Наверху я слышал легкое движение. Что-то скрипнуло. Зашуршало. Глаза медленно привыкали к темноте. Мрак превращался в очертания. Очертания обретали движение. Я прислонился спиной к стене, чтобы полностью видеть лестницу.
И тут вспыхнул свет.
Я зажмурился, словно получил удар в лицо. Потом снова появились очертания, из расплывчатых становясь четкими, и я разглядел спускавшихся по лестнице. Малькольм шагал через две ступеньки, Майкл медленно хромал следом.
Малькольм сжимал пистолет.
Я огляделся. Примерно в шести футах справа от меня находился электрораспределительный ящик. Рядом с ним у стены стояли трости, которые я видел раньше. Тонкие, ломкие. Кроме одной, толщиной около трех дюймов, с набалдашником в форме шара.
Возле нее лежала картонная коробка высотой около четырех футов, на ней другая, поменьше. Я пригнулся, прячась за коробками. Но меня заметили. Раздался второй выстрел, пуля ударилась в потолок неподалеку. Штукатурка посыпалась, как снег.
Я бросился к ящику и открыл крышку. Корпус заржавел, но провода выглядели новыми. Наверху был ряд выключателей, слева — основная красная рукоятка. Я схватил трость. Потом рванул вниз красную рукоятку.
Снова наступила полная темнота.
И стали важны звуки. Я прислушивался к передвижениям. Малькольм что-то негромко сказал.
Я осторожно подался влево, к прежнему месту, ощущая легкое покалывание в ранах на спине. Боль пульсировала в пальцах левой руки, шла от остатков ногтей к суставам и запястью. По телу пробежала дрожь.
Глаза привыкли к темноте, и я увидел одного из них — Майкл медленно приближался ко мне, не догадываясь об этом. Он нервничал, двигался опасливо, неуверенно. Повязка на ноге была наложена неумело. Они не стали выносить случившееся за пределы организации. Кто-то из ее членов, видимо, обладавший познаниями в медицине, извлек пулю.
