Но тетя также говорила о том, что она называла своим потерянным детством, и тогда в ее голосе звучали нотки тоски. Она раскачивалась взад и вперед в деревянном кресле-качалке, где любила сидеть по вечерам, и раскручивала клубок воспоминаний перед девочкой.
— Тебе надо все это записать, — сказала как-то Роз, когда ей было тринадцать лет. — Записать все это, чтобы люди могли прочитать.
Но тетя сказала, что она не станет это записывать, не позволит чужим людям узнать столько о ее жизни. Роз — другое дело: она член семьи. И в любом случае, сказала тетя, история ее жизни была уже один раз написана, очень-очень давно, а люди не любят историй, рассказанных дважды. Она сказала это строго, но Роз уловила горечь в ее словах и больше не задавала вопросов.
Она ощутила присутствие этой упрямой старухи сразу же, как только открыла входную дверь. Она почувствовала презрение и осуждение тетки, жесткое, холодное и внезапное, как хруст суставов стиснутых кулаков, и головная боль в одно мгновение застила ей глаза. Но она вновь вспомнила о потерянном детстве своей тети, вспомнила суровые годы своего детства в этом доме и подумала, что детство ее ребенка будет иным. Головная боль не прошла, и тогда она выпила парацетамол, после чего остатки боли тихо растеклись по всему телу.
Головная боль отступила, но подлая боль в теле оставалась. Она продолжалась весь день и всю ночь, и в три часа вдруг превратилась в ужасную агонию, с плачем и скрежетом зубов, се наплывы происходили с пугающей регулярностью. Роз лежала в кровати, сжав простыни, пытаясь не закричать, пытаясь дышать глубоко и спокойно, не зная, насколько опасны боли, не зная, стоит ли вызвать помощь.
Начинался день — серым, унылым, зимним светом, — и до нее доносились веселые голоса почтальонов, молочников и людей, спешащих на работу, когда у нее открылось сильное кровотечение. Тогда ей удалось набрать номер службы и вызвать «скорую помощь». Нет, она не сможет прийти к врачу. Но, пожалуйста, поспешите.
Врач приехал часом позже, но к тому времени кровавый комок уже выкатился на банные полотенца из сушильного шкафа и лучшее одеяло ее тети.
— Я потеряла ребенка, — сказала Роз почти беззвучно. Она все еще стояла у окна, глядя на близнецов. — Он умер, он вытек кровавым комком на кровать.
— Мне жаль, Роз, — сказала Мел довольно беспомощно. Что можно было на это ответить? — Это бесконечно печально, ужасно потерять ребенка, и нерожденный ребенок — не меньшая трагедия. Он был желанным?
— Да. Конечно, он был желанным. Он бы восстановил равновесие, скомпенсировал потерянное детство.
— Твое детство? — Роз никогда не распространялась о своей семье, но у Мел было впечатление, что ее детство было суровым и одиноким.
— Нет, не мое. Другого человека.
— Нуда, — сказала Мел, не понимая, но не желая задавать лишних вопросов.
— Но я потеряла его. А ты!.. — сказала Роз, уставившись на близнецов — У тебя сразу два ребенка. Двойной желток. И от того же отца. Это ведь несправедливо.
— Ты знаешь… — Мел захотела, чтобы Роз ушла. Она вдруг почувствовала себя неуютно под ее взглядом. Была ли это тоска? Нет, что-то посильнее тоски.
— На самом деле, — сказала Роз, бросив тяжелый темный взгляд на Мел, — можно сказать, что ты должна мне ребенка, Мелисса.
И тогда Мел поняла, что было у Роз во взгляде. Одержимость.
— Она в самом деле сказала это? — спросила Изабель, слушая Мел с растущим беспокойством. — Что ты должна ей ребенка?
— Да, так она сказала.
Мел никак не могла отогреться после посещения Роз. Она ходила по дому и включала отопление, но это был внутренний холод.
— Она сказала так, постояла еще немного, глядя на них, а затем ушла. Я ничего не слышала о ней с тех пор. — Но она знала, что Роз где-то рядом, несколько раз она почувствовала ее присутствие, а однажды, встав к близнецам ночью, увидела на дороге у дома черную тень. Человек стоял, подняв голову и направив взгляд на освещенное окно спальни…
— Мне кажется, она немного ненормальная, — сказала Изабель.
— Когда она смотрела на близнецов в коляске, у нее был такой взгляд… жадный, не могу описать, насколько он был ужасен.
Мел сжала ладони вместе и затем сказала:
— Мне очень жаль ее. Очень жаль.
— Но ты немного боишься се, — сказала проницательная Изабель.
— Да, немного. Вообще-то боюсь.
— Хорошо. Что ты будешь делать дальше?
— Я еще не решила, — сказала Мел. — Я не думаю, что она жестока или опасна или что-нибудь в этом роде. Но я по-прежнему подумываю о том, чтобы продать этот дом и переехать в другую часть Лондона. Сбросить весь этот груз — уйти от назойливой прессы и дать детям нормальную жизнь.
— Ты думаешь, Роз опасна?
— Нет. И я хотела продавать дом сразу после смерти Джо, ты знаешь. Но я не могу это сделать, пока не пройдет операция по разделению. А это опять вызовет такую шумиху…
— Ну и?
— Вот я и решила спросить Мартина Бреннана, можно ли осуществить операцию за границей. Тихо и анонимно.
— Ты напугана, — сказала Изабель почти с осуждением.
— Нет. Нет. Не так уж, — сказала Мел.
Но она, конечно, была напугана. Всякий раз, вспоминая эту одержимость в глазах Роз и ее слова «Можно сказать, что ты должна мне ребенка, Мелисса…», она все больше и больше чувствовала желание спрятать близнецов куда-нибудь подальше от этих холодных жадных глаз.
Ей ежеминутно хотелось проверять близнецов в коляске, и она вставала по ночам посмотреть, заперты ли двери и окна. В течение недели, что последовала после посещения Роз, возвращаясь домой из супермаркета на машине, с детьми, укутанными в шали и в чепчиках, она нарочно ехала длинным запутанным объездным путем, боясь слежки. Это было глупо и смешно, нервы, конечно: У Роз нет автомобиля, и Мел сомневалась, что она вообще водила машину. Но затем, оказавшись в доме, она ловила себя на том, что внимательно проходит по всем комнатам. Чистой воды невроз, ведь Роз никак не могла попасть в дом. И все же, и все же…
«Ты должна мне ребенка, Мелисса…» И потом ночами она видела, как Роз стояла под окнами, вглядываясь в них…
Ближайшее воскресенье Мелисса провела в квартире Изабель, наслаждаясь гостеприимством и приятным беспорядком просторной квартиры, занимавшей верхнюю половину большого викторианского дома. Несколько коллег Изабель пришли к вечеру; Мел подумала, что один из мужчин — последний любовник хозяйки. Молодец, Изабель! Вино открыли в саду, когда солнце уже садилось, и Мел задержалась дольше, чем намеревалась. Близнецы спали сладким сном в спальне Изабель, и ей приятно было вновь находиться среди людей.
Уже стемнело, когда она добралась домой, но реле времени, что Джо так благоразумно установил, уже сработало, так что свет горел во всех нижних комнатах. Дом выглядел приветливым и дружелюбным, и Мел чувствовала, что ей приятно возвращаться домой после веселой компании. Она остановила машину, вышла и направилась к двери гаража, оставив двигатель включенным и близнецов внутри. Она открыла дверь гаража и уже собиралась вернуться к машине, когда тень пересекла дорогу, и она вздрогнула, обернувшись и увидев Роз позади себя.
— Ты куда-то выезжала, — сказала Роз без предисловий. — Ты была в хорошей компании и прекрасно проводила время. Вижу, так оно и было.
— Да.
Господи боже, думала Мел, что она собирается сделать? Она посмотрела на машину, стремясь подобраться к ней и забрать близнецов. Но Роз стояла между ней и машиной, и ее глаза поблескивали, что внушало страх.
— У тебя всего так много, правда? — сказала Роз. — Друзья, хороший дом — и у тебя был муж. И даже после его смерти все к тебе испытывают симпатию. Бедная Мелисса, говорят люди, такая трагедия — мы поможем ей перенести это. Никто не говорил: бедная Роз. Никто не помог мне.
Мел ясно услышала угрожающие нотки в голосе Роз и постаралась сказать как можно мягче:
— Тебе было ужасно тяжело.
— Да, было. Я должна была хранить все в тайне — потерю ребенка, все. Я сказала им, в больнице, что у меня желудочный грипп, — они, конечно, поверили мне. Старая добрая Роз, какие в ее жизни могут быть проблемы, никогда даже не было парня.
Она повернула голову вбок и вполоборота поглядела на близнецов. Мел напрягла все тело, чтобы рвануться вперед, но Роз опять повернулась к ней, и момент был упущен.
Мелисса сказала:
— Роз, мне правда жаль. У тебя не было друзей, с кем ты могла поговорить?
— Никого не было рядом. И никогда не было. Легко тебе так бойко говорить о друзьях. Легко притворяться, что ты мне симпатизируешь. Тебе хорошо без Джо, я думаю. Страховки и пенсия — Джо был ответственным человеком и позаботился о своей семье. Ты должна быть несчастной вдовой, перенесшей трагедию, но сдается мне, что ты богатая несчастная вдова.
