"Что-то не так", — мелькнуло в голове Бородянского. Выбраться из пробки уже не было никакой возможности, даже думать было тяжело, такой кругом царил шум. Дело было в том, что пока несколько сотен граждан смирно ждали своих денег у дверей офиса, обмениваясь впечатлениями от "маски-шоу", по другой улице двигалась мрачная процессия вкладчиков "МММ" и прочих подобных загодя лопнувших пирамид, направляющихся к мэрии с требованием выплатить украденные у них деньги.
На перекрестке люди уткнулись в очередь, которая никаких лозунгов не несла. Организаторы попросили освободить проход, поскольку их маршрут был заранее одобрен мэрией и МВД. Люди в очереди доводы выслушали, но никого вперед себя в очереди пропускать не захотели, смутно подозревая, что митингующие лишь подделываются под демонстрантов, а в самом деле хотят получить свои деньги в "Золотом Крюке". Тон в противодействии задавала Роза Парамоновна, которая цепко держалась одной рукой за перила лестницы, а другой показывала демонстрантам худенький кукиш, выкрикивая при этом что-то нелицеприятное про лимиту и шпану, от которых в городе жилья не стало.
Слова дамы вполне могли бы привести к инциденту, но тут демонстрант, на долю которого выпала честь нести впереди колонны транспарант со словами "Верните наши деньги", ойкнул и с помощью солидного набора выражений, которых нет ни в одном русскоязычном разговорнике, привлек внимание своих сторонников к улице перед ними. С другого фланга к очереди приближалась не меньшая числом колонна под лозунгом "Возьмите наши деньги", и оратор впереди орал в мегафон, что отказ "Золотого Крюка" принимать их рубли есть нарушение конституции и геноцид русского народа.
— У тебя что, козел, денег слишком много? — заорали из демонстрации номер 1, оправившись от легкого шока.
— А вам, лохам, небось завидно? — ответили из демонстрации номер 2.
Демонстранты — неудачники обиделись первыми и рванули в атаку. Более зажиточные митингующие решили, что без хорошей драки хорошего дела сделать все равно не получится — и пошли в ответ. В итоге очередь, мирно ожидающая входа в офис "Золотого Крюка", как бы сама собой оказалась вынуждена выполнять роль посредников в мирном урегулировании — то есть, стоя посередине, драться и с теми, и с другими. Роза Парамоновна забралась на ступеньки входа в офис АО и руководила боевыми действиями своих сил, будто Багратион с господствующей высоты. Заодно она бдительно следила, чтобы никто из дерущихся исподтишка не влез в ее очередь не на свое место.
Через головы соседей противники метали друг друга обломки транспарантов, пластиковые бутылки с водой и фрукты, оказавшиеся у женщин в авоськах. Творилось невообразимое. Кто-то из демонстрации номер 1 швырнул в толпу лифчик, чем не столько травмировал оборонявшихся, сколько смутил.
— Видать, не все еще у вас потеряно? — орали из демонстрации номер 2. — Если портки есть, тоже кидайте!
— Мы вам яйца на уши натянем, будете через нос писать! — обещали из демонстрации номер 1. А кто-то, окончательно разбушевавшись, выкрикнул фразу, смертельно обидную для всякого постсоветского человека, живущего на постсоветскую же зарплату:
— Буржуи хреновы!
— Это мы буржуи?! — заволновались в толпе напротив, — а ну-ка, дай нам свою морду, мы ее под палех разрисуем, будешь знать, как ругаться!..
Передовые отряды вновь пошли на штурм, пригибаясь под градом овощей, фруктов и фрагментов окрестных скамеек.
Следователь и омоновцы грустно сидели в машинах, зажатых посреди океана бушующих человеческих страстей. По капоту и крыши "волги" с символикой налоговой милиции то туда, то сюда бегали чьи-то ноги. Следователь внутри грустно смотрел на это безобразие, прижимая к себе папку с документами.
— Ну и денек, — вздохнул он, — а еще с утра град обещали — и на тебе, никакого града!..
По крыше машины в этот момент что-то тяжело ухнуло, и кроваво красная мякоть плюхнулась на лобовое стекло.
— Кровь! — заорал в истерике следователь.
— Арбуз, — спокойно уточнил водитель. — Вон и косточки видны. А до этого апельсины барабанили. И потом они говорят, что народ плохо живет. Зажрались, сволочи!
Бородянский, чью машину также зажало людьми, тоже некоторое время лишь с опаской наблюдал за происходящим. Потом он подумал — махинаторы, наверное, специально затеяли такую бучу для отвода глаз, чтобы самим тихонько смыться через черный ход. В существовании такого хода Бородянский не сомневался. Мысль о том, что его деньги могут уплыть бесследно, придала ему если не смелости, то отчаяния: он выбрался из персонального автомобиля и локтями, ногами и головой начал прорубать себе дорогу к двери офиса. Следом барахтался его водитель.
Примерно за полчаса ценой невероятных усилий, отбитых локтей и потери пиджаков им удалось преодолеть расстояние метров в тридцать, отделяющее их от входа. Бородянский залез на перила, перепрыгнул на площадку и только было взялся за ручку двери, как пронзительный женский визг чуть было навсегда не лишил его слуха.
— Куда без о-о-о-очрди-и-и-и-и!
Бородянский обернулся на крик, собираясь задушить истеричку, но не успел ее даже увидеть: Роза Парамоновна брызнула ему по глазам из газового баллончика. Бородянский решил, что умирает, и так заорал на прощание, что драка возле его ног на какое-то время затихла. Так могут кричать только раненые бизоны, слоны в момент экстаза или матери, зовущие с балкона детей обедать. Поскольку никого из них у дверей "Золотого Крюка", теоретически, находиться не могло, Витек из любопытства приоткрыл дверь офиса, и Бородянский упал внутрь. Маргарите Никаноровне, крепко державшая Льва Семеновича за брючный ремень, пришлось влететь в помещение вместе с ними. Дверь снова закрылась, дерущиеся перед офисом "Золотого Крюка" перевели дух и, не тратя времени на пересуды, снова приступил к выяснению отношений.
— На кухню его, глаза промыть, — скомандовала Марина, догадавшаяся, что произошло, по характерному запаху, исходившему от начальника строительного треста.
Бородянского под руки отволокли в кухню, предварительно отклеив от него Маргариту Никаноровну. Витек быстро заткнул слив в раковине, наполнил ее водой и принялся старательно полоскать высокопоставленную голову. Лев Семенович отфыркивался и несколько раз пытался сказать, что глаза уже не болят, но не успевал — рука Витька вновь запихивала его под воду. Во время очередного погружения разозленный подобной бесцеремонностью Бородянский просто выдернул зубами затычку, и вода моментально скатилась вниз.
— Не сметь! — захрипел он. — Вы не знаете, кого мокаете! Я вас сам замочу! Щенки паршивые! У меня большие связи в преступном мире и в правительстве!
— Что, по сути, одно и тоже, — резюмировал Витек, прекращая экзекуцию и подавая Бородянскому полотенце. Тот наскоро вытер волосы. Из под полотенца вылезло перекошенное, раскрасневшееся от недостатка кислорода и злости лицо.
— На кого прешь, сучара?! — Бородянский схватил господина Жальгириса за лацканы пиджака. Вероятно, былой лоск он растерял по пути к этому офису. Витек пропятился к своему кабинету, плюхнулся в кресло, а Бородянский навис над ним, как грозовая туча. Повисел некоторое время, потом чуть успокоился, сбросил Витька с кресла и сам плюхнулся в него, обведя недобрым взглядом собравшихся тут же Чеботарева и Марину.
— Ну все, — отдуваясь, произнес он. — Я вас выведу на чистую воду. Я на вас всех собак навешаю, дайте срок…
— Срок вам даст следователь. Он как раз сегодня заходил.
— Это мы еще посмотрим, кто кому… Я таких, как он, на завтрак съедаю. А такими, как вы, даже не закусываю… Нет, с эстонцем вы неплохо придумали — только из него Жальгирис, как из меня Бурбулис… Придумали фамилию, не могли эстонскую найти, грамотеи… А я-то думаю — где я тебя видел? Хорошо, что Елена мне глаза открыла…
— Я не есть понимать, почему вы здесь балагурить, — возмущенно произнес Витек, встав в позу. — Я немедленно буду жаловать мой посол и мой президент, чтобы он разорвать с вами дипломатические отношения.
Бородянский в ответ только невесело рассмеялся.
— Хватит Ваньку валять… Или, по-эстонски говоря — Айвана?..
— Ванькоса, — поправил Витек.
Бородянский перевел взгляд на Чеботарева.
— Не понимаю, — вздохнул он. — Этот псевдоиностранец, предположим, и так рецидивист, голытьба потомственная — он него всего ждать можно. Таких, как эта, — он кивнул в сторону Марины, — тоже полна Тверская… Но ты…
— Скажешь про нее еще полслова — я из тебя все твое дерьмо выколочу, — процедил Чеботарев, побелев от ненависти, и со сжатыми кулаками качнулся к столу. Марина остановила его.
— Не нужно, Сережа… Если из него дерьмо выколотить, в нем же ничего не останется. Он и есть — дерьмо в двубортном пиджаке.
