что в наших силах, чтобы вы могли его допросить.
– Сделайте так, чтобы он выжил, и я заплачу.
В последующем молчании больше не было слышно напряжения. Скорее казалось, что доктор Бьерсен пробует эту фразу на вкус, вертит на языке, думает, как она звучит, переливаясь сквозь его мозговые извилины. Действительно ли это несуразная попытка сердобольной женщины спасти очередной кусок мяса, который жизнь пережевала и выплюнула, или же проверка на взяточничество от полицейского.
– Слишком уж вы печетесь о человеке, которому все равно дорога в тюрьму. Пятьдесят тысяч.
– По рукам.
Она положила трубку. Мысли заполняли еще свежие воспоминания о том, как отчаянно обнимал ее Ник, словно никогда не чувствовал тепла. Как неистово сражалась она за возможность его госпитализации. Это не было прагматичным решением следователя обезопасить подозреваемого для его последующего допроса, это был инстинктивный, идущий из недр ее души яростный рык обезумевшего животного, теряющего… Ребенка.
Когда разум наконец облек ее чувства в это простое слово, легкие словно выпустили волну удушающего дыма, наконец освободив ее от тяжести. Ребенок. Создание, которому нужна любовь, еда и защита – и мальчишка, у которого их никогда не было.
Брошенное животное, как сказал Нейт. Выкинутый, никому не нужный озлобленный зверек, всегда готовый укусить, но нуждающийся в ласке и заботе.
Они схлестнулись в этом полном случайностей мире, как русла двух рек, наконец-то слившихся в целостный поток. Он стал тем сосудом, в который она смогла вложить всю ту невыраженную нежность, и, провалившись из-за мучений в глубины подсознания, принял эту нежность, не осознавая, что происходит. Он плакал, обнимая ее крепко, и смог отпустить лишь тогда, когда врачи вкололи ему снотворное – но даже после этого Кристиан долго держала его в своих руках, уже спящего и затихшего.
Новые и новые цветы распускались на иссохшей яблоне, высасывая соки.
Все это было неверным. Он не вспомнит и ее лица, очнувшись вновь, а после попадет в тюрьму, обвиненный по собственному же чистосердечному признанию. Она будет допрашивать его, а после они не встретятся ни при каких обстоятельствах. Новый взрыв, произошедший в ее груди – алогичная спонтанность, срезонировавшая с его галлюцинациями о матери. Она знала, что мечтала о ребенке, когда еще была замужем, и знала, что часто проецирует эти мечты на реальность – например, когда беспокоится за Алексиса. Но Алексис был самостоятельным, одаренным молодым человеком, а Ник, несмотря на его таланты, казался сбившимся, потерявшимся мальчишкой, нуждающемся в…
Она помотала головой, и мысли разлетелись, словно вороны с голых ноябрьских деревьев. Нужно работать. Очистить свой разум и заниматься привычной деятельностью, не позволяя ни одной тревожной мысли, словно могильному червю, точить сердце.
Часы снова перевалили за шесть. Один за другим к ней заглядывали члены отряда, прощаясь. Капитан лишь кивала головой, не отрываясь от бумаг, и даже не сразу услышала, как Нейт сказал:
– Все уже ушли.
Она подняла голову. Сальваторе стоял в пальто, намотав шарф так, что было видно только кончик носа да глаза, выглядывающие из-под теплой шапки. Она вновь опустила взгляд.
– Я скоро пойду. До завтра.
– До завтра, капитан. Не задерживайтесь.
Когда дверь за ним захлопнулась, Кристиан вдруг ощутила сильнейшую усталость. Словно весь ком тревог, что она так старательно держала весь день, выскользнул из рук и устремился вниз, все увеличиваясь и увеличиваясь. Наверное, и правда стоит пойти домой.
Капитан вышла, обведя общий кабинет взглядом. Уголок Нейта, прибранное рабочее место Бретта, не очень прибранное – Майкла… И снова абсолютно пустой стол Фледеля, только теперь все ее кошмары обернулись явью. Он пропал, и она не могла точно сказать, был ли он здесь вообще когда-либо. Все подернулось какой-то туманной дымкой.
Она села за стол сержанта, пытаясь понять, как он видел отсюда кабинет. Где стояло окно относительно него, как он смотрел на коллег и под каким углом находилась ее собственная дверь. Словно все эти мелочи могли хоть как-то помочь его найти… Кристиан чувствовала себя такой бессильной.
Внезапно ей в голову пришла мысль. Сердце забилось в надежде, и она щелкнула по кнопке включения компьютера. Замерцал в темноте экран.
Открывая один файл за другим, она искала хоть что-то, что поможет выяснить местонахождение сержанта. Но в мириадах «новых папок» не было ничего, кроме рабочей информации и бесконечных отчетов. Надежда таяла так же быстро, как появилась.
Кристиан щелкнула на значок браузера и углубилась в историю. Не считая привычки играть время от времени в браузерный аэрохоккей, на которую капитан решила закрыть глаза, здесь тоже не было ничего интересного. Памятки по юриспруденции, несколько страниц с новостями, рабочая почта… Открыв ее, Кристиан не обнаружила ничего, кроме своих же собственных писем, в которых она присылала Фледелю необходимые для работы данные.
Глупо было ожидать, что она найдет какие-то зацепки здесь, но теперь она чувствовала себя так, словно у нее отняли последнюю попытку. Нейт был прав – они могут лишь смиренно ждать, пока сержант появится сам.
Собираясь выключить компьютер, она по привычке нажала на значок почтового аккаунта, чтобы выйти. Курсор мыши застыл.
В браузере оказался привязан еще один аккаунт, судя по незамысловатому нику, личный. Возможно, сержант когда-то зашел на эту почту с рабочего компьютера и забыл выйти, и теперь она висела в графе «сменить учетную запись». Капитан щелкнула мышью.
Как входящие, так и исходящие были полностью стерты, не было даже спама, как будто владелец тщательно удалял каждое письмо, попадавшее сюда. Только одно, все еще непрочитанное сообщение одиноко висело в пустом пространстве.
Датировано субботой. День, после которого сержанта никто не видел. Кристиан почувствовала, как все внутри сжимается.
Еще один щелчок, открывающий письмо. Взгляд, скользящий по строчкам.
Холод, иглами побежавший по позвоночнику.
«Твоя работа выполнена. Оплату получишь в четверг. Заляг на дно и не отсвечивай. Как получишь деньги, сможешь выехать из страны».
Он медленно открыл глаза. Болезненно стерильный белый потолок нависал над ним, словно придавливая.
Что он здесь делает? Где он? Что произошло?
В голове медленно расстилался кисельный туман, а тело болело каждой своей клеточкой. Даже думать было больно. Мозг выдавал обрывочные сцены, но он знал, что никогда нельзя доверять этому легко обманываемому органу. Даже попытка вспомнить собственное имя заводила в тупик.
Кто он вообще такой?
Никто.
В этот момент все встало на свои места.
Странное ощущение в левой руке заставило его повернуть голову; глаза с трудом сосредоточились на игле с пластиковой гибкой трубкой, воткнутой в сгиб локтя и уходящей куда-то вверх абрисом капельницы. Больница.
Привычная ломота в
