— Я могу переслать тебе карточки с отпечатками?
— Присылай, но ничего нового я тебе все равно не сообщу.
Лейтенант молчал. Моссе опять испустил тяжкий вздох.
— Ладно, я иду к факсу. Позвони мне сразу же, как отправишь свое добро.
Карим вышел из комнатки, где он уединился, чтобы позвонить, отправил факсы и, вернувшись обратно, нажал на «повтор» своего телефона. Жандармы бегали взад-вперед, в суматохе никто не обращал на него внимания.
— Да, это впечатляет! — прошептал в трубку Моссе. — Ты точно уверен, что первые отпечатки принадлежат умершей?
Кариму вспомнились черно-белые снимки, сделанные на месте аварии: хрупкое изуродованное тельце девочки в железной мешанине. И лицо старого дорожного служащего, сохранившего карточку с отпечатками.
— Уверен, — ответил он.
— Значит, была какая-то путаница в идентификации трупа при снятии отпечатков. Сам знаешь, такое часто случается и…
— Да пойми же ты! — прервал его Карим. — Мне наплевать на то, что записано в карточке, на имена и фамилии. Главное в другом: рука погибшей девочки идентична руке женщины, державшей оружие сегодня ночью. Вот и все, черт побери! Мне все равно, кто она такая; главное, что это одна и та же рука!
Наступило молчание. Тревожное, долгое. Потом Моссе засмеялся.
— Нет, такое невозможно. Это все, что я могу тебе сказать.
— А я думал, ты у нас гений. Должно же быть какое-то объяснение!
— Какое-то всегда находится. Мы с тобой это хорошо знаем. И я уверен, что ты его найдешь. Позвони мне, когда дело прояснится. Я люблю истории с хорошим концом. И с рациональным объяснением.
Карим пообещал и выключил телефон. Шестеренки у него в голове со скрипом вращались впустую.
Выйдя в коридор, он снова увидел Марка Коста и Патрика Астье. Судебный врач нес кожаный саквояж, вид у него был крайне мрачный.
— Еду в больницу Аннеси, — объявил он, бросив недоверчивый взгляд на своего коллегу. — Мы… нам только что сообщили, что там уже два тела, будь оно все проклято! И еще тот мальчик, сыщик Эрик Жуано… его тоже… Нет, это не расследование, это какой-то кровавый покер!
— Я уже в курсе. Сколько времени тебе понадобится?
— Ну… минимум до рассвета. Там уже работает один врач. Дело-то набирает обороты.
Карим изучал заостренные черты своего собеседника, одновременно и юношеские и стертые. Доктор явно боялся, но Абдуф чувствовал, что в его присутствии тот чувствует себя спокойнее.
— Кост, мне тут пришла в голову одна штука… Вот что я хочу тебя спросить: в своем первом отчете ты написал, что жертва была удушена каким-то тонким проводом — либо тормозным тросиком, либо рояльной струной. Как по-твоему, Серти удушили таким же?
— Да, наверняка. Тот же рисунок плетения и та же толщина.
— Если это рояльная струна, ты мог бы определить ноту?
— Ноту?
— Да, музыкальную ноту. Можешь ли ты по диаметру струны точно определить, какой ноте и октаве она соответствует?
Кост нерешительно улыбнулся.
— Я понял, что ты имеешь в виду. Диаметр-то мне известен. Ты хочешь, чтобы я…
— Ты или твой ассистент, не важно, но этот вопрос меня очень интересует.
— У тебя появилась версия?
— Еще не знаю.
Патологоанатом задумчиво вертел в руках очки:
— Как с тобой связаться? У тебя есть мобильник?
— Нет.
— Теперь есть!
С этими словами Астье сунул Кариму в руку свой мобильный телефон, крошечный черный хромированный аппаратик. Араб недоуменно взглянул на него. Инженер улыбнулся:
— У меня их два. Думаю, в ближайшие часы он тебе пригодится.
Они обменялись номерами, и Марк Кост ушел. Карим обратился к Астье:
— А ты чем будешь заниматься?
Тот развел руками.
— Не знаю. Пока мне нечего положить на зуб моей машинке.
Карим тут же попросил инженера помочь ему в расследовании и на первый случай выполнить два поручения.
— Целых два? — с восторгом переспросил Астье. — С великим удовольствием!
— Первое: нужно просмотреть архивы гернонского РУКЦ, а именно — свидетельства о рождении.
— Что нужно искать?
— Двадцать третьего мая семьдесят второго года там родилась Жюдит Эро. Проверь, не было ли у нее брата или сестры-близнеца.
— Это малышка, чьи отпечатки ты нам показал?
Карим кивнул. Астье задал новый вопрос:
— Ты думаешь, у нее был близнец с такими же отпечатками?
Сыщик смущенно улыбнулся.
— Я знаю, это не лезет ни в какие ворота. Но все-таки проверь.
— А второе?
— Отец Жюдит погиб в дорожной катастрофе.
— Как, и он тоже?!
— Да, и он тоже. Но с той разницей, что он ехал на велосипеде и столкнулся с машиной. В августе восьмидесятого года. Его звали Сильвен Эро. Пошуруй-ка в здешних архивах; я уверен, что ты найдешь это дело.
— А что тебя интересует?
— Обстоятельства его гибели. Парня сбил грузовик, который бесследно испарился. Проверь каждую деталь. Может, там есть что-нибудь подозрительное.
— Типа имитации несчастного случая?
— Примерно так.
И Карим направился к двери. Астье задержал его:
— А ты сам куда?
Лейтенант залихватски махнул рукой назад, за спину, и усмехнулся, пытаясь скрыть ужас перед тем, что ему предстояло.
— Я? Я возвращаюсь назад, на линию старта.
Клиника для слепых стояла у подножия горного массива Сет-Ло. Это было большое светлое здание — полная противоположность угрюмым гернонским домишкам, — стены которого блестели под струями ливня. Ньеман направился к входу.
Три часа ночи, нигде ни одного огонька. Комиссар позвонил в дверь, продолжая оглядывать длинные, спускающиеся вниз по склону лужайки вокруг здания. Они были обнесены тонкой проволокой, натянутой на низенькие столбики, с укрепленными на них фотоэлементами. Вряд ли столь хлипкое заграждение могло остановить воров — скорее всего, это была мера предосторожности, чтобы слепые не слишком удалялись от своего «гнезда».
Ньеман позвонил еще раз.
Наконец ему отворил заспанный сторож; он выслушал объяснения комиссара, не поднимая глаз, а может быть, и не видя его, но все же впустил гостя в просторную приемную и отправился будить директора.
Комиссар терпеливо ждал. Лампы в комнате не горели, сюда падал лишь свет из вестибюля. Четыре белые бетонные стены, голый, тоже белый, пол. В дальнем конце помещения двойная лестница с перилами натурального светлого дерева уходила куда-то наверх, наискось, точно пирамида. Потолок был затянут белым полотном. Сквозь широкие герметичные окна виднелись горные хребты. Все вместе смахивало на чистенький и веселенький современный санаторий, построенный архитекторами с изменчивым воображением.
Ньеман и здесь заметил развешанные повсюду фотоэлементы: незрячие передвигались в ограниченном пространстве. По стенам шла легкая рябь — отблески бесчисленных дождевых струй, стекавших по оконным стеклам. Пахло мастикой и цементом; этому сыроватому помещению явно недоставало тепла.
Комиссар сделал несколько шагов. Его заинтриговала одна деталь: часть комнаты была заставлена мольбертами с загадочными эскизами, похожими издали на математические уравнения. Вблизи они оказались примитивными изображениями людей с искаженными лицами. Ньеман удивился: студия рисунка в клинике для слепых детей! Но главное — он теперь чувствовал себя гораздо спокойнее оттого, что так и не обнаружил никаких признаков животных. Неужели здесь, в клинике для незрячих, не держат собак?
Внезапно мраморный пол зазвенел под чьими-то тяжелыми шагами. Полицейскому стало ясно, почему в здании нет коврового покрытия: это гулкое помещение позволяло слепым ориентироваться по звукам. Обернувшись, он увидел перед собой могучего человека с румяным лицом, обрамленным седой бородой. Настоящий патриарх. С первого же взгляда комиссар проникся к нему симпатией; было видно, что этому человеку можно доверять.
— Я доктор Шампла, директор этой клиники, — басовито объявил гигант. — Какого черта вам нужно от меня среди ночи?
Полицейский вынул свое трехцветное удостоверение:
— Старший комиссар Пьер Ньеман. Я пришел поговорить с вами об убийствах в Герноне.
— Что, опять?..
— Да, опять. Я как раз хотел расспросить вас о визите нашего лейтенанта Эрика Жуано. Мне думается, вы сообщили ему нечто очень существенное для нашего расследования.
Казалось, Шампла раздосадован этими словами. На его снежно-белой шевелюре играли отблески дождя за окном. Несколько мгновений он созерцал оружие и наручники на поясе комиссара, затем поднял глаза.
— Господи… да я только ответил на его вопросы, вот и все.
— Ваши ответы привели его к Эдмону Шернесе.
— Да, конечно. И что же?
