Выйдя на улицу, Ньеман обернулся и взглянул на светлые стены здания, мерцавшие в темноте под струями дождя. С самого утра он избегал поездки в это заведение, боясь проклятых псов, которых здесь сроду не было. Страх заставил его отправить сюда Жуано, страх перед призраками, лаявшими только в его больном воображении.
Его навязчивые видения стоили жизни молодому лейтенанту.
Он открыл дверцу машины и яростно плюнул наземь.
Ньеман ехал вниз по серпантину Сет-Ло. Дождь заметно усилился. В свете фар асфальт казался дымной искрящейся лентой. Время от времени седан проваливался в колдобину под жирное чавканье мокрой грязи. Вцепившись в руль, комиссар с трудом выравнивал машину, которая то и дело норовила сползти в пропасть.
Внезапно у него в кармане зазвонил пейджер. Он включил его одной рукой: его вызывал Антуан Реймс. Той же рукой Ньеман схватил свой телефон и по памяти набрал парижский номер. Едва услышав его голос, Реймс объявил:
— Пьер, англичанин умер.
Поглощенный гернонским расследованием, Ньеман никак не мог переключиться и оценить последствия этой новости. Директор продолжал:
— Ты где сейчас?
— В окрестностях Гернона.
— Тут есть приказ о твоем аресте. Теоретически тебе следовало бы объявиться, сдать оружие и прекратить работу.
— Это теоретически?
— Я говорил с Терпантом. Ваше расследование застопорилось, дела идут хуже некуда. Вся журналистская братия уже налетела на ваш городишко. Завтра утром он прославится на всю Францию. — Реймс помолчал. — И все они ищут тебя.
Ньеман не отвечал. Он пристально всматривался в дорогу, которая по-прежнему виляла то вправо, то влево, еле видная сквозь стену дождя, упорно преграждавшего машине путь. Стенка на стенку… Реймс заговорил первым:
— Пьер, ты готов арестовать убийцу?
— Не знаю. Но, повторяю тебе, я уже вышел на верный след, я в этом уверен.
— Ладно, тогда сведем счеты позже. Я тебе не звонил. Ты исчез, пропал без вести. Но помни: у тебя осталось от силы час-два, чтобы разгрести все это дерьмо. После этого я уже ничем не смогу тебе помочь. Разве что сыщу хорошего адвоката.
Ньеман пробурчал несколько фраз и отключил телефон.
И в этот миг его фары осветили машину, выскочившую из темноты справа от него.
Полицейскому не хватило какой-нибудь доли секунды, чтобы среагировать. Автомобиль с ходу врезался в правое крыло его седана. Руль выбило у Ньемана из рук; машина с грохотом ударилась боком о скалу. С яростным криком сыщик попытался выровнять ее, не в силах оторвать взгляд от другого автомобиля. Темный джип-вездеход с потушенными фарами явно готовился к новой атаке.
Ньеман дал задний ход. Черный автомобиль, взвизгнув тормозами, со скрежетом свернул влево, заставив полицейского остановиться. Тогда Ньеман рванулся вперед. Но джип шел у него под носом на полной скорости, загораживая дорогу. Его номер был заляпан грязью. Тщетно полицейский пытался обогнать массивный автомобиль по внешней полосе: тот не давал ему ни малейшей возможности уйти вперед, ударяя седан в левое крыло и едва не сбрасывая его в пропасть.
Что ему нужно, этому психу? Ньеман внезапно сбавил скорость, оставив между собой и нападающим несколько десятков метров. Тот сейчас же повторил его маневр, вынудив седан приблизиться. Но комиссар сумел воспользоваться этим мгновением. Рванувшись с места, он проскочил слева, буквально в нескольких сантиметрах от чужака.
Вдавив ногу в акселератор, он удвоил скорость и увидел в зеркальце, как внедорожник растаял во тьме. Не раздумывая, он помчался вперед, километр за километром удаляясь от места происшествия.
Теперь он снова был один на шоссе.
Что же случилось? Кто напал на него? И почему? Неужели он узнал нечто настолько важное, что его решили устранить? Атака была столь внезапной, что он даже не успел разглядеть силуэт человека за рулем.
Завершив очередной вираж, Ньеман увидел впереди мост через Жасс — шесть километров бетонной дороги на пилонах стометровой высоты. Значит, ему осталось всего десять километров до Гернона, до дома.
Полицейский прибавил газу.
Он уже въезжал на мост, как вдруг его ослепила белая вспышка света, отраженная зеркалом заднего вида. Вездеход опять висел у него на хвосте. Ньеман отвернул в сторону слепящее зеркало и, глянув вперед на бетонную дорогу, висевшую во тьме над пропастью, хладнокровно подумал: «Я не могу сейчас умереть. Не здесь и не так». И резко вдавил ногу в педаль акселератора.
Фары сзади неумолимо приближались. Вцепившись в руль, сыщик не отрывал глаз от белых линий разметки, светящихся под огнями его машины и обнимающих дорогу, как две руки в нескончаемом страстном объятии, в дымном зареве дождя.
Метры, выигранные у времени.
Секунды, похищенные у Земли.
Ньемана вдруг посетила странная, необоснованная уверенность: пока он будет мчаться сквозь грозу по этому мосту, с ним ничего плохого не случится. Он еще жив. Он еще стремителен и недосягаем.
Страшный толчок оборвал дыхание комиссара.
Его голова влетела в лобовое стекло, точно камень из пращи. Зеркало разлетелось вдребезги, а обломок кронштейна из композита разодрал Ньеману висок. Сыщик застонал и скорчился на сиденье, прикрыв голову руками. Он почувствовал, как машина дернулась влево, потом вправо, еще куда-то… Кровь залила ему пол-лица.
Новый удар — и вдруг его резко хлестнул по лицу ледяной дождь. Бесконечный холод ночи.
Все стихло. Черная пасть тьмы. Вихрь мгновений.
Когда Ньеман вновь открыл глаза, он решил, что сошел с ума. Под ногами у него чернело небо, вспыхивали молнии, а сам он стремглав летел куда-то сквозь дождь и ветер.
Седан, врезавшись в парапет, выбросил комиссара в пустоту, через перила. Сейчас он рухнет в воду и медленно, беззвучно пойдет ко дну, вяло барахтаясь и задавая себе дурацкий вопрос: каким будет его последнее ощущение, которое погасит неминуемая смерть?
Ответ последовал незамедлительно: Ньеман испытал невыносимую жгучую боль, его жестоко хлестали колючие ветки. Сучья трещали и ломались, обдирая до крови его тело, пока он камнем падал вниз…
Жестокий удар и — почти сразу же — второй.
Сперва его собственное падение на землю, частично смягченное густыми ветвями елей и лиственниц. Затем страшный грохот, от которого содрогнулось все вокруг. В тот же миг комиссара накрыло чем-то вроде огромного железного колпака. Секунды в хаосе противоречивых ощущений. Безжалостные челюсти холода. Обжигающий пар. Вода. Камень. Потемки.
И — полное затмение.
Прошло какое-то время. Ньеман очнулся и с трудом приоткрыл глаза. Забытье понемногу отступало, адский мрак, готовый поглотить его, рассеивался, из глубины сознания всплыла наконец первая связная мысль: жив, я жив!
Собравшись с силами, комиссар попытался осмыслить случившееся.
Ему повезло: пролетев сквозь кроны деревьев, он угодил в водосток рядом с пилоном, полный дождевой воды. Его машина рухнула с моста следом за ним, по той же траектории, и развалилась на части прямо в воздухе. Еще одна удача: у седана было довольно широкое шасси, и кузов застрял между бетонными бортиками водостока, не придавив своего седока.
Настоящее чудо!
Ньеман закрыл глаза. Он весь был побит и изранен, но сильнее всего боль пульсировала в правом виске, который горел огнем. Наверное, кронштейн здорово разодрал кожу над ухом. Слава богу, хоть руки-ноги целы.
Сжавшись, полицейский разглядывал еще дымившиеся обломки машины у себя над головой. Он был погребен под грудой раскаленного железа в узком водостоке, как в бетонном саркофаге. Вдобавок путь ему преграждал большой осколок лобового стекла.
В отчаянии Ньеман пытался повернуться на бок. Боль нещадно терзала его, но — странное дело! — как только он начал шевелиться, слегка утихла. Наконец ему удалось проползти под лобовым стеклом и выбраться из своей гробницы. Едва освободив руки, он тронул дрожащими пальцами висок и нащупал широкую рану, откуда густым теплым потоком струилась кровь. От прикосновения боль вспыхнула с такой силой, что из глаз брызнули слезы.
Ньеман с трудом выпрямился, но тут же вновь рухнул наземь. В помутневшем сознании возникла вторая мысль — страшная, мучительная.
Убийца не уйдет с места происшествия, пока не прикончит его.
Цепляясь за разбитый кузов, он встал на ноги, ударом кулака открыл помятый багажник, вытащил свое помповое ружье и собрал рассыпанные патроны. Прижав к себе ружье локтем левой руки, которую все еще держал у виска, он кое-как зарядил его правой. Все это он проделал почти вслепую: очки исчезли, а ночь была хоть глаз выколи.
Лицо комиссара было сплошь в крови и грязи, тело по-прежнему ныло и горело от боли, но он через силу повернулся, держа ружье наготове. Вокруг стояла тишина. Ни живой души. Внезапно у него закружилась голова, и он упал обратно, в бетонную траншею. На сей раз холодная вода обожгла его и привела в чувство. У него появилась одна идея, и он пополз к реке.
