«Значит ли это, что он скоро набросится на других людей?! Нет, скорее, он заразит нас до того, как превратится в одного их этих!»
Но что я мог сделать в той ситуации? Из вагона для нищих не было даже дверей в остальную часть состава, только на улицу. И открывалась она лишь при остановке. «Придётся от него избавиться. Уверен, многие сейчас и не подозревают, что серая гниль – вовсе не проказа или чума, появившаяся на фронте из-за антисанитарии и гор трупов. И что эта зараза уже проникает в наши города и деревни…»
Ночью, когда весь вагон заснул, я аккуратно подошёл к старику, что крепко спал, приподнял его за подбородок и, когда он открыл глаза, ребром ладони перебил трахею.
Работа на руднике, хоть и истощила меня, но руки мои стали твёрже. Что самое удивительное и, наверно, жестокое – смерть старика никто не заметил.
Все думали, что он продолжает спать, вплоть до обеда, пока паровоз не прибыл в Бригг. От резкой остановки, его труп качнулся вперёд и упал со скамьи.
Женщины закричали, мужчины подняли старика и попытались привести в чувства, не осознавая, что он мёртв уже полдня. Я же, оглядываясь, вышел на перрон.
На вокзале мало, что изменилось. Разве, что людей стало меньше. Точнее, мужчин. «Неужели Королевству так сильно не хватает бойцов?»
Моим глазам, как раз предстала картина отправки на фронт очередной партии конквестов. Только в этот раз, на бой шли не взрослые мужики, у которых уже были семьи и дети, а безусые юнцы, лет шестнадцати. Среди них не было взрослых, кроме командира, что расхаживал с тростью в руке.
«Интересно, как скоро они погонят на войну младенцев?» – хмыкнул я про себя, и постарался не попадаться на глаза военным, дабы не загребли в комиссариат.
Однако голос командира… и его хромающая походка… Почему-то, оба этих фактора вызвали во мне дикое желание притаиться за колонной и послушать.
– Вы – последняя надежда нашей Родины! На ваши плечи ложиться ответственность за победу Бритонского Королевства в этой подлой войне, развязанной Республикой Родинией и её сателлитами! – командир выхаживал, как положено несмотря на то, что припадал на левую ногу.
Его синий мундир, начищенные сапоги выше колена и чёрный шлем с хохолком выдавали в нём высокопоставленного офицера. Я не разбирался в знаках отличия конквестов, но этот был майором, не меньше.
Дойдя до конца шеренги, он посмотрел в лицо одному из новобранцев и продолжил пламенную речь. А я обомлел…
Когда офицер, которому, как оказалось, не больше двадцати, направлялся в мою сторону, я, выйдя из-за колонны, невольно произнёс:
– Олли?
Двадцатое воспоминание
– Да вот, захотелось прогуляться, – ответил я Марко.
– У них тут столько ружей и винтовок сохранилось, ты не представляешь! – воскликнул паренёк, демонстрируя оружие. – А ещё форма, прямо, как у солдат тех лет! Круто, скажи?
– Нет, Олли… это не… – сердце ещё сильнее начало болеть, и последние слова я произнёс на выдохе, ибо…
«Это конец?» – последнее, о чём я успел подумать перед тем, как распластался на холодной земле.
В ушах стучала кровь. Взор застилала пелена. Саван смерти уже начал окутывать моё тело… а, может, это были руки Марко. Да… вроде бы, он что-то произносил, но я не мог этого расслышать.
И вот, я падаю во мрак… Последнее, что я вижу перед тем, как моё сознание окончательно перестанет существовать – существо, что есть сам свет, тянущее ко мне руки.
– Пусть этот кошмар закончится здесь, – произносит оно.
Но вопреки его желанию, неведомая сила тянет меня обратно наверх.
***
Заметив меня, Олли и сам остолбенел на несколько секунд, а затем, махнув паре солдат, приказал меня скрутить. Я не успел даже сообразить о том, что произошло, как лежал на перроне с заведёнными за спину руками.
Затем, меня подняли. И младший брат подошёл, чтобы поближе меня рассмотреть.
– Ты изменился… – улыбнулся я. По подбородку стекала кровь из разбитой губы, боль в плечах была невыносимой, но я не подавал виду.
Глядя на Ольгерда, я думал о том, кто из нас двоих сильнее изменился. Я исхудал, постарел внешне и внутренне, лишился фаланги пальца и покрылся шрамами. Но Олли…
Не считая военной формы и холодного взгляда левого глаза… единственного глаза, правый был закрыт повязкой, он заметно возмужал. Отрастил усы, обзавёлся шрамом на правой щеке. И я больше не видел в нём того беззащитного мальчишку, коим помнил всю жизнь.
«Господи… что они сделали с ним…»
– В повозку его, и ко мне в кабинет. Через час подъеду, – коротко произнёс Ольгерд и развернулся обратно к строю, чтобы продолжить пламенную речь.
Меня затолкали в повозку и заковали в кандалы. Спустя полчаса езды по Бриггу, который я не успел толком разглядеть, мы прибыли в здание генерального штаба. Дабы сильно не мозолить глаза другим, повели меня через задний двор.
Дотащили до кабинета, усадили там на стул и заперли. Судя по разговорам за дверью, ко мне приставили двух караульных. Я сразу же взглянул на окно, но снаружи находилась решётка. Впрочем, сбегать я не собирался. Особенно, когда Ольгерд сам меня нашёл.
Внутреннее убранство впечатляло: множество грамот на стенах, шинель с медалями и орденами на вешалке, видимо, для парадов. Уютное кожаное кресло, дубовый стол с книгами о военном ремесле. На стене висела трофейная родинийская сабля и мушкет.
«Сбылась твоя мечта, брат…»
Спустя час, как меня заковали в кандалы, дверь вновь начали открывать. В кабинет, по-прежнему, опираясь на трость, вошёл Ольгерд и отпустил караульных, мол, сам разберётся.
Олли подошёл к шкафу, приставил трость к стене и достал оттуда бутылку дорогого пойла. Плеснул немного в стакан и осушил залпом, после чего, опираясь руками на стол, уселся в кресло и снял шлем, положив его рядом.
Взялся за голову и помассировал виски. А затем произнёс:
– Зачем ты вернулся?
Его слова ударили меня под дых сильнее колена надзирателя на руднике.
– Олли… что ты…
– Я не Олли, – резко произнёс он. – Я майор Ольгерд Радский, командующий двадцать четвёртым кавалерийским полком. Холост, детей нет. Родители умерли в детстве. И у меня не было никакого брата.
– Почему ты так… странно говоришь? – мне стало так обидно, как не было никогда. – Ты ведь не мог меня забыть, не так ли?! Я воспитывал тебя…
– Потому, что я пекусь за своё положение. Случаи дезертирства участились. Подозревают всех и каждого, даже офицеров. Если они узнают, что у меня был брат, который сидел на руднике и… должен там сидеть до сих пор. Нет… я сдам тебя им. Скажу, что поймал преступника… – Олли сглотнул, ещё сильнее потирая виски.
– О чём ты говоришь, Ольгерд?! – вскочил я со стула. – Как ты… Разве этому я тебя учил?! Я пахал, как лошадь, чтобы мой брат отрекался от меня?!
– Не ты ли отрёкся от нас с Рутой, когда убил того человека? И тех, что были в Норвилле? Представляешь, каково это было узнать, что твой брат – хладнокровный убийца?
– Я не убийца, ты знаешь это! Это всё… это были случайности. Я не хотел их убивать. А иной раз – я защищал Руту, понимаешь?!
– Даже, если и так… – вздохнул Ольгерд. – Из-за твоего поступка, мы остались без крова над головой… Почти несколько лет на улице… Ты не представляешь, что нам приходилось делать с Рутой, чтобы раздобыть хотя бы немного еды… – голос брата тяжелел, а лицо наливалось кровью.
– Рута… Что с ней?! Где она?! – я ударил по столу. Звякнули кандалы.
– Замужем! Вышла за того, кто, в отличии от тебя, не убивал людей и помог мне и ей встать на ноги!
– Как… нет! Невозможно! – я не собирался верить подобной чуши!
– Ещё как возможно! Думаешь, выход был иной?! Иначе, мы бы точно померли с голоду, пока ты там на содержании у государства камни ворочал!
– На содержании?! – разгневанно выкрикнул я прямо в лицо брата. – Ты не видел, что мне приходилось делать для выживания!
