— Я вовсе не считаю вас подозреваемой.
— Тогда вы плохо выполняете свою работу. Я ведь могу оказаться убийцей, которого вы разыскиваете. Разве вы не представляете себе этого, детектив? Как женщина средних лет, размахивая саблей, скачет по крышам и кромсает врагов? — Я смеюсь ему в лицо, и Фрост вспыхивает так, словно я влепила ему пощечину. — Может, вам следует обыскать мой дом? Вдруг где-то здесь припрятана еще одна сабля, о которой вы даже не подозреваете?
— Айрис, прошу вас.
— Может, вам стоит сообщить коллегам, что подозреваемая проявляет враждебность? Ее больше не удается очаровать, чтобы выудить побольше информации.
— Я пришел сюда вовсе не за этим! В тот вечер, когда мы вместе ужинали, я не пытался допросить вас.
— А что же вы пытались сделать?
— Понять вас — вот и все. Понять, что вы за человек и о чем думаете.
— Зачем?
— Потому что мы с вами… потому что… — Он тяжело вздыхает. — Просто мне казалось, что нам обоим нужен друг, вот и все. Мне, например, очень нужен.
Некоторое время я просто смотрю на него. Он же отводит глаза — его взгляд прикован к чему-то за моей спиной; кажется, будто он не в силах смотреть мне в лицо. Не потому, что он сказал неправду, а потому, что слишком уязвим. Пусть Фрост полицейский, но его волнует мое мнение. Однако сейчас я ничего не могу ему предложить — ни утешения, ни дружбы, ни даже участливого прикосновения.
— Вам нужен друг вашего возраста, детектив Фрост, — спокойно отвечаю я. — А не такой, как я.
— Я не замечаю вашего возраста.
— Зато я замечаю. И ощущаю его, — добавляю я, массируя шею, словно бы она у меня затекла. — Так же как ощущаю свою болезнь.
— А я вижу женщину, которая никогда не состарится.
— Расскажите мне об этом через двадцать лет.
Он улыбается.
— Может, и расскажу.
Эти мгновения вмещают в себя столько несказанных слов, столько чувств, что мы оба ощущаем неловкость. Он хороший человек, я вижу это по его глазам. Но глупо полагать, будто наше знакомство когда-нибудь перерастет в нечто большее. И не потому, что я почти на два десятилетия старше, хотя это уже само по себе преграда. Нет, дело в том, что у меня есть тайны, о которых я никогда не смогу поведать ему, тайны, которые пропастью пролегают между нами.
Когда я провожаю его к двери, он говорит:
— Завтра я верну вам саблю.
— А Белла?
— Возможно, ее выпустят утром. Мы не можем бесконечно удерживать ее — доказательств-то нет.
— Она не сделала ничего плохого.
В дверях Фрост останавливается и смотрит мне прямо в глаза.
— Не всегда ясно, что хорошо, а что плохо. Верно?
Я гляжу на него и думаю: «Неужели он знает? И дает мне разрешение на то, что я собираюсь сделать?» Но детектив лишь улыбается и уходит.
Я запираю за ним дверь. Наша беседа застигла меня врасплох, и я не в силах сосредоточиться. «Как относиться к такому мужчине?» — думаю я, поднимаясь по лестнице, чтобы переодеться. Он снова напомнил мне мужа. Его доброту, его терпеливость. Его разум, открытый миру и всегда готовый к новым возможностям. А может, я просто тщеславная дурочка, питающая надежды на несбыточную дружбу? Я пребываю в смятении и, обдумывая наш разговор, не замечаю того, что должно было бы насторожить. Дрожания воздуха. Еле различимого запаха незнакомого тела. Только когда я нажимаю на выключатель в своей спальне и свет не загорается, я вдруг понимаю, что я не одна.
Дверь спальни захлопывается за моей спиной. Во тьме я не вижу, что на мою голову вот-вот обрушится удар, однако мои инстинкты, резко пробудившись, опережают чувства. Что-то свистит прямо надо мной, но я уворачиваюсь и, вильнув в сторону, бросаюсь к постели, где спрятан мой меч. Не та заманчивая копия, что я передала полиции, а настоящая Чжен И. Пять веков она переходила от матерей к дочерям — наследие, которое должно было оберегать и защищать нас.
Теперь она нужна мне больше, чем когда-либо.
Противник бросается на меня, но я ускользаю, словно вода, и качусь по полу. Тянусь под кровать, к нише, где спрятана Чжен И. Она ложится мне в ладонь, словно старая подруга, и мелодично вздыхает, выскальзывая из ножен.
Одним плавным движением я поднимаюсь и молниеносно поворачиваюсь к врагу. Скрип половицы объявляет о том, где он стоит: справа от меня. Но в тот момент, когда я переношу вес на другую ногу, чтобы нанести удар, я слышу звук шагов, — только он раздается у меня за спиной.
«Их двое», — понимаю я.
И эта мысль последняя — я падаю.
Опустившись на корточки возле постели Айрис, Джейн изучала улики. Ей не нравилось то, на что они указывали. На полу и краях постельного белья, в том месте, куда упало тело, виднелись красные брызги. Кровопотеря была минимальной и, конечно же, не могла привести к летальному исходу. Поднявшись на ноги, Риццоли пристально посмотрела на смазанные капли — признак того, что тело тащили по полу. Она уже видела кровь на лестнице и на крыльце. Входная дверь была оставлена открытой нараспашку — именно это и дало возможность соседям заключить, что в доме что-то очень неладно.
Джейн обернулась к Фросту.
— Ты уверен насчет времени? Ты точно ушел в девять вечера?
Он кивнул. В его глазах застыло ошеломленное выражение.
— Выходя из дома, я никого не увидел поблизости. А ведь моя машина стояла прямо у двери.
— Зачем ты сюда приезжал?
— Поговорить с ней. Я переживал из-за того, что случилось. Из-за того, что мы забрали меч.
— Ты пришел извиниться за то, что выполнял свою работу?
— Знаешь, Риццоли, порой из-за этой работы я чувствую себя последней сволочью! — огрызнулся он. — Эта женщина и так пострадала. Она потеряла мужа и дочь. А мы превратили ее в подозреваемую. Мы допрашивали ее. Мы заставляли ее страдать снова и снова.
— Я не знаю, что за человек Айрис Фан. Но я знаю, что с самого начала она была в центре всех этих событий. Похоже, все, что произошло, вертелось именно вокруг нее. — У Джейн зазвонил телефон. — Риццоли, — ответила она.
На линии был Тань.
— Кевин Донохью утверждает, что у него есть алиби на вчерашний вечер.
— А у его людей?
— С этим проблемы. Они и есть алиби друг для друга. Все трое заявляют, что провели вечер в доме Донохью, перед телевизором. А это означает, что нельзя верить ни единому слову.
— Значит, их мы не исключаем.
— Однако в суде мы этого не сможем доказать.
Джейн отключила связь и разочарованно повернулась к окну. С улицы, беседуя между собой, на нее пялились три пожилые китаянки. «Что же они все-таки знают, но нам не рассказывают?» — подумалось ей. С Чайна-тауном никогда не было все ясно, а кажущееся никогда не совпадало с действительностью. Словно смотришь сквозь шелковую ширму и никак не можешь ухватить четкий образ, полную картину.
Джейн обернулась к Фросту.
— Может быть, Белла наконец-то заговорит. Пора выложить все карты.
Сегодня Белла казалась еще более враждебной — ее руки сжались в кулаки, а взгляд был жестоким и суровым.
— Это все произошло из-за вас, — заявила она. — Я должна была быть с ней. Предотвратить это.
Джейн поглядела в сверкающие глаза девушки и вдруг представила, как она прыгает, словно дикая кошка, пуская в ход зубы и когти.
— Так, значит, вы знали, что это произойдет? — спросила Риццоли, стараясь говорить спокойно. — Вы знали, что ее похитят?
— Мы теряем время! Я нужна ей.
— Как вы ей поможете, если вы даже не знаете, где она?
Белла открыла было рот, но сразу же бросила взгляд на одностороннее зеркало, словно вспомнив, что за ней наблюдает кто-то еще.
— Почему бы нам не начать с начала, Белла, — предложила Джейн. — С того, кто вы такая на самом деле. Я имею в виду не то имя, которым вы пользовались в Калифорнии, а то, которое вам дали при рождении. — Джейн выложила на стол копию свидетельства о рождении. — Оно подписано чайнатаунским врачом. Вы родились здесь, в Бостоне. Появились на свет дома, на улице Наппа. Вашего отца звали У Вэйминь.
Белла не ответила, но Джейн прочла подтверждение в ее глазах. Правда, Риццоли не очень-то и нуждалась в нем; документ был всего лишь первым вещественным доказательством. Джейн выложила и другие копии. Документы из бесплатных школ Сан-Франциско, в которых девочка значилась под именем Белла Ли. Свидетельство о смерти ее матери, на имя Энни Ли, скончавшейся в возрасте сорока трех лет от рака желудка. Все было зафиксировано черным по белому — по этому бумажному следу команда Джейн упрямо следовала последние сорок восемь часов. В эпоху до 11 сентября этот след терялся в дебрях различных юрисдикций, и его скрывал туман тайного мира, в котором передвигались нелегальные иммигранты. В этом мире мать-одиночка и ее дитя могли беспрепятственно исчезнуть и снова появиться, но уже под другими именами.
