В углу комнаты, справа от распахнутой двери громоздилось безжизненное тело охранника, переодетого санитаром. Разорванный халат. Пятно крови, расплывшееся по белой ткани.
Колыбельная в ушах Амальди зазвучала негромким, но грозным рыком. Очень уж высока и массивна, думал он, делая новый шаг вперед еще без четкого плана в голове. Он был готов ко всему, только не к этому больному, истерзанному взгляду, который обратила на него монахиня.
– У него нет для меня крови, – сказала она так, будто огромный замок рухнул и обратился в пыль у нее на глазах.
Амальди не был готов прочесть такое детское огорчение на знакомом лице. Потом он увидел скальпель и медленно отступил, надеясь найти у убитого охранника пистолет.
– У него нет для меня крови, – повторил мужской голос.
Амальди узнал его, несмотря на то, что он сбрил бороду и помолодел. Детское лицо. Или девичье. Глаза их встретились. У Амальди прищуренные, как будто неожиданность ослепила его. У профессора Авильдсена широко распахнутые навстречу незваному гостю.
– У него нет для меня крови, – твердил он, сжимая в кулаке скальпель так крепко, что побелели костяшки.
– Успокойтесь, профессор Авильдсен, – сказал Амальди, пытаясь совладать с голосом и понимая, что уже не успеет добраться до пистолета убитого охранника. – Сдавайтесь… Все кончено… Все кончено.
– Нет… нет… нет… – без перерыва повторял убийца, отчаянно мотая головой. – Нет… нет… нет…
Амальди напряг мышцы, изготовился отразить нападение. Страха нет, как нет и спешки. Вот он, перед ним. После стольких кошмарных лет призрак, убивший всех женщин мира, здесь, перед ним. Конец истории. И в том, и в другом мире. Амальди чувствовал, как мир воцаряется и в его душе.
– Все кончено, – повторил Амальди, но уже самому себе.
Профессор Авильдсен, словно почувствовав передышку, перестал трясти головой, и в глазах его проглянуло что-то новое. Он опустил правую руку со скальпелем и левой показал Амальди на тело Айяччио.
Амальди увидел обрубок мизинца. Кровь из него капала на простыню.
– Почему Айяччио? – спросил он.
Профессор Авильдсен погладил лицо сироты, мучителя всей его жизни, и скорбно улыбнулся.
– Он мертв.
Амальди стоял, не двигаясь. Опять появилась надежда схватить пистолет охранника, пока профессор отвлекся.
– Он мертв, – повторил убийца.
– Все кончено. Положите скальпель и поднимите руки, – сказал Амальди.
Глаза Авильдсена стали жесткими, на щеках задергались желваки.
– Мертв! – выкрикнул он, делая шаг к Амальди и размахивая скальпелем. – Понимаете вы это или нет?
Амальди сжал кулаки, но профессор Авильдсен быстро успокоился и как будто укрылся в одному ему понятном мире.
– Он уже был мертв, – объяснил он отстраненным голосом и положил левую руку на холодный лоб Айяччио. – Он уже был мертв. – И провел пальцем по разрезу на шее.
Амальди увидел края этого разреза. Почти белые. Почти сухие.
– Нет крови, – детским голосом приговаривал профессор Авильдсен. – Он мертв. Он уже был мертв, когда… – Он замотал головой, глаза подернулись слезами. – Уже был мертв, когда… Он должен был отдать мне голову. Она моя… его голова моя. – Профессор пристально посмотрел на Амальди. Большим и указательным пальцами прихватил край раны и оттянул вверх. – У него уже нет для меня крови… Видите? – пожаловался он, словно считая Амальди сообщником, единомышленником.
Амальди рванулся вперед, чтобы перехватить скальпель.
Профессор Авильдсен краем глаза уловил этот рывок и наугад нанес удар. Лезвие прорезало куртку на плече. Амальди ощутил жгучую боль, и тут же тепло стало разливаться по всей руке. Он метнулся вбок, обогнул Авильдсена и, оступившись, рухнул прямо на тело Айяччио. В ноздри ударил запах мяса пополам со спиртом. Он увидел карандашную линию на шее мертвого, а за кроватью, на полу, деревянную голову куклы с закрывающимися глазами, в нелепом белокуром парике. Амальди поднял ногу, пытаясь перевернуться и восстановить равновесие, но еще один удар взрезал ткань брюк, и лезвие вонзилось в ягодицу. Амальди взвыл от боли. Профессор Авильдсен, оскалив зубы, провел скальпелем по ноге. Амальди услышал скрежет металла о кость и подумал, что сейчас потеряет сознание. Боль ослепила его, и в следующее мгновение скальпель был уже у него на горле.
Все, подумал он, удивляясь своему спокойствию и ясности ума. Он полностью отдавал себе отчет, что путь его окончен и скоро все кошмары вытекут из него вместе с кровью. С полной уверенностью он сказал себе, что проиграл, и смирился.
Профессор Авильдсен смотрел ему в глаза, явно не узнавая.
– Ты тоже умер? – спросил он детским голоском, чуть ослабив нажим лезвия.
Это отрезвило Амальди. Желание жить одержало верх. Он изо всех сил нанес противнику удар коленом в живот. Поднимаясь, увернулся от нового удара, вцепился Авильдсену в плечи и швырнул его на кровать. Скальпель с глухим, зловещим шипеньем вонзился в тело агента Айяччио.
Амальди метнулся к мертвому охраннику и стал шарить у него под халатом. За спиной слышалось натужное дыхание убийцы. Нащупал пистолет, молясь о том, чтобы в стволе оказался патрон и чтобы оружие было снято с предохранителя. Он выстрелил, не оборачиваясь. Наугад.
Вспышка. Грохот.
Сдавленный стон.
Где-то вдали послышались возбужденные голоса.
Как в тумане, он увидел, что монахиня выронила скальпель и поднесла обе руки к животу, к прорехе в черном одеянии.
Профессор Авильдсен сделал еще несколько шагов по направлению к нему и удивленно развел руками, показывая кровавую рану.
– Кровь… – произнес он и рухнул на колени.
Сознание Амальди мутилось. Он смотрел, как монахиня забирает у него пистолет, и даже пальцем не шевельнул. Ему казалось, что он плывет по волнам сна, густого и темного, как кровь, заливающая ему плечо, ногу, шею. Еще горячий ствол уперся ему в лоб.
– Где… она? – с трудом проговорил Амальди. – Где Джудитта?
Монахиня склонила голову набок, как собака. В глазах недоумение смертельно раненного животного. Губы скривились в детской улыбке.
– Мама… – пробормотал профессор Авильдсен, стягивая с головы капюшон.
Амальди заметил, что он обрит наголо и на черепе несколько глубоких царапин.
– Мама, – повторил он слабым, жалобным голосом, как ребенок, который никак не добьется отклика взрослых, – ты тоже чувствуешь запах… ладана?
Амальди еще сильнее прижался лбом к дырке ствола.
– Где Джудитта? Говори или стреляй.
– Мама… ладан… Понюхай. Это запах ладана, правда?.. Мама…
– Стреляй! Стреляй! – крикнул Амальди, проваливаясь в черную пропасть, на дне которой ласково и спокойно улыбалась Джудитта.
Голоса в коридоре звучали все так же отдаленно.
– Ты так и не научила меня молиться… мама…
Амальди услышал выстрел.
И больше ничего.
Очнувшись, он из всех лиц первым узнал Фрезе.
– Джакомо! Джакомо! Слышишь меня?
Амальди сощурился, чтобы получше его разглядеть. Потом почувствовал руки санитаров, пытавшихся его поднять. Хотел сказать что-то, но голос увяз в горле, и он только махнул рукой санитарам, чтоб не трогали его. Закрыл глаза, припоминая, и тут же открыл. Рядом с ним лежала монахиня; череп ее был расколот пулей. Он ухватился за Фрезе и глазами задал ему вопрос, который голос отказался озвучивать.
– Ты про Джудитту? – догадался помощник. – Я как раз хотел тебе сказать, что не все потеряно.
Амальди улыбнулся и почувствовал, как жизнь возвращается в его тело.
– По… шли… – выдавил он из себя, силясь подняться. Слезы облегчения снова застилали ему глаза. – Нет… я с вами… Я… тоже… по… еду.
Фрезе покосился на врача, осматривавшего раны Амальди. Тот покачал головой.
– Куда ты поедешь? – усомнился Фреде. – На тебя смотреть страшно.
– Помоги, – процедил Амальди, снова пытаясь встать на ноги.
Фрезе протянул ему руку, другой сделав знак доктору помолчать.
– Но сперва пускай тебя перевяжут.
– Не… надо.
– Нет, надо. Ты будто с бойни сбежал. Всю машину мне загваздаешь.
Амальди нашел в себе силы усмехнуться.
– На носилки его, – распорядился врач, – и вниз, в операционную.
На пути в операционную Амальди слышал только топот ног санитаров, громкий, бухающий в барабанные перепонки, заглушающий все остальные больничные звуки. Лампы с потолка то ослепляли его, то пропадали, погружая в темноту, то снова били по глазам. Три раза. Тремя волнами. Три зоны света, три – тьмы. Врач прижимал тампон к его располосованному бедру, пытаясь остановить кровотечение, санитары делали то же самое с ранами на плече и на шее.
Амальди не замечал их усилий, поскольку снова переживал сцену схватки с монахиней. Вспомнил, как она наносила ему удары скальпелем, как потом приставила ко лбу ствол. Двери лифта захлопнулись с грохотом, напоминающим выстрел. Но он не умер. И с Джудиттой не все потеряно, как сказал Фрезе. Он поискал помощника глазами. Лицо у Фрезе было напряженное. Амальди изо всех сил боролся с желанием махнуть рукой, смириться. Раненую ляжку он не чувствовал, зато боль спустилась к колену и ниже и не давала ему дышать.
