Старший кассир, успокоенная Тимошевским, с легкостью поставила свою подпись.
– Я могу идти? – с очаровательной улыбкой обратилась она к майору.
– Всего доброго, Елена Леонидовна, – проводил ее до двери Николай Павлович. – Но я надеюсь, что мы сегодня еще увидимся.
– Как вам будет угодно, – заверила старший кассир.
А в это время в приемной начальника вокзала бодалась с секретаршей его дочь Лариса:
– Почему я не могу зайти к своему отцу?
– Ты ему очень помешаешь, – объясняла Ольга. – Я действительно не шучу. Он сейчас решает тяжелые вопросы. Тебе же не хочется навредить своему папе?
– А, перестаньте, – направилась к кабинету Лариса.
– Подожди, дай я хоть предупрежу его о тебе.
– Да что за идиотские формальности? – остановилась девушка. – Будто бы он в обморок упадет, если внезапно, без предупреждения увидит свою дочь.
– Кто его знает. Но так будет лучше, – повернулась секретарша к селектору.
Ларин в кабинете включил селекторную связь:
– Что, Ольга?
– Виктор Андреевич. Тут к вам дочь пришла. Может, ей подождать?
– Да нет, зачем же, – обреченно проговорил Ларин. – Пусть уж все валится в одну кучу.
– Ты о какой это куче, папа, говоришь? – входя, поинтересовалась Лариса.
– А вот видишь, мы уже тут протоколы составляем. Уголовные дела заводим.
– Может, мне тогда действительно подождать? – растерялась Лариса.
– Да зачем? Ты уже к финалу зашла. Тут дело за малым осталось – росписи поставить.
– Оксана Георгиевна, подойдите, пожалуйста, к столу и распишитесь вот здесь!
Оксана неуверенно подошла и дрожащей рукой поставила подпись.
– Это что, она и есть? Твоя кассирша? – Лариса сразу сопоставила обрывочные фразы по телефону своего отца с Оксаной, когда та звонила ему домой, а он неосторожно называл ее по имени, а иногда звонил ей сам через кассовый коммутатор.
Девушки внимательно посмотрели друг на друга.
– Папа, так ей же почти столько же, сколько и мне. Я имею в виду лет.
– Ошибаешься. Она на полгода тебя моложе. И если ты что-то хочешь по этому поводу сказать, то, пожалуйста, высказывайся, не стесняйся. Тут все уже обо всем знают.
– Но ведь ты же прекрасно понимаешь, что она тебе шарики не за просто так крутила? – В глазах Ларисы была жгучая ненависть.
– Сегодня я это окончательно понял! – попробовал улыбнуться Ларин.
Он черкнул ручкой в протоколе.
– Все. Пока не смею больше занимать ваше драгоценное рабочее время, – любезно улыбнулся Ларину Тимошевский. – Но это пока!
Виктор Андреевич поморщился, как от зубной боли.
– Пойдем, Хоменко. Отконвоируешь Панчук на место, – дал указание Роману майор.
Оксана в дверях на секунду обернулась к Ларину. Ему показалось, что она хотела что-то сказать. Он не был в этом уверен, но мог поклясться в том, что в глазах Оксаны стояли слезы. В ее глубоких, грустных глазах – глазах взрослой женщины.
"Неужели все кончено? – почувствовал мучительную боль Ларин. – Так кошмарно и страшно. От меня уводят мою любимую девочку, которая, оказывается, никогда меня не любила. Которая спала со мной, как шлюха. Которая, кроме отвращения, ничего ко мне не питала! Значит, я все же старый, противный старик!
Напрасно хорохорился! А на самом деле уже все – жизнь кончена. Так, осталось доживать, тихонько посапывая в две дырочки".
– Вот же дрянь! – сказала Лариса, в последний раз взглянув на любовницу отца. – А ты, папа, у меня еще ничего, раз таких молодых можешь в свою постель укладывать. Горжусь тобой!
– Ты по какому поводу заявилась? – У Ларина возникла сильнейшая необходимость переключиться на другую тему разговора'.
– А что, просто так дочь к отцу не может зайти?
– Не пудри мне мозги. Тебя мать послала?
– Не только.
– Если мать, то ты сама видела, что у меня здесь все кончено.
«Все кончено вообще!» – подумал про себя Ларин.
– Ну если у тебя все кончено, отец, то у меня все только начинается, – даже не понимая жестокости своих слов, выпалила Лариса.
– Начинается? Что ж, это прекрасно.
– Да, все было бы прекрасно, если б ты мне не мешал.
– Интересно, а чем это я могу помешать своей родной дочери? Давай-ка не говори загадками, я уже от них устал.
– Папа, ты зачем на Вадима «наезжаешь»? Зачем трясешь его фирму? Ты что, хочешь нас с ним поссорить? Так я сразу скажу, что ничего у тебя не выйдет.
– Подожди, что значит «наезжаешь»? У меня с ним рабочие отношения, у тебя с ним – личные. Какая связь?
– Какая связь? Может быть, ты просто не видишь, что все время придираешься к Вадиму – по любому поводу? А теперь еще и по работе душить стал.
– Да, такого задушишь, как же! Вот что я тебе скажу, дочка! Ты уже взрослая, и мы можем поговорить с тобой начистоту.
– Наконец-то!
– Я, конечно, не в восторге от того, что ты встречаешься с Вадимом, но лезть в твою личную жизнь не собираюсь. Считаю, что не имею права. Это ты сама уже решай, как ее строить. Но должен тебя предупредить, что никакие твои отношения с Вадимом не заставят меня закрыть глаза на его жульнические махинации. Это мои принципы!
– А я тебе скажу, папа, что никакие твои принципы не заставят меня относиться к тебе как к отцу, если ты будешь давить на Вадима. И это мое последнее слово.
– Ты хочешь сказать, что из-за этого подонка можешь отказаться от отца? – вспылил Виктор Андреевич.
– Я тебе все сказала!
Лариса с напором взглянула на отца и вышла из кабинета, хлопнув за собой дверью.
А в это время Хоменко завел Оксану в отделение. Провел к решетчатой камере. Остановились возле нее.
– Ксюша, тебе нехорошо? – обеспокоенно потряс за плечо отрешенную девушку Роман.
– Прости меня, Ромка, – перевела она страдающие глаза на лейтенанта.
– Да перестань, Оксаночка!
– Я вот что думала, пока мы шли. Нужна тебе девчонка – чистая, светлая.
Без всяких гадостей в прошлом.
– Ксюша, да мне ты нужна! Как ты этого понять не можешь? Только ты – с любыми «гадостями», если они у тебя есть.
– Подожди, не перебивай. Я представляю, каким ты будешь заботливым мужем.
Будешь баловать жену. И отцом хорошим будешь. Это совершенно точно. Ты же хочешь, чтобы у тебя был ребенок?
– Хочу, – сурово засопел Хоменко. – Вначале девочку, а потом мальчика.
– Ну это как получится, – мягко улыбнулась Оксана. – Да, отцом ты будешь замечательным. Вот только женщины любить тебя никогда не будут, Жалеть будут, уважать. Чувство благодарности испытывать. Огромное чувство благодарности, но не любовь. Ты потому ищи сразу ту, которая благодарной быть сможет. Всю жизнь.
– А ты не сможешь? – сглотнул комок в горле Хоменко.
– Наверное, нет, Роман! Я слишком гордая для этого. Благодарить не умею.
Как еще прощения у тебя попросила, сама не знаю!
– А хочешь, я твоего ребенка усыновлю? – выпалил вдруг Хоменко. – Вместе растить его будем. Я на вторую работу устроюсь, денег на лекарства побольше станет. Вылечим его.
– Эх, Рома, Рома! Ты все о своем. Не нужно мне от тебя ничего. Не приму я помощи твоей. Слишком ты честный. Да и не чужой ты мне теперь стал. Только ты серьезно эти мои слова не воспринимай. Ничего они для тебя не изменят… В общем, не могу я тебе жизнь калечить. Давай открывай свою клетку, что-то устала я от всего.
Роман послушно впустил Оксану в камеру. Благо что там сейчас народу было мало – всего две женщины. Ксюша села на нары, поджала ноги к груди и полностью погрузилась в себя.
«Что же это я наделала? – подумала она с болью. – Я ведь люблю его! Ларин мой! А ведь как замахнулся на меня. Хотел ударить. Я бы на его месте меня убила бы. Но теперь уже все! Кончено! Он сам все разрушил… Нет, я… Сама все разрушила… Собственными руками…»
Глаза ее сами собой закрывались от усталости и жуткого перенапряжения.
«Неужели мы могли бы быть с ним вместе? Могли быть счастливы?.. Нет, ничего бы не сложилось… Никогда бы не принял он моего ребенка. Вот Хоменко принял бы, а этот нет. Ромка мой бедненький, смешной какой. Хотел Саньку усыновить…»
Она вспомнила, как тяжело ей дался ребенок. Как трудно она его носила, потом рожала. Постоянные нервы, ожидание, что Олег найдет ее, узнает, что сын у них. А он ведь даже не захотел ее признать по телефону, когда она приехала в Москву… Нет, хватит! И так достаточно она уже дров наломала за свою короткую девятнадцатилетнюю жизнь. Теперь только выпутаться из этого дерьма с железнодорожными билетами. А Ларину ведь ничем серьезным это не грозит. Он из воды сухим выйдет… Любимый мой, Виктор. И с Еленой Леонидовной все будет в порядке. С Тимошевским они договорятся. Так что нечего ей переживать.
Глаза Оксаны слипались, она уже почти погрузилась в сон. И в полудреме увидела улыбающегося трехлетнего мальчика с белокурыми вьющимися волосиками. И с лучистыми, голубыми глазками. Он обнимал ее за шею – беззащитно и нежно. Она чувствовала аромат его молочного тельца, необыкновенную нежность детской кожи.
